— Она считает меня своим сыном и верит в меня, в то, что я делаю.
— Она когда-нибудь говорила с вами о своем завещании?
— Да, конечно. Но могу я спросить вас о цели ваших вопросов, инспектор? С миссис Серроколд что-нибудь случилось?
— Надеюсь, что нет, — мрачно сказал инспектор Карри.
— Что могут означать ваши слова?
— Если вы их не понимаете, тем лучше, — ответил инспектор. — А если понимаете, пусть они будут для вас предостережением.
Когда Алекс ушел, сержант Лейк сказал:
— Строит из себя не поймешь кого.
Карри покачал головой.
— Трудно сказать. Может быть, он и в самом деле талантлив. А может, просто любит пошиковать да перед кем-нибудь покрасоваться. Неизвестно. Говорит, будто слышал чей-то топот. Готов спорить, что это он выдумал.
— С какой-то целью?
— Именно с особой целью. Нам пока неясно, с какой. Но мы докопаемся.
— Возможно, сэр, что один из их парнишек все-таки сумел тайком выбраться из здания Школы. Среди них могут быть и взломщики, а если так…
— Именно это нам и хотят внушить. Очень удобная для всех версия. Голову даю на отсечение, что на самом деле все совсем не так.
2
— Я сидел за роялем, — сказал Стивен Рестарик, — и тихонько бренчал, когда началась ссора между Льюисом и Эдгаром.
— Что вы в этом момент подумали?
— По правде сказать, не принял всерьез. У бедного малого бывают подобные приступы злобы. Он, конечно, не то чтобы псих. Он, так сказать, выпускает пар. Ведь все мы подтруниваем над ним, особенно, конечно. Джина.
— Джина? То есть миссис Хадд? Почему же особенно она?
— Потому что она женщина. И красивая женщина. И потому, что она находит его смешным. Она наполовину итальянка, а у итальянцев есть некая врожденная жестокость. У них нет сочувствия к старым, уродливым и прочим убогим. Они тычут в них пальцами и насмешничают. Именно это проделывает Джина. Не впрямую, конечно. Она его не считает за человека. Нелепый, надутый, а в глубине души неуверенный в себе. Он хочет произвести впечатление, а выглядит просто глупо. Но ей нет дела до того, что бедняга очень страдает.
— Вы хотите сказать, что Эдгар Лоусон влюблен в миссис Хадд? — спросил инспектор Карри.
— Да. Мы все более или менее в нее влюблены, — весело ответил Стивен. — Ей это нравится.
— А ее мужу это тоже нравится?
— Нет, ему это совсем не нравится. И он очень страдает, бедняга. Но долго так продолжаться не может. Я имею в виду их брак. Он скоро распадется. Это был обычный роман военного времени.
— Очень интересно, — сказал инспектор. — Но мы ушли от темы нашего разговора. От убийства Кристиана Гулбрандсена.
— Да, конечно. Только об этом мне совершенно нечего вам сказать. Я сидел за роялем и встал, только когда наша милая Джолли принесла связку ржавых ключей. И попробовала подобрать ключ к двери кабинета.
— Итак, вы сидели за роялем и продолжали играть?
— Аккомпанируя битве не на жизнь, а на смерть, которая шла в кабинете Льюиса? Нет, я перестал играть, когда темп борьбы в кабинете стал слишком бурным. Не то чтобы я сомневался в исходе боя. Льюис обладает тем, что я назвал бы испепеляющим взглядом. Он легко мог остановить Эдгара, просто взглянув на него.
— Однако Эдгар Лоусон дважды в него выстрелил.
Стивен покачал головой.
— Это был спектакль. Эдгар получал от него удовольствие. Моя милая мамочка тоже обожала устраивать подобные спектакли. Она не то умерла, не то с кем-то сбежала, когда мне было всего четыре года, но тем не менее я помню, что она хваталась за револьвер, если ее что-нибудь расстраивало. Однажды она это проделала в ночном клубе. Изрешетила стену. Стреляла она отлично. В общем, наделала немало хлопот. Она была русской балериной.
— Вот как? Можете ли вы сказать, мистер Рестарик, кто вчера вечером выходил из Зала — в интересующий нас промежуток времени?
— Уолли выходил чинить электричество. Джульетта Беллевер — чтобы подобрать ключ к двери кабинета. Больше вроде никто.
— А вы заметили бы, если бы вышел еще кто-то?
Стивен задумался.
— Едва ли. Особенно если на цыпочках, тихонько. В Зале ведь было очень темно. И шла битва, к которой мы все напряженно прислушивались.
— О ком вы можете точно сказать, что он никуда не выходил?
— Миссис Серроколд — да, и Джина. За них я готов поручиться.
— Благодарю вас, мистер Рестарик. Стивен направился к двери. Но, поколебавшись, вернулся.
— Скажите, что значат эти разговоры о мышьяке?
— А кто вам сказал про мышьяк?
— Мой брат.
— А, да.
— Кто-нибудь давал миссис Серроколд мышьяк? — спросил Стивен.
— Почему вы назвали именно миссис Серроколд?
— Я читал о симптомах отравления мышьяком. Периферический неврит[8], так это, кажется, называется. Очень похоже на то, чем она в последнее время страдает. А вчера Льюис отобрал у нее лекарство. Значит, вот что тут происходит?
— Дело расследуется, — сказал инспектор Карри самым официальным тоном.
— А сама она знает об этом?
— Мистер Серроколд всячески заботится о том, чтобы не встревожить ее.
— Слово «встревожить» здесь не подходит. Миссис Серроколд ничем нельзя встревожить… Так вот что стоит за убийством Кристиана Гулбрандсена? Он обнаружил, что ее отравляют? Но как он мог это обнаружить? И с какой стати стали бы ее травить? Какая-то бессмыслица.
— Вас это очень удивляет, не правда ли, мистер Рестарик?
— Вот именно. Когда Алекс рассказал мне, я не поверил своим ушам.
— Кто, по-вашему, может давать мышьяк миссис Серроколд?
На красивом лице Стивена Рестарика мелькнула улыбка.
— Не тот, кого обычно подозревают. Мужа можете исключить. Льюис ничего не выигрывает. К тому же он ее обожает. Он сам не свой, когда у нее даже просто заболит мизинчик.
— Тогда кто же? Есть ли у вас какие-нибудь подозрения?
— О да! Я бы даже сказал — уверенность.
— Объяснитесь пожалуйста.
Стивен покачал головой.
— Просто у меня, так сказать, внутренняя уверенность. И только. Доказательств нет. И вы вряд ли согласитесь со мной.
Стивен Рестарик вышел небрежной походкой, а инспектор Карри стал рисовать кошек на листе бумаги, лежавшем перед ним.
Он думал о трех вещах. Первое. Что Стивен Рестарик очень высокого о себе мнения. Второе. Что Стивен Рестарик и его брат представляют собой единый фронт. И третье. Что Стивен Рестарик красив, а Уолтер Хадд нет.
И еще о двух вещах задумался инспектор: что понимает Стивен под «внутренней уверенностью» и мог ли Стивен со своего места за роялем видеть Джину. По всему выходило, что не мог.
3
В готический полумрак библиотеки Джина внесла экзотическую яркость. Даже инспектор Карри был на миг ослеплен молодой красавицей, которая облокотилась на стол и выжидательно произнесла:
— Ну что?
Взглянув на ее ярко-красную блузку и темно-зеленые брюки, инспектор Карри сухо заметил:
— Я вижу, что вы не надели траур, миссис Хадд.
— У меня его нет, — ответила Джина. — Я знаю, что на такой случай всем полагается иметь маленькое черное платье и надевать к нему жемчуг. Но я ненавижу черное. По-моему, оно уродливо, и носить его должны только секретарши, домоправительницы, ну и прочие деловые женщины. К тому же Кристиан Гулбрандсен не был мне родственником. Это пасынок моей бабушки.
— И вы, вероятно, почти его не знали?
— Он приезжал три или четыре раза, когда я была ребенком. Во время войны я уехала в Америку, а сюда вернулась всего полгода назад.
— Вы вернулись на постоянное жительство? Не просто погостить?
— Я еще не решила, — сказала Джина.
— Вы были вчера вечером в Зале, когда мистер Гулбрандсен ушел в свою комнату?
— Да. Он пожелал всем спокойной ночи и ушел. Бабушка спросила, есть ли у него все ему необходимое, и он сказал, что все есть и что Джолли отлично его устроила. Я в точности его слов не помню, но смысл был именно такой. Еще он сказал, что ему надо писать письма.
— А что было после этого?
Джина описала сцену между Льюисом и Эдгаром Лоусоном. Инспектор Карри слышал это уже много раз, но в устах Джины оно приобрело большую красочность. Оно стало драмой.
— Револьвер он взял у Уолли. Подумать только! Забрался в его комнату и стащил. Не ожидала я от Эдгара такой прыти.
— Вы встревожились, когда они пошли в кабинет и Эдгар Лоусон запер дверь?
— О нет! — сказала Джина, широко раскрыв свои огромные карие глаза. — Мне это понравилось. Настоящий театр! Все, что делает Эдгар, всегда нелепо. Его нельзя ни на минуту принимать всерьез.
— Однако он стрелял.
— Да. Мы сперва подумали, что он застрелил Льюиса.
— И это вам тоже понравилось? — не удержался инспектор.
— О нет! Я пришла в ужас. И все пришли в ужас, кроме бабушки. Она и бровью не повела.
— Это весьма странно.
— Нет. Такая уж она у нас. Не от мира сего. Не верит, что может случиться что-то плохое. Она просто прелесть.
