– Что с тобой, доча? – спросила я.
Наташа протянула мне записку.
– Ты посмотри на это, – всхлипнула она, – разве такое может быть? Это что, злая шутка?
Я пробежала глазами по знакомому тексту.
– Ташенька, – сказала я, – что же ты так расстраиваешься? Надо же все выяснить для начала. Ты звонила ему?
– Да, но его телефон не отвечает.
– Ты успокойся. Сама говоришь, что это может быть шутка.
– Как же можно так шутить?
– Не знаю, но в любом случае, тебе не стоит так реагировать: будь то правда или нет.
– Значит, ты допускаешь, что это может быть правдой? – ужаснулась она.
– В конце концов, – не выдержала я, – то, что легко уходит, за это переживать не стоит.
– Что ты говоришь, мама?! – воскликнула она, глотая слезы.
Наташа убежала в свою комнату. В моих руках осталась записка, которую ввиду ее важности, я аккуратно спрятала в комод. При необходимости она могла сослужить мне неоценимую услугу: записка, написанная рукой Игоря, представляла собой лучшее доказательство того, что он в отъезде, а не там – в компании водных обитателей.
Утешенная этой неожиданно открывшейся для меня значимостью записки, я прошла к Наташе.
Она лежала на кровати поверх одеяла, уткнувшись лицом в подушку. Я присела рядом с ней.
– Мышка, успокойся и не терзай себя, – обняв ее, сказала я. – А не то, я тоже заплачу. Я не могу видеть тебя такой.
В своих словах я вдруг обнаружила для себя эффективное оружие в борьбе с Наташиным расстройством, мне лишь следовало добавить еще огоньку. «Если Наташа, – подумала я, – увидит как мне плохо, то она будет меньше на себе зацикливаться, что позволит ей быстро выбраться из мерзопакостного состояния».
В своих мыслях я показалась себе жестокой, однако здравое суждение было необходимо мне. Я не хотела видеть у Наташи и слезинку, не говоря уже о потоке ее слез. А посему мне надо было любой ценой, как бы жестоко это не выглядело, сделать все возможное и невозможное, чтобы она как можно скорее забыла Игоря и вновь обрела спокойствие. Чтобы она вновь зажила вместе со мной прежней жизнью, той, которой жила до встречи с ним.
– Если ты будешь себя изводить, – сказала я трагично и убедительно, добавляя таким образом тот самый огонек, – я не выдержу и умру. После смерти твоего отца, я не перенесу второго переживания, и ты останешься одна.
Наташа кинулась ко мне и, нежно обхватив руками мою поясницу, уткнулась в мой живот. Ее порыв я восприняла не иначе, как верность моего решения – сказанное мною подействовало на нее должным образом.
Поцеловав Наташу, я еще раз осознала свою огромную ответственность за ее молодую жизнь.
От Наташи веяло детством, ее младенческим запахом. Такой особый запах мог исходить разве что от ангелочка. Впрочем, она и была для меня ангелочком. Я не удержалась и стала покачивать Наташу, как малютку.
Чувства материнства переполняли меня через край. Эти ни с чем несравнимые ощущения вызывали во мне чувство счастья. Оно проявлялось даже на фоне мрачных событий. И не потому ли оно и называется счастьем, поскольку может греть душу и сладко щемить сердце невзирая ни на что? Да, наверно, когда в любой ситуации не утрачивается способность испытывать некое вдохновение от своей любви, это и есть счастье.
Я больше ничего Наташи не говорила, а только ее покачивала и поглаживала ей волосы. Я верила, что ей под силу забыть Игоря, который пропал для нее навсегда.
* * *
С каждым новым днем Наташа, не без моей помощи, приходила в себя. Забросив работу, я себя целиком посвятила ей. И мне стоило непомерных усилий, чтобы она окончательно отошла от переживания, связанного с исчезновением ее возлюбленного. Я отдала полжизни, прежде чем достигла желаемого результата. Мое хождение за ней буквально по пятам сделало свое дело, и я добилась почти невозможного. Так мне казалось, во всяком случае.
Вроде бы кошмар должен был закончиться, но не тут-то было – одна форма кошмара перерастала в другую, без видимого конца.
Пока я носилась с Наташей, мне было относительно легко. Однако после того как я помогла ей забыть Игоря, на меня обрушилась всем своим весом тяжесть совершенного мною греха. Поддерживая Наташу, этот груз на душе давил на меня не столь ощутимо, потому что, помогая дочке, я тем самым как бы помогала себе. Но едва я осталась с грузом наедине, он стал невыносимо тяготить меня.
Ко всему прочему, расшатывались мои нервы, виной чему стал мой страх перед законом. И это при всем том, что как мне думалось, я удачно скрыла свое преступление. Но кто бы мог дать стопроцентную гарантию на то, что после деяния, подобному моему, возможно уйти от правосудия.
Со временем, когда я стала понимать, что Игорем никто не интересуется и что по его душу ко мне уже никто не явится, мой страх перед раскрытием моего преступления исчез. Но легче мне не стало, потому что оставались донимавшие меня сны, где с регулярным постоянством я видела окровавленного Игоря со сценами, которые были достойны лечь в основу сюжета для постановки триллера.
Помимо снов, Игорь изнурял и мучил меня тем, что я буквально каждую ночь видела в нашем доме его призрак. Это было самым невыносимым, отчего я пребывала на грани помешательства. Я жила с навязчивой мыслью о том, что его призрак всегда рядом. Посмеиваясь надо мной, он жил с нами как член нашей семьи, а под покровом ночи считал себя еще и полновластным хозяином дома. Он делал все, что ему вдумывалось: то он шаркает на кухне, шумя посудой, то он стоит у моей кровати и наблюдает, как я сплю, то он на чердаке и что-то точит из металла. Мне казалось, что все это, не что иное, как следствие его сатанинского существа. Находясь там, в воде, он никак не хотел с этим смириться: его тело было мертвым, но его дух сатаны – нет. Им он и не давал мне покоя.
Еще мне казалось, что, измываясь надо мной своей вольностью, он готовился к возмездию настолько страшному и невиданному, что для его осуществления ему нужно было время. И каждую ночь этот скрежет металла на чердаке будто бы был тому доказательством. Я уверовала себя в то, что рано или поздно он затащит меня туда и поквитается со мной самым изощренным способом. Причем, покончив со мной, он примется за Наташу. Несмотря на то, что Наташа не была перед ним виновна, он нещадно ее казнит только за то, что она его забыла. Неспроста он говорил мне во сне: «Ты и твоя дочь одно целое и вы всегда и везде должны быть вместе. То, что ждет тебя, это ждет и твою дочь».
От происходящего со мной я угасала и за короткий срок превратилась в тощее существо – я выглядела, как узница концентрационного лагеря.
Испугавшись своего вида и не выдерживая постоянства своих наваждений во сне и наяву, я приняла решение немедля переехать жить в нашу городскую квартиру.
Переехать переехали, а ничего не изменилось. Сны продолжались, а призрак отсутствовал только лишь первые три дня как мы стали жить в городе. А потом он появился и будто эти самые три дня ему понадобились для того, чтобы отыскать нас в большом городе. Все пошло-поехало своим чередом, лишь с той разницей, что ночной скрежет металла происходил не на чердаке, а в ванной комнате.
Я стала походить на тень. Глядя на мой безжизненный облик, Наташа настояла на том, чтобы я обратилась к врачу. Я согласилась, иначе бы она не отстала от меня.
Однако вместо врача я оказалась у бабки Веры. Мне порекомендовала ее моя давняя подруга, случайно встретившаяся мне на улице.
Увидев меня, она настолько поразилась моему виду, что тотчас выпалила:
– Милочка, да тебя сглазили! Тебе надо обязательно пойти к бабке Вере! Она тебе непременно поможет.
Она дала мне ее адрес, и я пошла. Без энтузиазма, но пошла.
Это была так называемая целительница, лет семидесяти пяти в белом платочке, покрывавшим ее седые волосы на голове. В очень милой и приветливой старой женщине я не заметила ничего особенного, за исключением ее глаз, – их взгляда, обращенного не на меня, а сквозь меня; казалось, будто я прозрачная и она через мое тело смотрит на нечто, что располагалось позади меня.
Бабка Вера принимала меня в небольшой слабо освещенной комнате, где находящиеся в ней иконы, горящие свечи и всевозможные банки с колбами придавали ей некое таинство. Наверно, подобная атмосфера создавалась для того, чтобы каждый человек, особенно тот, кто посещал бабку Веру впервые, смог поверить, что перед ним не какая-нибудь шарлатанка, а напротив – та самая настоящая с магическими способностями целительница, которая может творить чудеса. На меня же атмосфера помещения подействовала иначе, одним словом, как декорация к спектаклю. Поэтому на свой счет я не очень-то обольщалась. Я как пришла на авось, так и осталась на авось пройти сеанс до конца. А вдруг, мало ли, терять-то было нечего.
Признаться, бабка Вера быстро заставила меня поверить в ее неординарные способности. Мой скептицизм она разбила в пух и прах, поскольку сама, вместо меня, все в точности рассказала обо всех моих проблемах. Способность ясновидения бабка Вера продемонстрировала весьма убедительно. Я даже подумала, что ей известен и главный виновник моего плачевного состояния, чье имя она не посчитала нужным мне назвать. «А может, она ведает, что перед ней убийца?» – еще подумала я, перепугавшись этой мысли.
