– Так он не в этом здании, а вот в том. – женщина указывает на неприметный домик, спрятанный среди старых деревьев.
– С..пасибо – я быстрым шагом направляюсь к моргу и, чуть помедлив, все же вхожу в него.
Меня у порога встречает грузный мужчина.
– Вы к кому?
– Меня вызывали. У меня тут...
Я просто не могу этого сказать. Не могу.
– Аа – мужчина указывает рукой в сторону коридора – Понятно. Вам до конца и направо.
Я иду, и мне все тяжелее дается каждый шаг – страх сковывает тело железным обручем.
Не она это, не она – твердит упрямо мозг.
Потому что я не могу потерять Катю, так и не успев сказать ей, что она самый удивительный человек из всех, кого я знаю. И что я очень благодарен ей за её дневник. Если не он, я, наверно, никогда бы Катю не рассмотрел, не узнал.
Я иду дальше, и все отчетливее слышу голоса. И мне кажется, что один из них принадлежит следователю.
Вскоре я останавливаюсь в проеме распахнутой двери.
– Аа, это вы? – полицейский, вставая из-за стола, подходит ко мне и протягивает руку.– Здравствуйте.
– Здравствуйте – я отвечаю на рукопожатие.
– Это Юрий Викторович-следователь указывает на мужчину, который также встает и подходит к нам – Патологоанатом.
Молодой еще врач смотрит на меня с сочувствием. Не опытный – решаю я. Врачи со стажем так не смотрят.
Юрий Викторович что-то говорит о правилах, о том, что мне после опознания надо будет подписать какие-то бумаги.
А я уже не слушаю его. Я смотрю на соседнюю толстую дверь
Она может быть там. Катя там – отдает пульсацией в висках.
– Только, я должен вас предупредить – голос следователя звучит громче, чем голос врача, и, поэтому, я, волей неволей, прислушиваюсь к нему – Зрелище не для слабонервных. Труп – это слово заставляет меня поежиться – нашли в лесу. Но к тому моменту там уже побывали бродячие собаки. Отца Екатерины Алексеевны мы не стали пока вызывать. Думаю, вашего опознания будет достаточно.
Он указывает мне на вешалку с такими же белыми халатами, как и у них.
Я накидываю один из них на плечи, и мы по очереди заходим в холодное, я бы даже сказал, могильное, помещение.
Непонятный, но такой противный запах бьет в нос. Хочется выскочить из этого помещения. И... никогда сюда не возвращаться.
Но я иду вперед.
Точнее, душа осталась там у двери. Она вцепилась в его косяк всеми пальцами и не зашла внутрь.
А тело. Тело на автопилоте продолжает предложенный ей путь. Механически переставляет ноги, не имея никаких мыслей в голове.
Все столы, кроме одного, были пусты. И я знал, что мы идем к нему. Потому что под тонкой, застиранной простыней отчетливо проступали изгибы женского тела.
Маленького, хрупкого тела.
Оно казалось каким-то детским на огромном, металлическом столе.
Нееет, это не Катя. Нееет.
Следователь, шедший сзади, видит мое замешательство.
– Вам плохо? – спрашивает он.
Бл...., нашел, что спросить.
– Нет – говорю я и снова делаю шаг.
Меня и этот треклятый стол разделяют всего три шага, и, честно, я с трудом преодолеваю это расстояние.
Мы несколько секунд стоим около стола, пока врач не хватается за край простыни.
– Готовы? – спрашивает он.
"НЕЕЕТ"
– Да...
Он аккуратно отодвигает край ткани и...
Я шарахаюсь от стола и, пытаясь сдержать рвотные позывы, зажимаю рот.
Б..ЯЯЯТЬ! ЧТО ЭТО?
Б..ЯТЬ!
У. НЕЕ. НЕТ. ЛИЦА!
ВООБЩЕ.
– Об этом мы и говорили – слышу голос полицейского – бродячие собаки, мать их так.
Я смотрю на него и не вижу.
У меня перед глазами это месиво из грязи, крови, плоти.
Неет, так не бывает. Так человек не умирает!
– Это её... собаки убили? – стараясь больше не смотреть на стол, спрашиваю я.
– Нет – стоящий сбоку врач отодвигает простынку еще ниже. – Судя по краям ран, они ел... напали на девушку, когда та уже была мертва.
– Вы узнаете её? – спрашивает с другого бока следователь.
Я заставляю себя посмотреть на стол. Это ради Кати. Ради нее.
Теперь женское тело открыто до пояса и я, собрав всю силу воли в кулак и стараясь не смотреть на то, что осталось от лица, начинаю пристально осматривать девушку.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Только ни хрена мне это не дает.
Потому что НИХ...Я я не знаю тела своей жены. Ни вот эта родинка под правой грудью девушки, ни шрам сбоку ребра, ни о чем мне не говорят.
Я свою жену полностью голой никогда не видел.
Нет, конечно, видел. Но не помню.
Только как об этом сказать выжидающе смотрящему на меня следователю? Как?
– Кажется, у него шок! – приходит мне на помощь врач.
Я со стороны, наверное, выгляжу, как идиот.
Почему КАК? Идиот и есть.
– Я выйду – то ли спрашиваю, то ли ставлю перед фактом стоящих рядом мужчин.
– Да, да, конечно! – врач трогает меня за локоть – идите.
Я выхожу из помещения и начинаю глубоко дышать. Кажется, что мне все это время не хватало воздуха.
Курить. Нужно срочно покурить!
Я подхожу к стоящей неподалеку лавочке и присаживаюсь на обшарпанные доски.
Мыслей в голове куча, но, ни одной из них я не могу предать форму. Они мелькают неясными образами, перебивая друг друга.
И все же один образ то и дело врывается в общую картинку и загораживает все вокруг.
Девушка без лица, лежащая на холодном столе. С родинкой и со шрамом.
А я. Я не знаю ни одной черточки Катиного тела, ни одной отличительной черты.
Есть ли у жены родинки и шрамы? Или вот это самое тело – это и есть моя жена?
Я не знаю, сколько так сижу. Но прихожу в себя тогда, когда кто-то останавливается рядом.
– Ты уже видел – сиплым голосом спрашивает меня тесть – Катю видел?
Я поднимаю на него глаза и вижу боль. Бескрайняя боль плещется на его ставшем еще более старом лице.
Наверно, я сейчас выгляжу не лучше.
И мне хочется кричать на него. Схватить за лацканы идеально отутюженного пиджака и спросить, почему он ТАК поступил со своей дочерью.
Только я не могу. Не имею права.
В этом вопросе мы с ним – соучастники преступления. У обоих одна и та же вина – безразличие.
И если получится так, что там, в морге, все-таки Катя, то мучиться от угрызений совести нам с ним вместе.
– Видел – отвечаю я и, выбрасывая уже давно потухший окурок, протягиваю ему руку.
Мужчина жмет мою в ответ и, видимо, ждет продолжения.
Только его не будет. Потому что мне больше нечего сказать.
– Сам все увидишь – киваю я в сторону двери морга.
Тесть сразу же сутулится и, коротко кивнув, заходит в здание.
А я остаюсь на улице. Ждать приговора.
Я снова прикуриваю сигарету, когда слышу женский голос:
– Вы бы тут не курили. – говорит та же самая женщина, что показала мне дорогу к моргу – А то штраф придется платить.
– Сколько?– поднося сигарету к зубам, спрашиваю я.
– Хах. Сколько. – усмехается женщина – Думаете, деньги есть, все можно? А как же закон, правила? Нормы поведения, в конце концов? – как маленького отсчитывает она меня.
И меня это злит. Что, я школьник какой-нибудь?
– Сейчас за деньги можно купить все – и любой закон и любые правила под тебя подстроят – зло говорю я.
– Да ты не злись – женщина прикладывает руку к сердцу – Я же не со зла... Только... если бы мог все купить, думаю, ты бы здесь не сидел.
Я смотрю на женщину и понимаю – права она.
Всю жизнь меня окружали деньги. Где-то мне приходилось платить, чтобы добиться желаемого, а где-то, наоборот, отказываться от чего-то в пользу денег.
Но вот сейчас, когда я готов был отдать все сокровища мира за один Катин вздох, оказалось, что не кому их давать. Нет такого человека, у которого я бы мог купить жизнь жены.
– Извините – чуть слышно произношу я – Что нагрубил. И вот за это – я бросаю в урну недокуренный бычок – тоже извините.
– Да что же я, не понимаю что ли? – женщина присаживается рядом – Кто? – тихо спрашивает она.
