Я обошла стол и заняла свой законный трон.
─ Так и подписывала бы в ассистентской. Или что? Мужа моего примерила, теперь за место моё взялась?
Жанна побледнела.
─ Прости. С Игорем так получилось. А должность твоя мне не светит.
─ Правильно рассуждаешь. И знаешь, почему? ─ я выдержала паузу. ─ Потому, что с завтрашнего дня ты тут больше не работаешь. Садись, пиши заявление по-собственному.
Жанка замерла в углу.
─ Оглохла? Или тебя под статью подвести?
─ Под какую?
Я рассмеялась.
─ За взятки, например. Думаешь, я не знаю, кто и чем на моей кафедре промышляет? Если я и закрывала глаза, теперь не стану. Ты первой займёшь место в камере без права переписки.
Суханова захлопала глазами, но поверила, и через минуту передо мной лежал документ, подписанный дрожащей рукой.
Дверь закрылась. Я немного повертелась на кресле, выкинула в мусорку осквернённую кружку и задумалась. Полегчало? Нет. Решив вернуться домой и напиться до тех самых зелёных чертей, которые преследовали меня всю ночь, я покинула сначала кабинет, а потом и здание университета.
Телефон взорвал сумочку, когда я медленно брела по набережной, размышляя, напиться ли вечером или утопиться прямо сейчас.
─ Привет, мать-жены-моей!
Ага! Вот тебя-то, зятёк, мне не хватало для принятия верного решения!
─ Что стряслось? Уже поссорились? ─ в моём голосе послышалась слабая надежда.
─ Ничего подобного. Просто мы ждали Вас на Седанке. Шашлыки жарили. А Вы так и не явились.
─ Мам, мы обзвонились тебе. Ты чего трубку не брала? ─ дочь говорила по громкой связи.
─ Отсыпалась. Чего-то мне нехорошочко было.
Милка хихикнула.
─ Да ты же впервые так укушалась. Бабули ещё не звонили?
─ Нет.
─ Тогда готовься. Думаю, к вечеру примчатся обе, и воспитательный процесс начнётся.
Я и сама знала, что скоро меня поставят в угол носом или отходят ремнём по заднице.
─ Твой папа ушёл. ─ Я выдохнула эти слова, как-то неожиданно. А ведь не собиралась. Эту информацию следовало донести с глазу на глаз.
Дочь немного помолчала.
─ К кому?
─ К Сухановой.
─ К Мымре? Вот это да! Удот!
Из обиженной женщины я вдруг превратилась в филолога и педагога.
─ Не смей так говорить об отце.
─ Об отце? ─ моя дочь возмутилась. ─ Человек, обидевший мою мать, перестаёт для меня существовать. Кстати, Климентий, запомни это, на всякий случай!
─ Мать-жены-моей! А не заехать ли нам к Вам на чаёк?
Я замотала головой, которая тут же отреагировала острой болью.
─ Нет. Я спать лягу.
─ Опять? ─ снова Милка. ─ Ты, мусик, только не раскисай. Я буду у тебя минут через двадцать. Посидим вдвоём на кухне, обдумаем план мести и успокоимся.
Я только открыла рот, чтобы воспротивиться, как в трубке послышались гудки. Что ж, утопиться сегодня не удастся. Нужно бежать домой, ужин стряпать.
Глава 34
Милка появилась, когда стол был почти накрыт.
─ Ты одна? А мужа куда дела? Поссорились?
Моя дочь достала из сумки бутылку водки и поставила её между тарелок.
─ На работу вызвали. Да мы и не собирались вдвоём приезжать. Я хотела посидеть с тобой, посплетничать, выпить немного.
Я подозрительно уставилась на бутылку.
─ С каких это пор ты водку пьёшь?
Милка развела руками.
─ Я-то не пью, а вот ты вчера глушила всё, что горит!
Моё лицо покрылось пятнами. Какой позор!
─ Кстати, ─ продолжила дочь, ─ твой зять считает, что тебя неплохо бы подлечить.
Я надулась.
─ От алкоголизма? Много он понимает.
─ От похмелья. Грамм тридцать сработает.
В коридоре послышался шорох, а потом на кухню впорхнула моя мать.
─ О-ля-ля! Вот и я! Не ждали? ─ в руках наш бесшабашный бабушонок держал бутылку французского коньяка. ─ О! И стол уже накрыт! В первый раз не опоздала к банкету!
Засунув в рот кусок ветчины, весёлая старушка уселась в мягкое кресло.
И снова скрип двери, шарканье в прихожей. Мон маман сжался.
─ Кто вызвал тяжёлую артиллерию? Если бы знала, что и она появится, ни за что бы не пришла.
Я схватила бутылки и вручила их Милке.
─ Прячь быстро и чайник ставь.
Когда в кухню вошла бабуля, мы сидели смирно, как школьницы, и широко улыбались. Даже Мышильда, дремавшая на подоконнике, вытянулась в струну.
─ Мама! Радость какая! ─ бабушонок протянула руки.
─ Сиди, не дёргайся. С тобой потом поговорим, без свидетелей. ─ Наша пра-родительница подозрительно осмотрела стол и вытащила из пакета полторашку наливки. ─ Выключи чайник, Аня. Чай я и дома попить могу. Вот, разливай, пока холодненькая.
Я всегда была послушной внучкой, или почти всегда. Раз бабуля приказала пить наливку, так тому и быть!
Час спустя, разложив по косточкам, и, обсосав всё мужеское население, мы заскучали. Слово взяла Мила.
─ Ну, раз я теперь замужняя дама, хочу сказать тост. За равноправие в нашей семье!
Я икнула.
─ Ты нам ещё не ровня. Вот, когда матерью станешь!
─ Бабушкой! ─ отозвался бабушонок.
─ Прабабушкой! ─ уточнила бабуля. ─ Вот тогда и будешь говорить о равноправии. А пока мы живы, будем учить тебя и карать за непослушание.
─ Кажется, я домой хочу, к мужу. ─ Заныла Милка.
Бабуля вновь наполнила бокалы.
─ Успеешь. А сейчас давайте споём, как раньше.
Это была блестящая идея. Мы старательно выводили рулады часа два, не меньше, душевно, со слезами на глазах. А, когда закончили, почувствовали облегчение. Мне опять стало хорошо и спокойно в этой большой сумасшедшей семье.
─ За-абирай наше чудо! ─ бабушонок поддерживал мою пританцовывающую дочь, когда Клим завязывал шнурки на её кедах.
─ Мил! Почему все называют тебя чудом?
Милка пожала плечами.
─ Всё очень просто, до-дрогой. Я мутант. Генетический. Вот скажи, если мать, ик, ─ человек, а отец ─ удот, кто может у них родиться? Ч-удо!
─ Ясно, чудо. Постой минуту спокойно. Я бантик завязать никак не могу.
Милка потрепала густой ёжик Клима.
─ Не поняла, кто из нас пил? Ладно. Полетели! ─ упав на широкое плечо мужа, моя дочь широко расставила руки, изображая птицу.
─ Не урони нашу девочку! ─ протиснулась вперёд бабуля.
─ Как довезёшь ─ позвони! ─ кивнул бабушонок.
─ И не тряси по дороге. ─ Я, как мать, была обязана вставить собственную реплику.
Переместившись на балкон, мы наблюдали, как Климентий пытался втиснуть сокровище в просторный салон японской иномарки. Сокровище, раскинув руки-крылья, сопротивлялось и орало во всё горло о том, как орлята учились летать.
─ Им салютует шум прибоя,
В глазах их ─ небо голубое.
Ничем орлят не испугать!
Орлята учатся летать.
Бабуля утёрла скупую слезу.
─ Эх, девки, голосом нас Боженька не обидел! ─ и запела:
─ Непросто спорить с высотой,
Ещё труднее быть непримиримым.
Но жизнь не зря зовут борьбой,
И рано нам трубить отбой, бой, бой…
Орлята учатся летать.
Милка вырвалась-таки из цепких рук мужа и указала рукой в нашу сторону.
─ А где-то в гнездах шепчут птицы,
Что так недолго и разбиться,
Что вряд ли стоит рисковать.
Орлята учатся летать.
Муж-моей-дочери изловчился, и запихнул пляшущее тело в автомобиль. Но Милка открыла окно и продолжила концерт.
─ Вдали почти неразличимы
Года, как горные вершины,
А их не так-то просто взять,
Орлята учатся летать.
Машина рванула вперёд, под дружное пение бабуль.
─ Не просто спорить с высотой,
Ещё труднее быть непримиримым.
Но жизнь не зря зовут борьбой,
И рано нам трубить отбой, бой, бой…
Орлята учатся летать.
Они сумеют встретить горе,
Поднять на сильных крыльях зори.
Не умирать, а побеждать
Орлята учатся летать,
Орлята учатся летать!
