вышли, а они, оказывается, считали сидели. Перепроверяли расчеты, выкладки и варианты.
Обухов продолжил:
– Мы молчим, чтобы панику не устраивать, ну и выход ищем. Американцы, возможно, тоже. Наши с ними связывались – аккуратно прощупать, в курсе там вообще или нет. Там очень жестко отказываются от любых контактов. На всех уровнях: НАСА, Вашингтон, личные контакты ученых и даже космонавтов с «Союза» – «Аполлона». То ли вредничают, то ли боятся, что мы пытаемся их СОИ навредить. Слышали, наверное, – стратегическая оборонная инициатива, звездные войны, сбивать спутники в космосе и так далее?
– Так может, они и комету собьют, – предположил я чуть ревниво.
– Это вряд ли, – сказал Обухов. – Такое никаким «Першингом» не собьешь, проще Эверест разбомбить, чтобы новая Марианская впадина получилась. А они и «Першинг» за орбиту выводить, к счастью, не умеют. Да и не успеют.
– Так полгода еще, – удивился Олег.
– Через полгода будет поздно. Необратимые… Короче, комета начнет кипеть и испаряться совсем интенсивно через три недели, максимум месяц. И самое скверное, что процесс уже сейчас затрагивает внутренние каверны и стыки твердых пород, пока перекрытые, что преграждает свободную эмиссию газов в кому и интенсивно наращивает давление, которое создаст кумулятивный…
Он замолчал, виновато усмехнулся и уткнулся в кружку.
– А мы? – спросила Инна.
Обухов, как ни странно, легко ее понял и отрезал:
– Мы тоже не успеем.
– Даже если беспилотно? – не унималась Инна. – К Венере же получилось отправить. Если сделать аппараты с реактивной тягой, чтобы эту дуру чуть-чуть с курса сбить и направить в Солнце…
– Солнце, Юпитер и Сатурн своими массами за миллиарды лет с курса не сбили, а мы… В любом случае это же надо придумывать, разрабатывать, производить, испытывать, запускать, выходить на сближение. Каждая из задач – на три Нобелевки. Допустим, справимся, но всякий раз потребуются годы. Придумывать – годы, разрабатывать – годы, и так далее. И лететь… Даже если традиционный корабль стартует прямо сейчас, пока комета идет на сближение, к перигелию, точке, в которой комета рекордно близка к Земле, выйдет через годы.
И смысл в этом, подумал я, пытаясь ухватить мелькнувшую только что мысль. А ухватил ее Олег:
– Традиционный.
Мы с Инной посмотрели на него. Инна так же медленно сказала:
– А «Пионер» нетрадиционный. Он же… За минуты или часы – ну, если струна позволяет, да?
Я поморщился и сказал:
– А она же нас не ждет специально, чтобы к комете привести. А и приведет – толку-то. Долетим и в щечку комету поцелуем, что ли? Нужен же способ ее заткнуть, чтобы не пукнула, блин. А у нас такого способа нет.
Главный пошевелился. Обухов быстро посмотрел на него и снова принялся задумчиво разглядывать чай в чашке.
– Или есть? – медленно спросил я.
Обухов сказал, не поднимая глаз:
– Ребят, вы маленькие, не понимаете. Это страшный риск, почти… Мы просто не имеем права. Я не имею права. Так не делалось никогда.
Я усмехнулся. Маленькие. А когда нас набирали и выбирали, думали, что мы большие, да?
– Что смешного? – спросил вдруг Главный резко.
Я поежился и сказал как мог спокойно:
– Не делалось – так и не будет делаться никогда, если мы сейчас не сделаем. Есть способ, да?
Обухов поставил чашку и заговорил, уставившись на меня и загибая пальцы:
– Не способ, а теоретические, ни разу не опробованные разработки – это раз. Корабль под это не приспособлен, нужна новая оснастка, новое распределение обязанностей, новые навыки экипажа – это два. Мы к этому не готовы, ничего не готово, вас даже под прежние задачи выучить не успели, что про новые говорить, – это три. Схема «двое в основе, двое дублеры» сломалась, спасибо…
Он запнулся и продолжил:
– Под новую задачу экипаж должен комплектоваться тремя человеками, значит, дублеров нет вообще – это четыре.
– Это три, – возразил я. – Нас трое, так и полетим.
– Так не делается, – сказал Обухов жалобно.
– Значит, сдохнем вместе с дублерами и остальным населением планеты, – весело сказал я. – Так предлагаете?
Олег встал, подошел к двери, открыл ее и выжидательно посмотрел на нас.
– Ты чего? – спросил Обухов.
Я тоже встал, одновременно с Инной, и объяснил:
– Времени мало, айда готовиться. Пошли уже, а?
– Поехали, – поправил Олег.
Часть третья. Пионерский слет
Последняя курица жмурится
Комета была гигантской – больше всего, что я мог себе представить, – и падала прямо на нас быстрее пули, в сто раз быстрее. Или это мы стремительно валились в нее, клокочущую и гигантскую, как бушующий Тихий океан. Только падать так быстро невозможно. У падающего с такой скоростью человека глаза и мозг в первый же миг лопнули бы от удара о затылочную кость, как со всей дури влетевшее в стенку яйцо, а каждая клетка размазалась бы, наверное, передней стенкой о заднюю.
Так страшно мне еще не было.
Никому так страшно еще не было. И не будет, если мы справимся.
Поэтому я то ли прошептал, то ли провизжал:
– Ждем!
«Космонавт не должен реагировать быстро, – говорил Главный. – Он должен уметь принимать мгновенные решения в пределах своих знаний и умений и выполнять их оптимальным способом. Но космос – не естественная среда для человека, к космосу не приспособлены наш организм, наше мышление и наши рефлексы. Поэтому первое решение здесь не может быть верным. Верное решение должно высчитываться».
Поэтому я командир.
Я сперва не поверил, ржать начал. Потом мне стало ужасно приятно. А потом – просто ужасно. Блин, я главный, решать все мне – значит, и ответственность на мне.
Я привык, что за меня кто-то отвечает: Фая, бабушка, учителя, завучи, милиционер на перекрестке. «Отвечать будешь, ты за это ответишь» – это вообще прямая угроза.
А теперь получается, что за меня уже никто не отвечает – ну с момента старта. Это я за себя отвечаю. И еще за корабль, за Олега и Инну, а заодно за Обухова и Главного, за всю советскую космонавтику, СССР и человечество.
Всю жизнь мечтал, блин.
А что делать, если других вариантов нет?
И еще было неудобно перед Олегом и Инной. Какой я им командир? Я им товарищ и, надеюсь, друг. Они, правда, больше меня обрадовались – а Олег беззвучно продекламировал любимое: «Хорошо, что наш Гагарин не еврей и не татарин».
Первый татарин в космосе – и сразу командир и вообще спаситель. За меня весь народ, сказал майор Пронин, а за меня вся техника, сказал агент Ноль-Ноль-Семь и дернул ручку унитаза. Долго в канализации раздавалось пение «Интернационала».
Отдельный прикол со сроками. Есть сказка «Калиф на час», а моему командирству и часа не обломилось. Расчетное время полета – двенадцать минут, меньше, чем осталось до старта в дурацкой песенке про космонавтов. Двенадцатиминутный командир, он же тринадцатилетний капитан. Рыдай в бороду, Жюль Верн.
«А что бы сказали твои родители?» – внезапно вспомнил я любимую присказку Фаи и поежился. А что бы они сказали? Что бы
