– Верю, – кивнул Андрей. – В ту пору творилось множество безобразий. Впрочем, оставим эту тему. Поведайте о роде своих занятий.
Аркадий нервно сглотнул и натянуто улыбнулся:
– Плодотворным трудом во благо народа я не занимаюсь. Играю, обучаю игре, консультирую желающих обогатиться невежд…
– По какой же части?
– И по игорной, и по коммерческой.
– Да ну! – усомнился Рябинин.
– А почему нет? Я, к вашему сведению, имею пристрастие к чтению, а значит – к самообразованию. Почитаешь умные книги по экономике, подумаешь, сделаешь выводы. Кое-кто нуждается в моих знаниях.
– Стреляете хорошо? – резко спросил Андрей.
– Непло… К чему вы это?
– Просто так. Можно ведь и стрельбе обучать, ежели у вас есть талант.
– Наверное, – неуверенно пробормотал Ристальников.
– Кстати, – продолжал Рябинин, – вам не очень мешает ярко выраженный индивидуализм? Общество нацеливается на коллективизм, а вы живете по старинке.
– Я живу сам в себе. И это мне, конечно, мешает. Как и происхождение. Даже в ЧК когда-то забирали, а потом – и в ОГПУ. Хотя какой приличный человек в наше время не побывал в ЧК? Однако я не препятствую народу строить коммунизм.
– И не помогаете? – ехидно сощурился Андрей.
– А зачем? Я просто не умею. Лучше делать то, к чему приучен.
– Вас, я вижу, многому научили! – посерьезнев, заметил Рябинин.
– Так это с какой стороны поглядеть, – покачал головой Аркадий.
Андрей коротко кивнул и взялся за перо:
– Занесем в протокол основные вопросы и ваши ответы; затем вы ознакомитесь, подпишете, и я вас отпущу.
«Бойких, способных подручных нашел себе Жорка, – поскрипывая пером, думал Рябинин. – Умные ребята, все как на подбор. А ведь какой мерзостью занимались!.. Нет, я им не судья. Да и можно ли осуждать Аркадия? Ему просто нет места в Стране Советов, она для него чужая. Кому понадобятся его „классово чуждые» таланты, кроме беспринципного, холодного Гимназиста?.. Все эти „Змеи», „Кадеты»… Продрогшие на ветру мальчишки, беззащитные, как воробьи. Жалко их… Только вот они в темной подворотне никого не пожалеют! Правильно Аркадий сказал: „не умеем»…»
Закончив, Андрей подвинул Ристальникову протокол и отметил пропуск.
– Все правильно, – подписывая, бросил Аркадий. – Могу идти?
Андрей хотел сказать ему что-то напоследок, но его остановил телефонный звонок.
– Гражданин Рябинин? – раздался в трубке знакомый, чуть насмешливый голос. – Афанасий передал, будто ты заходил, меня искал? Так я только что приехал из Питера… Жду с нетерпением!
* * *
– Ну что там? Как? – врываясь в горницу, с ходу выпалил Андрей.
– Не волнуйся, Миша, все живы-здоровы, – с улыбкой успокоил друга Георгий.
Он обнял Рябинина и усадил за накрытый к обеду стол.
– Ф-фу, аж взмок, – Андрей снял фуражку и вытер пот со лба. – Бежал сломя голову. Говори, не тяни!
– Давай-ка раздевайся, – предложил Старицкий. – Отобедаешь, про наводнение послушаешь. Время, надеюсь, терпит?
– Да, я отпросился со службы, – кивнул Рябинин, стаскивая шинель. – Ты лучше рассказывай, обед подождет.
– Ну, как будет угодно, – развел руками Георгий. – Строптивый характер Невы петербуржцам хорошо известен, и поэтому к наводнениям нам, сам знаешь, не привыкать. Однако такого, что произошло двадцать третьего сентября, не припомнят даже старожилы…
Еще с ночи подул сильный ветер, и вода начала прибывать. Несмотря на это, утром никто не проявлял особенного беспокойства – зеваки толпились на набережной и с интересом глазели на бурную реку. К обеду вода стала заливать тротуар. Приказчики бросились запирать лавки и магазины, засуетились обитатели первых этажей и подвалов. Моя мачеха, поглядывая из окна на улицу, причитала, беспокоясь об Елене Михайловне: «Мы-то дома сидим, да еще вон как высоко, а она, голубушка, с утра на работу в свой архив пошла! Как возвращаться-то будет по такой воде? Ты бы съездил, Гоша, забрал ее…»
Я надел высокие сапоги, кожаные галифе и отправился искать извозчика. Это оказалось делом непростым – любой экипаж шел нарасхват. Наконец мне удалось за тридцать рублей подрядить одного лихого мужичка. Когда мы доехали до архива Красного флота, вода уже доходила до середины колеса. Там и сям сновали лодки, нагруженные людьми и поклажей. Несколько продрогших от холода женщин отчаянно бились в запертые двери хлебной лавки. Тут же, стоя по колено в ледяной воде, вели торг посиневшие лоточники. «Бери, налетай! – стуча зубами, кричали они. – Завтра хлеба не будет! Ничего не будет!»
Мой извозчик злобно кивнул в их сторону и пояснил: «Сбывают, шкурники, булку по цене десяти. То ли еще будет! К вечеру и извоз в десятки раз подскочит… Придется поднатужиться… Коли не потонем, конечно». Я велел лихачу подать пролетку как можно ближе к подъезду и побежал искать Елену Михайловну. Она, как и все служащие архива, переносила кипы документов с нижних этажей на верхние. «Как чудесно, Гоша, что ты заехал! – обрадовалась Елена Михайловна. – А мы уж собрались здесь заночевать». Она понизила голос и прошептала: «Один наш сотрудник давно ведет наблюдение за наводнениями, так он считает, что вода непременно поднимется выше полутора саженей. Это же катастрофа! Как Ирина Ивановна? В безопасности?» – «Мы живем в третьем этаже, – успокоил я Елену Михайловну. – Высоко, не достанет. А вам лучше поехать домой. Идемте, со мной экипаж».
Выйдя на улицу, мы обнаружили в пролетке молодых мужчину и женщину. «Им по пути. Подвезем?» – шмыгнул носом извозчик. Мужчина принялся горячо уговаривать меня и предлагать деньги, его спутница смотрела умоляюще. Я согласился, и мы тронулись. Вода прибывала буквально на глазах. Дрожа на свирепом пронизывающем ветру, наша лошадь упрямо тащила пролетку. Навстречу несло вырванные с корнем деревья и обломки домашнего скарба. На тумбах фонарей, взывая о помощи, висели люди. «Правь по центру, не то попрыгают в экипаж, – так и останемся тут помирать», – предупредил я извозчика. После долгих мытарств, вымокнув до нитки, добрались-таки до места. Вода залила лестничную клетку первого этажа, пролетом выше громоздились жильцы затопленных квартир с детьми и самыми необходимыми вещами на руках. Всюду стояли гвалт и суматоха. Не обращая внимания на промокшую одежду, Елена Михайловна принялась устраивать соседских детей на постой в своей комнате. «И ты, Жора, располагайся, – сказала она мне. – Куда же ты пойдешь? Придется вместе переждать непогоду…»
К вечеру вода полностью залила первый этаж. Старичок Виноградов из седьмой квартиры с угрюмой торжественностью оповестил, что вода перевалила отметину 1824 года – самого страшного наводнения в истории Петербурга. Никто и не думал укладываться отдыхать. Сбившиеся в комнатах люди тревожно прислушивались к вою ветра и мерному гулу Невы. После полуночи ветер стих, и вода начала убывать. На рассвете я выглянул в окно и обнаружил, что река вернулась в русло. Простившись с Еленой Михайловной, поспешил домой.
На сплошь покрытых грязью мостовых остались поваленные деревья, брошенные, исковерканные натиском бури автомобили, трупы лошадей и тела утопленников. После воя ветра и грохота волн утренняя тишина оглушала. Вдруг неподалеку раздался дружный цокот копыт. (Как позже выяснилось, для наведения порядка власти ввели в город кавалерийскую дивизию.) Не успел я повернуть на Невский, как прямо на меня выкатился парень с узлом в руках. Он пронесся мимо и готов был скрыться в предрассветных сумерках, как на него налетели четверо верховых. Парень испуганно вскрикнул, бросил свою ношу и кинулся в сторону. «Задержать мародера!» – грозно распорядился один из кавалеристов, и два его подчиненных пришпорили коней.
Парень на секунду остановился, выхватил из-за пазухи револьвер и пальнул в преследователей. Верховые обнажили шашки, пригнулись к гривам коней. Беглец заметался по мостовой. Один из кавалеристов нагнал его и сплеча полоснул по голове. Другой заметил меня и потребовал документы. Вернув их мне с извинениями, он кивнул на труп мародера и сквозь зубы пояснил: «Девятерых гадов уже поймали. А этот, вишь, не захотел добром отдаться. Поделом ему!» Зайдя домой, я успокоил мачеху, принял ванну и, напившись горячего кофе с коньяком, пошел осматривать город. Разрушения были колоссальными: снесло Гренадерский и Сампсониевский мосты, погибли деревья Летнего сада. Рассказывали, что на пивоваренном заводе «Красная Бавария» вода уничтожила весь запас солода. Позже власти сообщили, будто в результате наводнения погибло семь человек, хотя этому никто не поверил. По слухам, утонуло не меньше тысячи, да я и сам видел на улицах десятки покойников.
Георгий и Андрей долго молчали.
– Благодарю за заботу о матери, – наконец проговорил Рябинин.
– Будет тебе, – отмахнулся Старицкий и поглядел на нетронутый обед. – Ну вот, и суп за разговором простыл! Придется разогревать.
