Божьему промыслу. Я не успел спасти того человека и если… спасу вас, мой мир изменится к лучшему. Поэтому я здесь.
– Почему я должен вам помогать? Это мой выбор. При чем тут вы и ваш Бог? Где он был, когда ушла София? Где?! БОГ! Почему ему позволено все? Убивать людей, красть их у любимых? Это промысел? Плевать я на него хотел, какое право у него решать за нас?! Я сам буду выбирать, и мне на него плевать. Плевать.
– Это твоя боль сейчас говорит, сынок. Твоя боль. А есть еще другое. Любовь… Когда мы бросаемся с головой в это чувство, в нас уже есть силы пережить боль утраты: от смерти любимой или оттого, что любовь оказалась короче отношений. И в тебе есть эти силы, поверь старику. Что будет, если ты покончишь с собой? Что станет с памятью о ней? Она исчезнет бесследно вместе с тобой. Это то, чего ты действительно хочешь?
– Нет. Я хочу, чтобы перестало быть больно, – после долгой паузы едва слышно произнес Артем. – Просто не знаю, как теперь. Как я могу…
– Я знаю, о чем ты. Очень хорошо понимаю. Всему свое время, сынок. Поверь мне.
– Я просто боюсь проснуться и не вспомнить запаха ее волос. И снова…
– Я знаю, сынок.
Марко вдохнул полной грудью.
Дождь закончился.
– Чувствуешь? Запах земли после дождя – в нем столько жизни и надежды.
– Петрикор.
– Что?
– Этот запах называется петрикор.
– Сколько живу на этом свете, а не знал! Пе-три-кор, – нараспев произнес Марко, будто пробуя слово на вкус.
У моста Луиша I сидели двое мужчин, потерявших своих любимых женщин, и о чем-то не спеша беседовали за бутылкой превосходного портвейна. И каждый говорил о своем. Над рекой всходило солнце из багровой колыбели горизонта. Свежесть после дождя звенела легкостью, словно после тяжких слез на душе разливался благодатный покой. Наступал новый день.
Алексей Ладо
Ангелы существуют
1
– Юлечка! Юлькинс! – Голос торопил, резал тишину вечера. Юлька выглядывала украдкой – любила смотреть на Славку с высоты. Тополя переросли общежитие, бросали тени в комнаты. Славка топтался под деревом – маленький, потерянный, одинокий, но от того только более родной – до озноба, до желания сигануть вниз, прижаться, не отпускать. «Ангелы существуют!» – улыбалась девушка.
– Йууль! – надрывался Славка, а получалось «июль». Далеко еще до жаркого месяца, а рубашка расстегнута – кожа светится. Бросает в дрожь. Скорее бы дотронуться!
Общежитские девчонки завидовали: чем пигалица с кудряшками завлекла красавца – высоченного, черноволосого, черноокого?! Подружки высовывались в форточку, флиртовали с парнем напропалую. Гадали открыто, скоро ли Славка бросит милую, но простенькую воробейку. Опытные предупреждали: мол, мужик-шик, чик-чирик и шмыг – не плачь потом!
Юлька не обращала внимания на зависть, бегала на свидания, мазалась китайской цикламеновой помадой, светилась от счастья. Возвращалась с бледными губами – обкусанными, опухшими. Смеялась над подружками, а Славка шутил: приколдовала озерными синими глазами – и все тут! Не в глазах дело, знала Юлька, вставала на цыпочки, тянулась к горячей Славкиной щеке: «Ты меня нашел, а я тебя. Вот правда».
Юля детдомовка, и Славу воспитывала троюродная тетка. Жалко Славку, он не помнил родителей, а Юля не забыла мамины светлые волосы, сливовые глаза, ласковый баюкающий голос. «Ангелы существуют, – шептала мама, – защищают людей, помогают. Спи, дочка». Мама умерла, и появились тети в белых халатах и много детей. Трудная жизнь в детском доме кончилась однажды. Юлька получила комнатку в общежитии, украсила ее фотографиями, дипломом торгового училища. Работа нашлась – продавщицей в хлебном ларьке. Хозяин Саркис не обижал, ценил трудолюбие, аккуратность, премии давал. «Я взрослая!» – гордилась Юлька. Травила губы дешевым импортным цикламеном, закалывала модно детские ванильные кудряшки. Колечки упрямо выбивались. Из-за них и началась любовь, легко – снежинкой на варежке, камешком по воде…
Гремела новогодняя музыка, но Юля расслышала насмешку в свой адрес: «Гляди-ка, зимний одуванчик!» Она вспыхнула. Грубиян пялился, хмыкал, толкал своего приятеля. Через пять минут Юля танцевала с парнем, восхищенно смотрела на него снизу вверх. А уже через месяц они обсуждали будущую совместную жизнь. Юлька копила деньги на свадьбу, кормила любимого саркисовскими пирожками, булочками, вязала ему шарфики, встречала у завода, где он работал слесарем. Когда Славкины друзья пускали их на час-другой в квартиру или на дачу, целовала жарко. Пусть девчонки судачат о том, что Славка скоро предаст. Дуры!
Славка в этот вечер не трепал привычно языком, развлекая девушку.
– Что случилось? – не выдержала Юлька.
– Идея появилась, Одуванчик. Не знаю, как тебе сказать.
Юлька поежилась, запахнула плотнее вязаную кофточку – прохладно.
– Помнишь Серегу?
Она кивнула. Славка показывал на карте остров, похожий на гигантскую фантастическую рыбу, где служил Серега. Рыба плавала в Тихом океане рядышком с драконом-Японией. Серега остался там жить, чему девушка радовалась: парень в отпуске пил беспробудно и Славку за собой тянул.
– Пишет, здорово на острове. Зовет, говорит, с жильем, с работой нет проблем, – Славка осекся, встретил напряженный взгляд, – зарплату платят вовремя.
Зарплата – дело важное. Юлька часто и одалживала, и занимала, сидела иногда на картошке с хлебом, но на свадьбу откладывала.
– А я? – прошептала Юлька, опустила голову. Она не спросила, знает ли тетка, куда он собирается ехать. Славка уже решил, это ясно.
– Ну я устроюсь, угол найду, – Славка топтался, мямлил. – Заработаю, тебе на дорогу вышлю.
Юлька отступила на шаг, сложила умоляюще руки:
– Нет, Славочка, нет! Как ты не понимаешь, я же умру без тебя, умру! Деньги есть на билет… – Голос сорвался, в озерных глазах заблестели слезы.
Они шли по зебровой аллее – по тополиным теням, по закатным дорожкам. Молча, не взявшись за руки. Славка дулся, злился на что-то, выкрикнул вдруг, как отрезал:
– Черт с тобой, едем, Одуванчик!
– Едем! – Юлька смахнула слезинку, засмеялась…
2
Ливень! Юлька дрожала от холода под навесом остановки…
Закрутилась, завертелась новая жизнь: чемодан на двоих, многомерность душных аэропортов, многочасовой перелет, строгие стюардессы, обед в блестящей фольге, боль в ушах при взлете и посадке. Ей казалось – зажмуришься, и вернется родная улица, общежитие. Юлька так и делала. Но открывала глаза и видела чужое серое небо.
Подбежал мокрый, тоже какой-то новый Славка – командует, покрикивает деловито, взгляд шалый, – подхватил чемодан.
– Юлька, автобус!
Автобус мчался из островной столицы в городок у моря. Юлька устала, дремала на Славкином плече. Влажная рубашка пахла незнакомо, как будто йодом, болотной травой, рыбой.
В городке ждало
