Ниночка помолчала. Затем ответила:
– Не было никого.
– Совсем никого? – переспросил Димка.
– Только обычные посетители, – уточнила Ниночка. – В основном из нашего поселка. И еще несколько читателей из архитекторов.
– Из архитекторов? – уставился Димка на Ниночку.
– А что тебя так удивляет? – не поняла та. – У нас уже несколько лет назад на правлении постановили разрешить архитекторам пользоваться библиотекой. Только я с них денежный залог беру, чтобы уж точно книги потом возвращали.
– Может, и Ростислав Кузьмич к тебе приходил? – спросил Нетька.
– Да, – подтвердила библиотекарша. – Мне Шмельков привез его фотографию. Несколько раз бывал. Очень культурный, вежливый человек. И книги всегда возвращает в срок.
Члены Тайного братства переглянулись. Каждый из четверых сейчас подумал об одном и том же. Этот Ростислав Кузьмич, как нарочно лишь этим летом появившийся в поселке архитекторов, вполне мог оказаться сообщником Геннадия. Записался в библиотеку, брал книги, попутно выяснил, что картина на месте, и, выждав подходящий момент, украл ее.
– Жаль мне Ростислава Кузьмича, – с большим сочувствием проговорила Ниночка. – Так к нему, бедному, память пока и не вернулась. И из больницы его не выпускают. Говорят, сердце шалит.
– Откуда ты знаешь? – поинтересовался Петька.
– Алеша сказал, когда с фотографией утром явился, – объяснила Ниночка. – Такая беда с человеком случилась!
– Что он за человек, мы еще не… – начал было Димка, но тут Маша наступила ему на ногу.
– Ты о чем? – посмотрела Ниночка на Терминатора.
– О другой ужасной истории, – быстро проговорила Маша. – Павел Потапович вчера приходил к нашей бабушке, и они вспомнили.
– Что вспомнили? – спросила Ниночка.
– Про Геннадия, – с таким видом откликнулась Настя, будто вчера тоже была свидетельницей разговора в доме Серебряковых. – Родственника Екатерины Филипповны.
– И не напоминай! – с негодованием воскликнула Ниночка. – Свел бабку в могилу!
Петька хотел задать Ниночке новый вопрос, но тут на крыльце раздался громкий, хорошо поставленный голос. В следующий момент дверь в читальный зал широко распахнулась и в библиотеку, опираясь на руку мужчины средних лет, величественно вплыла Наталья Владимировна Коврова-Водкина.
Бабушка Димы и Маши, знавшая Наталью Владимировну смолоду, говорила, что та всегда отличалась большой эксцентричностью. Совсем юной девушкой Наталья Владимировна вышла замуж за почти девяностолетнего философа-мистика Аполлинария Коврова, который издавал свои труды под звучным псевдонимом Аполлон Парнасский. Если ей верить, она никогда никого больше так не любила. Счастье молодоженов длилось совсем недолго. Через год после свадьбы Аполлинарий скончался. Правда, Наталья Владимировна говорит, что призрак его до сих пор является ей не реже чем раз в неделю и они с Аполлинарием ведут «восхитительные философские беседы о смысле жизни». Во время одного из таких визитов Аполлинарий велел ей сочетаться вторым браком с известным хирургом Вадимом Леонардовичем Водкиным. Близнецы и Петька хорошо помнили этого огромного, толстого и веселого человека. Скончавшись несколько лет назад, Вадим Леонардович оставил в наследство жене не только вторую фамилию, но и дочь Светлану, дачу в Красных Горах, а также богатую коллекцию картин и антиквариата, благодаря которой Наталья Владимировна могла жить вполне независимо и ни в чем не нуждаясь.
Анна Константиновна и Наталья Владимировна были почти ровесницами. Однако бабушка Димы и Маши называла подругу «несчастной старухой», а также любила не без оснований повторять, что «с разумом у бедной Наташи дела обстоят все хуже и хуже». Дело в том, что к природной эксцентричности Натальи Владимировны в последние годы добавилась глухота. После этого Коврова-Водкина стала воспринимать окружающий мир очень уж своеобразно. Впрочем, у членов Тайного братства были с ней превосходные отношения.
Едва войдя в читальный зал, Наталья Владимировна по-актерски поставленным голосом воскликнула:
– О, молодежь! Рада вас видеть, мои юные друзья!
– Здравствуйте, Наталья Владимировна! – хором откликнулись члены Тайного братства.
Выглядела она, несмотря на преклонные годы, очень импозантно. Высокая, стройная. Седые волосы, как всегда, слегка подсинены. Орлиный профиль выдает благородство кровей. Наталья Владимировна и впрямь происходила из какого-то княжеского и даже чуть ли не царского рода. Картину дополняли шуршащее шелковое платье до пят и очки, висящие на массивной золотой цепочке.
– Великолепный денек! – продолжала Коврова-Водкина. – А для меня вообще эпохальный. Ибо с сегодняшнего дня я приступаю к изданию своих мемуаров. Не одной же Анечке.
– Конкурирующая фирма, – тихо произнесла Маша.
– Никакой конкуренции! – к немалому Машиному удивлению, расслышала ее слова Наталья Владимировна. – Я буду создавать произведение совершенно другого характера. Анечка опирается в своих мемуарах на сугубо реалистические факты. А я опишу встречи с призраками моих дорогих покойных друзей. Ну, а главная моя цель – донести до читателей творческое и научное наследие Аполлинария.
– Понятно, – сдавленным голосом откликнулась Маша.
– Не просто занятно, – на сей раз не расслышала Наталья Владимировна. – Это будет новое слово в мемуарной литературе. Ибо в моих скромных записках наш материальный мир соединяется с потусторонней жизнью.
– Наша бабка помрет от зависти, – вырвалось у Димки.
– Правильно, Дмитрий! – наградила его одобрительным взглядом Наталья Владимировна. – Именно полет. Мистический полет. Пожалуй, я так свою будущую книгу и назову. Как вы считаете, Евгений Казимирович? – обратилась она к своему спутнику.
– По-моему, очень подходит, – с важным видом кивнул Евгений Казимирович.
– А кто это такой? – косясь на спутника Ковровой-Водкиной, шепнула Настя. – Ее родственник, что ли?
– Сосед слева, – тихо откликнулась Маша. – Коврова-Водкина очень любит с ним гулять и вести умные разговоры. А он с ней всегда во всем соглашается.
– Где больше двух, говорят вслух, – не укрылось их перешептывание от Натальи Владимировны.
– Да они о своем, о женском, – ляпнул Димка.
– О князе Оболенском? – воскликнула Наталья Владимировна. – Если вы о потомке французской ветви, то я его знаю. Он был недавно в России и меня навещал. Настоящий красавец! И какая порода!
– Скотчтерьер, наверное, – прошептал Димка. Четверо друзей затряслись от беззвучного смеха.
Тут в читальный зал с громким топотом и пыхтением влетел почтенный Павел Потапович.
– Натавья Ввадимиговна! Гад вас видеть! Вы, конечно, уже все знаете пго кагтину.
– Павел Потапович! – внимательно посмотрела на вновь прибывшего Коврова-Водкина. – Я не ослышалась? Вы кого-то назвали скотиной?
– Ах, нет! – замахал пухленькими руками почтенный академик. – Вы не так меня поняли, догогая. Я говогю: пгопава кагтина «Гусавка»!
– Что еще за скотина гнусавая? – заинтересовалась Коврова-Водкина. – Пожалуйста, объясните подробней.
Библиотеку сотряс взрыв хохота. Не удержался даже вежливый Евгений Казимирович. Ниночка, склонившись над столом и закрыв лицо ладонями, просто рыдала от смеха. Павел Потапович издавал какие-то булькающие звуки. Из глаз у него ручьями лились слезы.
– Ну, Наталья Владимировна, повесевиви! – то и дело восклицал он. – И гвавное, вы, по сути, совегшенно пгавы! Товько гнусавая скотина и могва спегеть догогую нашу «Гусавочку»!
Наталья Владимировна, хранившая полную невозмутимость, величественно осведомилась:
– Павел Потапович, вы мне так и не объяснили, кого именуете столь сильным и грубым эпитетом?
– Есви бы знав, кого, – подмигнув присутствующим, ответил действительный и почетный член множества академий мира, – то уже давно бы сказав Шмевькову.
– Шмелькова? – возмутилась Наталья Владимировна. – Никак не могу с вами согласиться. Во-первых, он совсем не гнусавый. А, во-вторых, очень хороший и положительный молодой человек.
– Шмевькова я и сам вюбвю! – поспешил внести ясность Павел Потапович.
– Убью? – в ужасе переспросила Наталья Владимировна. – Павел Потапович, мне кажется, вы не в себе. За что, интересно, вы собираетесь убить Шмелькова?
– По-моему, она совсем чокнувась, – отвернувшись от Натальи Владимировны, сообщил присутствующим Павел Потапович.
Его заявление повергло всех в новый приступ истерического хохота. Евгений Казимирович, первым взяв себя в руки, склонился к уху Натальи Владимировны и начал торопливо ей объяснять:
– Вы не совсем верно поняли Павла Потаповича. Он говорит, что из библиотеки вчера пропала картина.
– Только-то и всего, – разочарованно пожала плечами Коврова-Водкина. – Это я и сама знаю. К нам вчера приходил Степаныч. И вообще, давайте-ка займемся работой, – продолжала она.
