Вдруг он остановился, припал на задние лапы, словно прислушиваясь к чему-то.
Затем снова побежал вперед тяжелой неуклюжей рысью, то скрываясь за стеной, то вновь мелькая в прорехах между камней, и вскоре скрылся за углом.
Уверен, он свернул налево у часовни, пересек заснеженный парк и скрылся в лесу – где волкам и место.
* * *
Я все еще стоял у окна, зачарованный и напуганный прикосновением неизведанного, когда услышал легкие шаги на дорожке внизу. Из-за угла мелкими шажками выбежал человек, за ним ярдах в двенадцати следовали еще двое. Меня мало волновало в тот миг, что они здесь забыли, – я был слишком рад видеть живых людей.
Электрическая лампа у меня за спиной бросила яркий круг света на снег под окном, и когда первый из бегущих ступил в него и замер, видимо, глядя на меня, я ясно увидел его лицо.
То был инспектор Аддингтон Пис!
– Вы слышали крик? – резко спросил он, потом кивнул сам себе и, узнав меня, обратился уже по имени: – Мистер Филлипс, вы слышали крик?
– Да, кричали где-то в еловой аллее. – Я дрожащим пальцем указал направление. – Не понимаю… необъяснимо! Понимаете, я видел, как что-то пробежало меж тисами. Вы должны были видеть…
– Нет, нам ничего не встречалось. А что это было?
– Что-то вроде… собаки, – помедлив, ответил я, не смея говорить о своих соображениях на этот счет.
– Собаки… Занятно! Остальные тоже уже легли?
– Нет, они играют в рулетку.
– Отлично. Я вижу, тут есть черный ход. Не могли бы вы меня впустить, когда я проверю сад?
– О, разумеется.
– Если встретится кто-нибудь из ваших приятелей, не стоит говорить, что я здесь, хорошо?
Я кивнул, и он, развернувшись, побрел по газону прочь.
За ним следовали те двое.
* * *
Набросив пальто, я спустился по лестнице к заднему крыльцу. Из зала, где играли в рулетку, доносился звон монет и веселый гомон – всем явно было не до нас с инспектором. Открыв дверь, расположенную в самом центре здания, напротив парадной, я вышел в сумрак между колоннами.
Как я уже говорил, ночь была довольно теплая – так что если я и дрожал тогда, то не от холода, а от охватившего меня возбуждения.
Добрых двадцать минут я провел так, вслушиваясь и всматриваясь в ночную тьму, – и это были не лучшие двадцать минут в моей жизни. Нервы мои были на пределе, зрение обострилось от страха, и я обшаривал глазами сад, наполовину в испуге, наполовину в предвкушении некоего зловещего явления.
И оно не замедлило – показался инспектор Пис, во всей фигуре и в каждом шаге которого читалось: он несет дурные вести.
– Что случилось? – спросил я.
– Следуйте за мной, – вместо ответа велел он и направился обратно.
Мы обогнули правый флигель, прошли под моим окном и вышли к месту, где кончалась тисовая аллея. Каменные фавны, стоявшие у входа в нее, склонялись над нами в неверном звездном свете.
– Та… собака – когда она была здесь, вы могли ее видеть?
– Нет. Досюда мне из окна не видно – угол загораживает.
– Так… И она не возвращалась?
– Нет. Вот тут я уверен совершенно.
– Хорошо… Тогда смотрите: она не побежала дальше по дороге – в этом случае ее увидел бы я; не свернула на боковую тропинку – в этом случае она пробежала бы у вас под окном; остается предположить, что она бежала напрямик.
– Пожалуй…
Отвернувшись от фавнов, мы смотрели теперь на огромный снежный треугольник, лежавший перед нами, – его сторонами послужили часовня, стена дома и дорога, на которой мы сейчас стояли. Ни деревца, ни камня – скрыться было совершенно негде.
Вдоль стены бежала тропинка, ведшая к маленькой дверце одного из черных ходов.
В часовню попасть можно было только из дома.
– Итак, если тварь пропала где-то в этом треугольнике (а она пропала, ведь я ее не встретил), вариант только один: она каким-то образом попала в дом, – заключил инспектор. – Это единственное возможное объяснение. Постойте здесь, пожалуйста, мистер Филипс… Нам повезло, что выпал снег, – но, право, лучше бы дворники отнеслись к своим обязанностям с меньшей ответственностью…
Из кармана он достал электрический фонарик, включил его и, шаря перед собой лучом, направился к тропинке у стены. Склонившись в три погибели, он внимательно изучал все вокруг, направляя фонарь то на мерзлую землю тропинки, то на снег по ее сторонам. Не менее тщательно он осмотрел подоконники окон первого этажа и крохотное пространство перед дверцей. Он представлял собою забавное зрелище, этот маленький человечек, когда, припав к земле, вглядывался и всматривался – словно полный снежный зверек, напавший на след.
Своей охоты он не оставил до тех пор, пока не нашел добычу: что-то заставило его вдруг пасть на колени и испустить радостное восклицание – сродни птичьему воркующему кличу. Потом он поднялся, покачал головой, с опаской покосившись на окно, и медленно, склонив голову набок и глядя себе под ноги, побрел ко мне.
– Собака, вы сказали… Почему именно собака?
– Ну, оно было похоже на крупную собаку, – пояснил я и, набравшись храбрости, уточнил: – Или на волка.
– Что ж… зверь это был, человек или и то и другое – но убийца сейчас скрылся в доме.
Я вздрогнул, изумленный.
– Убийца?! Кого убили?
– Барона Стина. Мы нашли его на скалах, всего израненного.
– Но… но это невозможно! – возразил я. – Он оставил рулетку всего за четверть часа до того, как я увидел вас!
– О, он был железный человек. На него это похоже – до последней минуты веселиться как ни в чем не бывало. Меж тем у меня в кармане ордер на его арест по подозрению в мошенничестве в особо крупном размере. Кто-то предупредил его – у берега пришвартована яхта, а лодка ждала барона на берегу. Времени терять нельзя. Идемте!
* * *
У осененного колоннами садового крыльца ждали те двое. Инспектор отвел их в сторонку, с минуту они шепотом совещались – и двое скрылись в ночи, а инспектор зашел в дом.
Что они сделали с телом барона? Спрашивать я не смел.
Тихо ступая, мы вошли в прихожую, и Пис, схватив меня за рукав, сказал:
– Вы потрясены, что неудивительно, мистер Филлипс, но… признаться, мне необходима ваша помощь. Сможете собраться и принять участие в расследовании?
– Постараюсь быть полезен, – ответил я.
– Тогда проводите меня в вашу комнату.
На цыпочках мы поднялись по лестнице, очень удачно избежав встречи с гостями и слугами. Там инспектор сразу же нажал кнопку электрического звонка, но прошло не меньше четырех минут, прежде чем на его зов откликнулись и в дверях показался красный растрепанный лакей, ошалело уставившийся на меня и моего гостя.
– Уж извини, что помешал вашим танцам, – улыбнулся ему Пис, ласково глянув поверх очков.
– Ох… простите, сэр, вы меня прямо напугали… да, мы там, у себя, танцы устроили, хотя Бог видит, не знаю, откуда вы…
– Очень скользкий пол, посыпан мелом…
Лакей посмотрел на свои испачканные мелом ботинки и понимающе ухмыльнулся.
– Итак, все слуги сейчас на танцах?
– Почти все, сэр, нет только Эдварда, который прислуживает гостям, да мистера Хендерсона.
– А Хендерсон где?
– Он личный камердинер барона, сэр, – ходит, где хочет, никто не смеет за ним следить. Простите, сэр, я так понимаю, вы останетесь ночевать?
– Это мой друг, – вмешался я. – И он останется на ночь, хотя тебе не следует об этом волноваться.
– Такой сметливый парень, конечно, знает, когда стоит держать язык за зубами, – одобрительно кивнул головой Пис, – и не будет бегать по всему дому и счастливо вопить, что его посвятили в тайну, не так ли?
– Уж конечно, не буду, – ответил тот. – Даю слово!
И инспектор рассказал ему о случившемся: о запланированном аресте, об убийстве, о том, что он – инспектор полиции. С каждой фразой парень все больше бледнел, но лицо его оставалось внимательным и сосредоточенным.
– Чем могу быть полезен, сэр? – спросил он наконец. – Барон был хорошим хозяином; может, плохим человеком – но хозяином хорошим. Если я могу чем-нибудь помочь в поимке того негодяя и убийцы, только скажите!
– В этой комнате устроено паровое отопление. А в остальных спальнях? В коридорах?
– То же самое, сэр. Открытый огонь лишь в комнатах для приемов. Когда в том году барон проводил ремонт, камины оставили, но только для красоты – их никогда не топят. Хотя нет! На первом этаже топят иногда.
– И где сейчас горит огонь?
– Так, в столовой недавно погас… – Слуга начал загибать пальцы, – В большом зале горит, в библиотеке, где поставили рулетку, в малой гостиной… еще в кабинете барона. Вроде все.
– А в кухне?
– Ох, ну да, конечно: еще в кухне и у нас в людской.
– Теперь точно все?
– Да, сэр. Теперь точно.
