Семья бедуинов жила в хижине на самой окраине города, и тщательно обработанные и ухоженные посевы являли странный контраст беспорядку и грязи в доме. Мать девочки встретила Салеха в дверях. На ней были тяжелые черные одежды, а щеки и подбородок, как это принято у ее народа, украшали татуировки.
— Это ифрит, — заявила она. — Его надо изгнать.
Салех ответил, что прежде всего ребенка надо осмотреть. Он велел женщине принести таз с кипяченой водой и зашел в хижину.
Девочка корчилась в конвульсиях. Знахарка успела разбросать по полу пригоршни сухих трав и теперь сидела, скрестив ноги, на полу и что-то бормотала себе под нос. Не обращая на нее внимания, Салех попытался прижать больную к постели и приподнять ей хотя бы одно веко, чтобы заглянуть в глаз: это удалось ему как раз в тот момент, когда старуха закончила бормотать свои заклинания и трижды плюнула на пол.
На мгновение ему показалось, что он увидел в глазу ребенка нечто метнувшееся в его сторону…
А потом это нечто уже было внутри его головы и билось там, пытаясь вырваться…
Нестерпимая боль пронзила его. Все вокруг накрыла темнота.
Когда сознание вернулось к Салеху, на губах его была пена, а во рту — кожаный ремешок. Он закашлялся и выплюнул его.
— Это чтобы ты не откусил себе язык, — объяснила знахарка глухим голосом, который доносился к нему словно издалека.
Доктор открыл глаза и увидел склонившуюся над ним женщину с лицом сухим и бесплотным, словно луковая кожура, и с зияющими дырами там, где должны быть глаза. Он страшно закричал, отвернулся, и его вырвало.
Хозяин участка скоро привел одного из коллег доктора. Вместе они погрузили еще не пришедшего в себя Салеха в телегу и отвезли домой, где врач смог тщательно осмотреть его. Окончательный диагноз так и не был поставлен: подозревали кровоизлияние в мозг или какую-то скрытую до поры до времени болезнь, чем-то внезапно спровоцированную. Никакой ясности.
С этого дня Салех словно отстранился от мира. Ощущение нереальности овладело всеми его чувствами. Глаза уже не могли правильно оценивать расстояние: он протягивал за чем-нибудь руку и не мог дотянуться до предмета. Руки его дрожали, и он больше не мог держать инструмента. Иногда у него случались припадки, и тогда он падал на землю, а на губах выступала пена. Хуже всего было то, что он больше не мог без тошнотворного, непреодолимого ужаса смотреть на человеческие лица, мужские и женские, чужие и любимые.
Шли недели и месяцы. Салех пытался вернуться в профессию, выслушивал жалобы, ставил простейшие диагнозы. Но скрыть его болезнь было невозможно, и постепенно последние пациенты оставили его. Семье пришлось ограничивать себя в средствах, но скоро закончились и последние сбережения. Старая одежда все больше изнашивалась, а дом разваливался без ремонта. Салех целые дни проводил в комнате с задернутыми шторами и непрерывно читал медицинские книги, с трудом разбирая текст, в надежде найти какое-то объяснение.
Его жена заболела. Сначала она скрывала это, потом у нее началась лихорадка. Вывшие коллеги предлагали помощь, а он только беспомощно слушал их, сидя у ее постели. Ей становилось все хуже. Однажды ночью, в жару и бреду, она приняла его за своего давно умершего отца и попросила мороженого. Что он мог сделать? В буфете давно стояла мороженица, купленная в былые счастливые дни. Он прикатил ее на кухню и отмыл от грязи и пыли. Курицы, за которыми ухаживала его дочь, тем утром отложили несколько яиц. Сахар в доме еще был, а также соль, лед и молоко от соседской козы.
Очень осторожно, чтобы не расплескать и не рассыпать чего-нибудь, он разложил продукты на столе, молотком измельчил соль, взбил яйца с молоком и сахаром. Потом он смешал измельченный лед с солью и обложил этой смесью внутренний цилиндр, куда вылил ингредиенты будущего мороженого. Он и сам не понимал, откуда знает все это. Конечно, он видел, как жена делает мороженое, желая порадовать дочь и ее подруг, но никогда не обращал особого внимания. Сейчас же он действовал так, словно занимался этим всю жизнь. Он закрыл внутренний цилиндр крышкой и, взявшись за ручку, начал вращать его. Приятно было снова делать что-то полезное. Постепенно смесь начала густеть. Чистый рабочий пот выступил на лбу и под мышками доктора. Он прекратил вращение, когда почувствовал, что пора.
Вернувшись в спальню с маленькой вазочкой мороженого, Салех обнаружил, что жену сильно знобит. Он отставил вазочку в сторону и долго сидел у кровати, держа ее за руку. Она так и не пришла в сознание, а на рассвете умерла. Салех не узнал признаков начавшейся агонии и не успел разбудить дочь, чтобы та попрощалась с матерью.
На следующий день Салех в одиночестве сидел на кухне, пока сестры жены обмывали и обряжали ее тело. Кто-то окликнул его и опустился рядом с ним на колени. Это была его дочь. Она обняла отца и прижалась к нему, а он закрыл глаза и постарался вспомнить ее лицо таким, каким видел его до своей болезни: темные волосы, блестящие глаза и нежная россыпь веснушек на щеках. Потом она заметила чан с мороженым:
— Кто это сделал, отец?
— Я. Для твоей матери.
Она не удивилась, а только зачерпнула пальцем немного мороженого и отправила его в рот. Ее покрасневшие глаза широко раскрылись от удивления.
— Очень вкусно.
После этого Салех уже не думал о том, чем заняться дальше. Он должен был прокормить себя и дочь. Продав дом, они поселились с семьей брата покойной жены, но те не были богаты, и Салех не хотел бесконечно пользоваться их добротой. Поэтому, обмотав вокруг головы белый платок от солнца, доктор Махмуд Салех превратился в Мороженщика Салеха. Скоро все привыкли к его фигуре, вышагивающей по улицам Хомса с небольшой тележкой, увешанной колокольчиками. «Мороженое! Мороженое!» — кричал он. Двери отворялись, и из них, сжимая монетки, выбегали дети. Салех старательно отворачивал голову, чтобы не видеть их прозрачных на солнце тел и страшных бездонных дыр на месте глаз.
Он стал самым успешным продавцом мороженого в округе. Отчасти благодаря качеству его продукта. Все соглашались, что его мороженое не в пример нежнее прочих. Другие продавцы клали чересчур много льда, и мороженое слишком быстро замерзало, становясь зернистым и грубым. Другие слишком мало крутили цилиндр, и вместо густого крема детям доставался какой-то полузамерзший суп. У Салеха оно всегда было идеальным. Но небывалой популярностью он был обязан еще и своей трагической истории. «Вон идет Мороженщик Салех, который был раньше известным врачом». Для детей покупка у Салеха была настоящим приключением. Упадет ли он сегодня на землю и пойдет ли у него изо рта пена? Когда этого не происходило, они чувствовали себя обманутыми, хотя мороженое было, как всегда, превосходным и служило некоторым утешением. Чувствуя приближение припадка, Салех предупреждал детей: «Не пугайтесь» — и сам словно со стороны слышал, как неясно звучит его речь. Потом в глазах у него темнело, и он оказывался в ином мире, полном шепота, видений и странных ощущений. Очнувшись, он никогда не мог их вспомнить и сознавал только, что лежит лицом в пыли, а все его покупатели разбежались.
Так он провел несколько лет: его голос охрип, ноги были сбиты, а волосы поседели. Все деньги, какие мог, Салех откладывал для дочери, потому что рассчитывать на щедрый калым они больше не могли. И потому оба очень удивились, когда для серьезного разговора к Салеху явился владелец местной лавки. Дочь Салеха, объявил он, поразила его своей редкой и беззаветной любовью к отцу, и лучшей жены и матери для своих детей он не желал. Соседи были о нем не слишком высокого мнения, и славился он главным образом своими не слишком дружелюбными высказываниями в их адрес, но он хорошо зарабатывал и, кажется, был незлым.
— Если бы Создатель пообещал выполнить только одно мое желание, — сказал Салех дочери, — я бы попросил Его выстроить перед тобой всех принцев мира и объявить: «Выбирай любого, ибо нет такого, кто был бы слишком богат или благороден для тебя».
Он говорил все это, не открывая глаз: прошло уже восемь лет с тех пор, когда он в последний раз видел лицо своей дочери.
Она поцеловала его в лоб и сказала:
— Тогда я должна благодарить Создателя за то, что Он не предлагает исполнить твое желание, ведь я слышала, из принцев получаются очень плохие мужья.
Тем же летом был подписан брачный договор, а меньше чем через год она умерла от кровотечения при родах; ребенок задохнулся и тоже погиб. Акушерка не смогла их спасти.
Тетки подготовили ее тело к похоронам, как раньше готовили тело ее матери: они обмыли, умастили его благовониями и обернули в пять белых простыней. Салех стоял в открытой могиле, когда ему передали на руки тело дочери. После беременности оно потяжелело и словно стало податливее и мягче. Ее голова лежала у него на плече, и он не отрываясь смотрел на прикрытый белой тканью пейзаж ее лица, на прямую линию носа и провалы глаз. Он бережно положил ее на правый бок, лицом к Мекке и Каабе. Ароматы, пропитавшие саван, смешивались с резким и чистым запахом сырой земли. Он понимал, что все ждут, но не спешил подниматься. В могиле было прохладно и тихо. Он протянул руку и провел пальцами по шершавой глиняной стенке, почувствовал бороздки от лопаты могильщика и выступившую на поверхности влагу. Затем подогнул колени и сел на землю и, наверное, лег бы рядом с дочерью, если бы его не вытащили из могилы, подхватив под мышки: зять и имам решили, что лучше поскорее закончить этот спектакль.
