Пробираясь меж темных стволов и спутанных хвойных лап в тяжелых снеговых шапках, они вышли к замерзшему ручью, в таинственном сказочном сумраке выглядевшему изогнутым рулоном отменного шелка. Джейк замер и прислушался.
— Что?
— Тсс… Тишина…
Истинная тишина, когда все звуки застыли. В современном мире подобного безмолвия не услышишь. Пожалуй, такого не было и в древности — в пустыне пел ветер, в чащобах стрекотала всякая живность, посреди океана играли волны. Природа не терпит тишины. Лишь смерть ее приемлет. Здесь стояла тишина.
Но даже здесь, подумала Зоя, слышишь ток собственной крови. Тишины не существует. Вдруг послышался иной звук. Через мгновенье Зоя поняла: это голос снега. Махины, состоявшей из бесконечно малого. Размыкались миллиарды миллиардов снежинок, из которых соткано снежное покрывало.
Снег пел.
Сердце зашлось от ужаса и восторга. Зоя хотела что-то сказать, но тут вдалеке раздался собачий лай.
— Слышишь? — встрепенулся Джейк.
— Сэди?
— Наверняка, — кивнул он. — В какой стороне?
Оба прислушались.
Собака вновь гавкнула. Зоя склонилась над замерзшим ручьем:
— Я понимаю, это дико, но кажется, будто звук идет отсюда. Такое возможно? Лед сохраняет звук? В смысле, если Сэди на горе, лед может транслировать лай? Что-нибудь об этом знаешь?
— Наверное, может, — неуверенно ответил Джейк. — Почему бы нет, если на это способны виниловые пластинки и компакт-диски.
Зоя слушала лед. И вдруг из замерших струй донеслись человеческие голоса. Они окликали.
Зоя резко выпрямилась.
— Что? — спросил Джейк.
— Пошли отсюда.
— Но…
— Хочу выбраться из леса. Немедленно.
Не дожидаясь мужа, Зоя оттолкнулась и покатила вниз, петляя меж засохших елей и валунов. Она остановилась, лишь когда лесок поредел и впереди замаячила трасса.
Через минуту подкатил Джейк.
— Извини. Запаниковала.
— Все нормально. Я паникую с первого дня. Даже сейчас. Просто ловчее это скрываю.
— Я слышала голоса.
— Человеческие?
Зоя кивнула.
— О господи!
— Они звучали изо льда. Никаких сомнений. Ни малейших.
— А лай?
— Оттуда же.
Просунув свои лыжи между лыж Зои, Джейк обнял ее:
— Поехали. За тем склоном «Сердцебиение». Чего-нибудь выпьем.
— Чего-нибудь, не имеющего вкуса.
— Я напомню.
Ресторан был в том же виде: прорехи в стене, обращенной к склону, огромный сугроб перед дверью. Внутрь прошли черным ходом. Пол усыпан битым стеклом. Тяжелым ботинком отшвыривая осколки, Джейк прошел к очагу.
Огонь погас, но в серой золе еще мерцали угольки.
— Теплится. Через столько-то времени.
Присев на корточки, Джейк тихонько подул на угли, а затем подложил к ним кусочки коры. Лизнув угощенье, пламя занялось, и через пару минут очаг вновь пылал.
— Уже что-то, — покивал Джейк.
— В смысле?
— Значит, время бежит, только с иной скоростью.
— Время бежит…
Пили водку. Все равно в ней нет букета, угрюмо сказал Джейк. Видимо, лай его расстроил. Он опрокидывал стопку за стопкой, точно пил воду. Зоя попросила притормозить. Да я не пьянею, ответил Джейк. Похоже, и впрямь спиртное не действовало.
Вдруг он поежился. Поймав уличный свет, красноватые белки его глаз блеснули, словно мокрые самоцветы.
— Хм, впервые я озяб, — сказал Джейк.
Лучше бы он этого не говорил, подумала Зоя.
— Давай собираться, — сказала она. — Похоже, ветер разгулялся, и ты это почувствовал.
— Может быть.
Зоя натянула перчатки и, хрустя осколками, шагнула к черному ходу. Не двинувшись с места, Джейк облил коньяком барную стойку.
— Ты что?
— Эксперимент.
Откупорив еще четыре бутылки, Джейк опорожнил их на пол. Зоя завороженно следила, как из очага он вытащил головню и швырнул ее к стойке. Спиртные лужицы мгновенно вспыхнули. Неспешно обежав бар, огонь воспламенил и другие коньячные озерца. Через минуту в баре полыхал серьезный пожар.
— Пошли.
Отойдя на полусотню метров, они смотрели, как пламя охватывает бревенчатое строение. Сквозь крышу пробивались витые клубы густого черного дыма.
— Эксперимент что-нибудь доказал? — опершись на палки, спросила Зоя.
Восточный ветер превосходно раздувал огонь. Черный дым столбом вздымался в воздух, точно джинн, освобожденный из узилища масляной лампы или пейзажа идеальной белизны.
— Да.
— Будем стоять, пока не догорит?
— Незачем. Можем ехать.
— Тебе не кажется, что в смерти мы слегка ополоумели?
— Кажется.
— Езжай первым, я следом.
Когда они вернулись в поселок, пронизывающий ветер, предвестник ненастья, уже вовсю трепал флаги на шестах и наметал сугробы. Возник спор, стоит ли выключать подъемники. Джейк говорил, это бессмысленно, но Зоя считала, что, если ветер их поломает, будет отрезан путь на гору.
— Не важно. Чувствую, здесь нам недолго осталось.
— Вот зачем так говорить? Зачем?
Ветер дергал флаги, грозя сорвать их с горделивых мачт. Джейк молча вошел в гостиницу. Прижав руку к животу, Зоя последовала за ним.
В кухне Джейк остановился перед прилавком, на котором со дня первой лавины лежали куски мяса и нашинкованные овощи. На краях посеревшее, мясо обрело опаловый оттенок. Овощи привяли. В местах среза сельдерей побурел. Перцы утратили глянец. Оранжевую яркость морковь сменила на белесость.
Принюхавшись к мясу, Джейк скривился.
— Надо выбросить, — сказала Зоя.
Джейк придержал ее руку:
— Оставь. Наши единственные часы.
Слова его не понравились, Зоя ушла в номер.
За окном разыгрался буран. В стрехах рыдал ветер, печалясь о безвозвратно утерянном. Сорванный с шеста флаг повис на соседнем фонарном столбе. Рекламный щит распластался на снегу.
Чтобы не слышать завываний ветра, отправились в сауну. Пока парная нагревалась, поплавали в бассейне. Зое вода показалась на пару градусов прохладнее, но она смолчала. Роняя капли, вошли в благоухающую сосной парную. Джейк выплеснул черпак воды на фальшивые угли.
Откинувшись на полке, блаженно замерли.
— Если б хоть чем-то можно было изменить наше положение, — сказала Зоя.
— Такая доля. Можем лишь существовать. Пока дозволено.
Зоя погладила живот. Угли курились паром. Показалось, в парной слишком жарко.
— Уже хватит, — сказала Зоя.
— Я даже не вспотел, — посетовал Джейк.
— Зато я взмокла. — Отобрав черпак, она спрятала его за спину. — Хочу кое-что тебе сказать.
— Не надо.
— Почему? Ты должен знать.
— Нет. Что-то в твоем голосе подсказывает, что лучше мне этого не слышать. Чем бы оно ни было, в нынешнем раскладе я не хочу о нем знать.
— Если любишь меня, придется.
— Полагаешь, те, кто любит, должны все говорить друг другу?
— Конечно.
— Глупость.
— Что здесь глупого, придурок? Всякий раз, как я с тобой не согласна, это «глупость». Мертвый ты меня бесишь не хуже, чем живой. Смерть тебе не на пользу.
— Закончила?
— Почти.
— Хочешь знать, почему это глупость? Потому что любовь не означает безудержную общность. Любящие люди не должны одинаково чувствовать, мыслить, понимать. Можно быть наособицу и все равно любить друг друга. Один — скрипичная струна, другой — смычок.
— Ничего себе!
— Можно чередоваться, но это правильные отношения.
— Джейк, у тебя есть от меня секреты?
— Надеюсь. Желательно, чтоб и у тебя имелись.
— Сейчас не тот случай.
— Ну что ж, выкладывай.
Зоя собралась поведать о плоде, зреющем в ее чреве, но тут свет мигнул и погас. Парная погрузилась в кромешную тьму. Минуту-другую выждали, надеясь, что, как в прошлый раз, все само наладится. Не наладилось. Ощупью выбрались к бассейну. В окна сочился лунный свет, отраженный снежным покрывалом.
— Наверное, ветер оборвал провода, — сказала Зоя.
Джейк молча подал ей одежду.
В темноте добрались до холла и стойки. Джейк знал, где хранятся свечи. Оставив Зою у стойки, он сходил в ресторан и вернулся с десятком свечей, зажатых в кулаке. Запалив одну, возглавил путь в номер.
За окном неистовствовал буран, но добротно выстроенный поселок противостоял его натиску. Оборванных проводов было не видно. Поставив зажженные свечи в изголовье кровати, Зоя и Джейк улеглись. В стонах ветра, завывавшего в карнизах, Зое чудились людские голоса. Джейк ее обнял, поцеловал и приказал спать.
В мгновенье ока он превращался из мудреца в воителя, из супруга в мальчишку. За что Зоя его и полюбила. Очень нежно он вошел в нее, а потом, извергнувшись, рассмеялся и тотчас заплакал. Он был точно пьяный. Зоя держала его в объятьях, пока сотрясавшие его рыданья не стихли, и он погрузился в сон.
Посреди ночи Джейк ее разбудил. Зоя никак не могла очнуться, но он тряс ее за плечо:
