– Я собирался уходить, – сказал Морс с зевотой в голосе.
– Вам повезло, – сказал Филлипсон. – А у нас еще будет заседание родительского комитета – меня самого не будет дома до десяти.
Морс был впечатлен, директор школы попал в точку.
– Я решил позвонить, чтобы сказать, что я проверил «Блэквеллс» – вы помните? – о покупке книги.
Морс посмотрел на отчет Льюиса и закончил предложение за него.
– ...и вы купили «Исследования историографии» Момиглиана, опубликованное Вейденфельдом и Николсоном за 2,50 фунта.
– Значит, вы проверили?
– Ага.
– Ну что ж. Я думал, э-э... я просто решил сообщить вам.
– Вдумчивый вы, сэр. Я ценю это. Вы говорите из школы?
– Да, из моего кабинета.
– Интересно, нет ли у вас там телефонного номера мистера Эйкама?
– Минуточку, инспектор.
Морс, прижав трубку к уху, прочитал остальные записи Льюиса. Пока ничего от Петерса о втором письме; ничего особенного ни от кого...
Для тех, у кого менее острый слух, он был бы совсем незаметен. Но Морс услышал и понял, что опять кто-то подслушивает телефонные разговоры директора. Кто-то, кто был за пределами кабинета директора; и мысли Морса легко скользнули вдоль мозговых извилин.
– Вы там, инспектор? У нас есть два номера Эйкама – один в школе, один дома.
– Давайте оба, – сказал Морс.
После этого, придерживая трубку, он посидел и подумал мгновение. Если Филлипсон хотел воспользоваться телефоном в своем кабинете, он сначала должен набрать 9 (автоматический выход на внешнюю линию), а затем – код и номер абонента. Морс запомнил этот набор, когда посещал школу. Но если он, Морс, хотел позвонить Филлипсону, он не смог бы связаться с ним, если бы кого-то не было на коммутаторе вне кабинета; и он сомневался, что верная миссис Уэбб задержалась этим вечером на рабочем месте.
Он подождал пару минут и позвонил.
Брр... брр. Ему ответили почти сразу.
– Школа «Роджер Бэкон».
– Это кто, директор школы? – спросил Морс невинно.
– Нет, это Бэйнс. Заместитель директора. Я могу вам помочь?
– Ах, мистер Бэйнс. Добрый вечер, сэр. По сути дела, вас-то я и надеялся заполучить. Меня, э-э, интересует, не могли бы мы встретиться. Дело снова касается той девушки – Тэйлор. Есть несколько вопросов, которые вы могли бы прояснить.
Бэйнс должен освободиться без четверти десять, и он может подойти в паб «Уайт Хорс» вскоре после этого. Сейчас самое время.
Морс был доволен собой. Он был бы еще довольнее, если бы увидел глубоко обеспокоенное лицо Бэйнса, когда он пожал плечами и пошел в Большой зал, где проходила встреча с членами родительского комитета.
Вернувшись в кабинет, Морс почувствовал, что он в хорошей форме. Возможно, дело продвигалось бы легче, если бы он мог взглянуть на него с верной стороны, и, как сказал Бэйнс «сейчас самое время». Долгий, спокойный, холодный, индивидуальный взгляд на дело. Но он никогда так не работал. Он откинулся на спинку стула, закрыл глаза, и в течение часа его мозг кипел в непрестанной суматохе. Идеи, идеи в изобилии, но до сих пор набросок картины ускользал от него. Одна или две части ложились точно на свое место, но при этом совершенно не соответствовали многим другим частям мозаики. Это было как выкладывание голубого неба в верхней части пазла, без облаков, даже без одинокой чайки, которая разорвала бы безграничную монохромность.
К девяти часам у него заболела голова. Оставь это. Дай ей отдохнуть и вернись позже. Как и с кроссвордами. Ответ придет; он придет.
Он просмотрел телефонные коды и обнаружил, что может связаться с Кернарфоном через коммутатор. Это был Эйкам, – тот, кто ответил.
Как можно лаконичнее Морс объяснял причину своего звонка, а Эйкам вежливо вставлял правильные звуки понимания и одобрения. Да, конечно. Да, конечно, он помнил Вэлери и на следующий день она исчезла. Да, он помнил все это хорошо.
– Понимаете ли вы, что были одним из последних людей, которые видели Вэлери, прежде чем она, э-э... прежде чем она исчезла?
– Да, я понимаю.
– На самом деле, вы провели самый последний школьный урок, после которого ее никто никогда не видел, верно?
– Да.
– Я говорю об этом, сэр, потому что у меня есть основания полагать, что вы попросили Вэлери увидеться с вами после урока.
– Да-а... я думаю, что я это сделал.
– Помните, почему, сэр? – Эйкам помолчал какое-то время, и Морс пожалел, что не может видеть лицо школьного учителя.
– Насколько я помню, инспектор, она должна была сдавать экзамен по французскому на следующей неделе, а ее домашняя работа была, ну, очень страшной, и я собирался поговорить с ней об этом. Боюсь, что у нее было мало шансов на экзамене.
– Вы сказали, сэр, что собирались с ней увидеться.
– Да, все верно. Так получилось, что мне не представилась эта возможность. Она торопилась, так она сказала.
– Она сказала, почему?
Ответ был готов на сей раз, и он лишил ветра паруса Морса.
– Она сказала, что должна увидеться с директором.
– О, я понимаю. – Еще одна часть паззла, которая не подошла. – Ну, спасибо, мистер Эйкам. Вы были весьма полезны. Я надеюсь, что ни от чего важного вас не оторвал.
– Нет-нет. Просто проверял тетради, вот и все.
– Ну, оставляю вас с ними. Огромное спасибо.
– Не за что. Если я могу помочь каким-то образом, не стесняйтесь, звоните мне, ладно?
– Э, да. Хорошо. Еще раз спасибо.
Морс долго сидел неподвижно и уже начал задаваться вопросом, может ему стоит перевернуть мозаику с ног на голову и начать выкладывать голубое небо снизу. Не существовало никаких сомнений: он должен идти домой, как и обещал себе раньше. Он просто шел вслепую по лесу, натыкаясь на одно несчастное дерево за другим. Но он не мог пока вернуться домой; у него была назначена встреча.
Бэйнс уже был в пабе и встал, чтобы купить инспектору выпить. В салоне было тихо, они сели в углу и пожелали друг другу крепкого здоровья.
Морс попытался мысленно набросать его портрет. Твидовый пиджак, серые брюки, лысина на макушке и довольно вялая растительность по краям, но, сразу видно, не дурак. Его глаза смотрели строго, и Морс представил себе его учеников, которым никогда не дождаться никаких вольностей от Бэйнса. Он говорил с легким шотландским акцентом, и, слушая Морса, почесывал низ своих ноздрей указательным пальцем. Это раздражало.
Как обычно проходят игровые занятия во вторник во второй половине дня? Почему не отмечают присутствующих учеников? Была ли вероятность того, что Вэлери, по сути, вернулась в школу после обеда, и только потом исчезла? Как именно ученики умудряются сбегать с занятий, что было, очевидно, достаточно широко распространено? Было ли какое-то место у прогульщиков, где несостоявшиеся спортсмены могли спокойно прятаться достаточно долго? Или подымить, возможно?
Бэйнса, казалось, это довольно сильно позабавило. Он мог бы дать мальчикам и девочкам несколько советов как отлынивать от игр! Ей-богу, он мог. Но это вина учителей. Преподаватели игровых уроков были чертовски ленивы – хуже, чем дети. Некоторые из них даже не затрудняли себя переодеванием в спортивную форму. И вообще там было так много мероприятий: фехтование, дзюдо, настольный теннис, легкая атлетика, лапта, баскетбол – подобное самовыражение полный нонсенс. Никто не знал, кто придет на занятие, кого ожидать, когда и где. Чертовская глупость. Дело немного ужесточилось с приходом нового директора, но улучшилось ненамного. У Бэйнса складывалось впечатление, что при всех его возможных достоинствах, Филлипсону еще предстоит пройти долгий путь. Где они прячутся? Мест множество. Он однажды нашел с полдюжины курилок, в то время как в самой школе было практически пусто. Очень немногие из них просто уходили домой, хотя, некоторые из них не приходили вовсе. Однако, как и директор, он по вторникам после обеда, на самом деле, не присутствовал в школе. Это была не плохая идея, хоть раз в неделю пораньше уходить с работы – иметь свободное время во второй половине дня. Директор школы пытался сделать такой график для всех сотрудников. Соединить все их свободные периоды вместе, и пусть они отсутствуют или утром, или после обеда. Проблема была в том, что это означало чертовски много работы для парня, который составлял расписание занятий. Для него!
Пока он говорил, Морса заинтересовала горечь, явно проступавшая в его отношении к Филлипсону; захочет ли он, случись что, бросить спасательный круг тонущему рулевому? Он вскользь упомянул, что знает о постигшей Бэйнса неудаче с работой; и купил еще пива. Да (признался Бэйнс), ему немного не повезло, и возможно, не один раз. Он считал, что мог бы руководить школой, и более того, Морс чувствовал, что он был прав. Жадный и эгоистичный (как большинство мужчин), но проницательно компетентный. Прежде всего, подумал Морс, он бы воспользовался властью. Но теперь, когда осталось мало шансов на власть, возможно, возник определенный элемент темного удовлетворения от наблюдения за неадекватностью других и тихая радость от их неудач. Этому не было ни одного слова в английском языке. Немцы называют это Schadenfreude[17]. Получит ли Бэйнс эту работу, если Филлипсона уволят, или если по какой-то причине он должен будет сам уйти? Морс думал, что обязательно получит. Но как далеко он зашел бы, активно способствуя такой ситуации? Хотя, может быть, Морс как обычно приписывал слишком много цинизма своим ближним, поэтому решил перенести свое внимание на простодушного человека, который сидел напротив него, открыто и занятно рассказывая о жизни в общеобразовательной школе.
