– Профессиональные фотографии, не так ли?
– Да. У нас была большая вечеринка, когда Дональд, э-э... в первый год директорства моего мужа. Все сотрудники, мужья и жены – вы знаете, как это делается. Их снимали для «Оксфорд Мэйл». Потребовалось много фотографий, на самом деле.
– У вас есть другие фотографии?
– Да. Я так думаю. Вы хотите посмотреть на них? Мой муж будет не скоро. Он как раз принимает ванну.
Она пошарила в ящике бюро, и передала Морсу пять глянцевых, черно-белых фотографий. Одна из них, групповая фотография, привлекла его пристальное внимание: мужчины в смокингах и черных бабочках, дамы в длинных платьях. Большинство из них выглядели достаточно счастливыми.
– Вы знаете кого-нибудь из сотрудников школы? – спросила она.
– Некоторых из них.
Он снова посмотрел на группу.
– Красивая четкая фотография.
– Очень хорошая, не правда ли?
– Есть ли среди них Эйкам?
– Эйкам? Ах, да, я думаю, да. Мистер Эйкам покинул школу два года назад. Но я помню его очень хорошо – и его жену...
Она показала их на фотографии; молодой человек с живым, умным лицом и маленькой козлиной бородкой; его рука обвивала стройную, мальчишескую фигуру девушки со светлыми волосами до плеч, с привлекательным, вероятно, лицом (по крайней мере, на этом снимке), но немного угрюмым и более чем немного – пятнистым от какой-то сыпи.
– Вы говорите, что знали его жену? – спросил Морс.
Шейла услышал булькающий хрип ванны наверху, и по какой-то необъяснимой причине ощутила, как холодная дрожь проползла по ее спине. Она чувствовала себя так же, как когда-то, еще молодой девушкой, когда однажды ответила на звонок вместо своего отца. Она вспомнила странные, почти пугающие вопросы...
Вошел посвежевший Филлипсон. Он извинился, что заставил Морса ждать, и в свою очередь Морс извинился за свое собственное незапланированное вторжения. Шейла внутренне вздохнула с облегчением, и спросила, что они предпочитают – чай или кофе. О том, чтобы предложить выпить, по-видимому, не могло быть и речи, Морс выбрал кофе и, как хороший хозяин, директор школы с ним согласился.
– Я пришел, чтобы спросить вас об Эйкаме, – сказал Морс с бойкой честностью. – Что вы можете рассказать о нем?
– Эйкам? Не так много на самом деле. Он оставил школу в конце моего первого года работы директором. Преподавал французский язык. Хороший квалифицированный учитель. Окончил университет в Эксетере (секундная запинка), – если я правильно помню.
– А как насчет его жены?
– У нее тоже была ученая степень в области современных языков. Они познакомились в университете, я думаю. На самом деле она преподавала у нас недолго, когда один из сотрудников был болен. Боюсь, что не слишком успешно.
– Почему это?
– Попался трудный класс – вы знаете, как это бывает. На самом деле она не была готова к такому.
– Вы имеете в виду, что они сели ей на шею?
– Боюсь, они основательно сбили с нее спесь.
– Вы имели в виду в переносном смысле, надеюсь?
– Я тоже надеюсь на это. Хотя до меня доходили слухи, от которых волосы вставали дыбом. Тем не менее, это была моя вина, не надо было принимать ее. Такого рода работа не для недотрог.
– Что вы сделали?
Филлипсон пожал плечами.
– Я должен был избавиться от нее.
– А как насчет самого Эйкама? Куда он делся?
– Перевелся в одну из школ в Кернарфоне.
– Он, наверное, получил продвижение по службе?
– Ну, нет, не совсем. У него был небольшой опыт работы – всего один год, но они могли пообещать ему карьерный рост. Я не мог.
– Он все еще преподает там?
– Насколько я знаю.
– Он был учителем Вэлери Тэйлор – вы знали об этом?
– Инспектор, было бы более справедливо, если бы вы сказали мне, почему вы так им заинтересовались? Я был бы в состоянии помочь больше, если бы знал, к чему вы клоните.
Морс обдумал этот вопрос.
– Беда в том, что я сам не знаю.
Поверил ли он ему или нет, но Филлипсон больше не настаивал.
– Ну, я знаю, что да, он учил Вэлери. Не самая яркая из его учениц, я думаю.
– Разве он когда-нибудь говорил с вами о ней?
– Нет. Никогда.
– Не было слухов? Сплетен?
Филлипсон сделал глубокий вдох, пока ему удавалось контролировать растущее раздражение.
– Нет.
Морс решил сменить тему.
– У вас хорошая память, сэр?
– Достаточно хорошая, я полагаю.
– Достаточно хорошая, чтобы вспомнить, что вы делали во вторник 2-го сентября этого года?
Филлипсон не вспомнил и сверился с ежедневником.
– Я был на конференции директоров школ в Лондоне.
– Где конкретно в Лондоне?
– Она проводилась в отеле «Ройял». И если вам необходимо знать, конференция началась в...
– Отлично. Отлично. – Морс поднял правую руку, но румянец гнева уже заливал щеки директора школы.
– Почему вы спрашиваете меня об этом?
Морс добродушно улыбнулся.
– Это был день, когда Вэлери написала своим родителям.
– Какого черта, на что вы намекаете, инспектор?
– Я буду опрашивать многих людей, задавая им одни и те же вопросы, прежде чем закончу это дознание, сэр. И некоторых из них доведу до ужасного стресса, я это знаю. Но я предпочел бы, чтобы вы меня поняли.
Филлипсон успокоился.
– Да я понимаю. Вы имеете в виду...
– Я ничего не имею в виду, сэр. Все, что я знаю, это то, что мне придется задать много неудобных вопросов; это то, за что мне платят. Я предполагаю, что также как и вам за вашу работу.
– Простите. Продолжайте и спрашивайте, что хотите. Я не буду возражать. Я был слишком самоуверен, сэр. – Филлипсон посмотрел на него резко.
– Видите ли, – продолжал Морс, – я хочу, если возможно, чтобы вы рассказали мне о том, что именно вы делали после обеда, когда Вэлери Тэйлор исчезла.
Миссис Филлипсон принесла кофе, и после того как она удалилась снова на кухню, ответ был аккуратно преподнесен на блюдечке.
– Я пообедал в тот день в школе, потом поехал в Оксфорд, посмотреть книги в «Блэквеллс»[15]. Потом я вернулся домой.
– Вы помните, в какое время вы вернулись?
– Около трех.
– Вы, кажется, помните вторую половину этого дня довольно хорошо, сэр?
– Это был важный день, не так ли, инспектор?
– Вы покупали какие-нибудь книги?
– Боюсь, что многого я не помню.
– У вас есть текущий счет в «Блэквеллс»?
С минуту Филлипсон колебался.
– Да. Но... но если бы я купил книгу в мягкой обложке или что-то подобное, я бы заплатил наличными.
– Но вы могли купить и нечто более дорогое?
Морс посмотрел вдоль впечатляющих рядов исторических работ на полках, которые покрывали две стены гостиной от пола до потолка, и вспомнил жалкую коллекцию Джонни Магвайра.
– Вы сможете проверить, я полагаю, – коротко ответил Филлипсон.
– Да. Я полагаю, нам придется. – Морс внезапно почувствовал, как он устал.
В половине двенадцатого ночи Шейла Филлипсон тихо на цыпочках спустилась вниз по лестнице и нашла бутылочку с кодеином. Она постоянно возвращалась к мыслям о ней, и она не могла выбросить ее из головы – ту страшную ночь, когда Дональд занимался с ней любовью, и назвал ее Вэлери. Она никогда не говорила об этом, конечно. Она просто не могла.
Внезапно она вскочила, выражение слепого ужаса в ее глазах начало слабеть, и она с облегчением опустилась на кухонный стул.
– О, это ты, Дональд. Ты напугал меня.
– Ты не можешь уснуть, дорогая?
Глава десятая
Морс с неохотой приступил к работе, когда появился поздно в своем кабинете в четверг утром. Он передал Льюису отчет о письме Вэлери и начал с кроссворда в «Таймс». Он посмотрел на часы, отметил время прямо на полях газеты и вскоре строчил ответы на полной скорости. Через десять минут он остановился. Он позволял себе лишь десять минут, и почти всегда в них укладывался. Но этим утром одна задачка осталась нерешенной.
– Что это, Льюис? EYES HAD I – AND SAW NOT[16]. Шесть букв, вторая А.
Льюис отложил отчет и сделал вид, что думает. Он вообще не умел разгадывать ребусы.
– Может быть «пастор», сэр?
– С какой стати это должен быть «пастор»?
– Ну, количество букв подходит.
– Так же, как еще в сто и одном слове.
– В каких же?
Морс, после долгих раздумий, произнес «казино».
– Я предпочитаю моего «пастора», сэр.
Морс отложил газету в сторону.
– Что ж. Что вы думаете о письме?
– Кажется, это ее письмо, не так ли?
Раздался стук в дверь, и молодая девушка вошла в кабинет с утренними бумагами и сложила их в лоток. Бегло и брезгливо Морс просмотрел сообщения.
– Здесь нет ничего срочного, Льюис. Давайте-ка сходим в лабораторию вместе. Я считаю, что старый Петерс постепенно впадает в маразм.
В настоящее время ему было чуть больше шестидесяти лет, ранее Петерс работал в течение двадцати лет патологоанатомом в Министерстве внутренних дел, и где-то внутри его мозговых извилин человечность по ошибке была выдавлена из его мыслительных процессов. Его манеры были клинически сухими, а слова, видимо, ему диктовал миникомпьютер, установленный внутри черепной коробки. Его ответы были медленными, механическими, безапелляционными. Не было случаев, чтобы он с кем-либо спорил. Он просто озвучивал информацию.
