— Папа?
Зуи, старшая дочь Белла, появилась под высокой аркой между коридором и гостиной. В большом проеме она казалась совсем маленькой, хрупкой и испуганной.
— Все в порядке, солнышко! — откликнулся отец. — У меня все хорошо. Иди ко мне.
Он протянул руки, и она двинулась к нему, обходя второй диван, чтобы держаться от меня подальше. Когда она упала ему в объятия, оба расплакались. Я подумал: а видела ли она раньше плачущим своего отца?
— Все хорошо, — повторил он. — Все нормально, Зуи. Я тебя очень люблю. Ты хорошая девочка.
— Я люблю тебя, папа, — прошептала Зуи.
— Мы закончим позже, — тихо произнес я. — В другой раз. У меня есть ваше заявление в досье. В общем-то больше мне ничего не нужно.
Он бросил на меня благодарный взгляд и прижался щекой к головке Зуи. Девочка размякла, поудобнее устроившись в его руках. Я вдруг почувствовал, как они близки друг к другу, и сразу вспомнил Дженни.
— Если я могу для вас что-нибудь сделать, скажите, — пробормотал Белл. — Буду рад помочь.
— Мне бы хотелось осмотреть дом, хотя бы ненадолго.
— Конечно.
Я повернулся, чтобы уйти, но остановился и заговорил снова — просто не смог сдержаться:
— Вы делаете именно то, что надо. Дети помогут вам справиться с бедой. Не покидайте их.
— Я так и поступлю. Теперь они все, что у меня есть. Спасибо. Вы очень чуткий человек.
Я не стал продолжать, но Белл уже понял, что́ я хотел сказать. Это совет не копа, а мужа и отца. Мне вдруг захотелось поскорее покинуть этот дом. Или хотя бы не задерживаться в нем дольше, чем необходимо.
Глава 45
Разумеется, как детективу, мне следовало провести здесь несколько часов, чтобы прочувствовать атмосферу дома и вникнуть в каждую деталь. Но я выделил на все не более двадцати минут.
Я начал с огромного бассейна и встал у его дальнего, более глубокого конца, глядя на ярко-синие разделительные полосы, колыхавшиеся сквозь водяную толщу на мощеном дне. Предполагалось, что именно отсюда Мэри Смит выстрелила в голову жертве. Затем она пододвинула ее поближе с помощью длинного шеста.
Убийца хладнокровно стоял на этом месте и полосовал труп ножом, даже не вытащив его на берег. Порезы на лице женщины тянулись размашисто, внахлест, налезая друг на друга.
Известно, что примерно то же самое некоторые проделывают с фотографиями — пытаются символически избавиться от неприятных им людей, зачеркивая их лица. Кстати, Мэри Смит действительно уничтожила несколько семейных снимков в одном из кабинетов наверху.
Я поднял голову и взглянул на окна, вспоминая расположение комнат. Самый простой путь наверх шел через гостиную и дальше по каменной лестнице, расположенной в главном холле.
Убийца был в доме за день до преступления. Как он туда проник? В какое время? Зачем? Что происходит с Мэри Смит?
Когда я опять проходил через дом, Майкл Белл уже снова сидел со своими дочурками, и все четверо тихо смотрели телевизор. Никто даже не повернул голову в мою сторону, и я осторожно проследовал дальше, стараясь никому не помешать. Мне вдруг вспомнилось, как я прижимал к себе Деймона и Дженни после того, что произошло с маленьким Алексом в Сиэтле.
Верхний холл представлял собой висячий мост из дерева и стекла, который делил все здание пополам. Я повторил предполагаемый путь Мэри Смит — сначала вверх, а потом вниз в изолированное крыло, где без труда обнаружил кабинет Марти.
Это была единственная комната с закрытой дверью.
Внутри на стенах подозрительно ярко белели несколько квадратов — похоже, недавно тут висели фотографии. Все остальное осталось нетронутым.
Преступник становится смелее, действует рискованнее, но он по-прежнему одержим семейной темой. Его мысли сосредоточены на одной проблеме.
Мое внимание привлекли кожаное кресло с высокой спинкой и стоявший перед ним темный монитор. Здесь было рабочее место жертвы, и именно отсюда Мэри Смит, очевидно, отправила письмо Арнольду Гринеру в «Лос-Анджелес таймс».
Окна комнаты выходили на террасу и бассейн. Набирая текст, Мэри Смит могла видеть труп Марти, плававший перед ней в воде. Что она чувствовала? Отвращение? Ярость? Может, созерцание жертвы доставляло ей огромное удовлетворение?
Что-то замкнуло у меня в мозгу. Разорванные снимки. Недописанное письмо в кафе. Слова профессора Пападакис об отстраненности. Мои мысли сегодня утром. Мэри Смит не нравится то, что она видит на месте преступления, так?
Чем дольше это тянется, тем четче в ее памяти всплывает какой-то яркий и тревожный образ. Нечто такое, что она хотела бы забыть. И это вызывает в ней ответную реакцию. Вывод получался скверным, но, похоже, она все больше теряла над собой контроль.
Точнее — убийца терял над собой контроль.
Глава 46
Вечером я лежал на кровати, перебирая в голове информацию и каждый раз оказываясь в тупике.
Мэри Смит. Ее патология. Психическая неустойчивость. Вероятные мотивы убийств. И точка.
Джамилла. Лучше даже не думать. Никаких реальных перспектив.
Моя семья в Вашингтоне. Вечная забота и боль.
Кристин и маленький Алекс. Господи, это хуже всего!
Я чувствовал, что моя жизнь выходит из-под контроля и идет наперекосяк. Везде приходилось латать дыры. Я часто помогал людям выпутываться из подобных ситуаций, но теперь у меня ничего не получалось: видимо, с другими разбираться легче, чем с самим собой.
Монни Доннелли сдержала слово и уже выдала мне первую порцию сведений о Джеймсе Траскотте. Ничего особенного я не обнаружил. Честолюбивый, настырный, но вполне уважаемый член журналистского сообщества. Никаких связей с убийствами Мэри Смит.
Я взглянул на часы, тихо выругался и быстро набрал домашний номер, надеясь, что успею пообщаться с Дженни и Деймоном раньше, чем они лягут спать.
— Здравствуйте, вы позвонили семье Кросс. С вами говорит Дженни Кросс.
Я не удержался от улыбки.
— Это магазин поцелуев и объятий? Примите, пожалуйста, заказ.
— Привет, папа. Я знала, что ты позвонишь.
— Неужели я так предсказуем? Ладно, не важно. Надеюсь, вы готовитесь ко сну? Попроси Деймона взять другую трубку.
— Я уже здесь, папа. Догадался, что это ты. Ты действительно предсказуем. Но это даже к лучшему.
Я быстро расспросил детей о последних новостях. Деймон попытался выманить у меня разрешение на покупку компакт-диска с пометкой «Только для взрослых». Я был тверд, как скала; к тому же он еще ни слова не сказал о своей таинственной девице. Дженни готовилась к первому посещению научного кружка и интересовалась, могу ли я проверить ее друзей на детекторе лжи.
— Конечно. Только сначала я проверю вас с Деймоном.
Дженни выложила новость, которая заставила меня вздрогнуть:
— К нам снова приходил тот журналист. Нана выгнала его. Заявила, что он позорит свою профессию.
Поговорив с детьми, я переключился на Нану, затем заказал ужин в номер. Наконец позвонил в Сан-Франциско Джамилле. Я чувствовал, что откладываю напоследок самые трудные звонки. Правда, приходилось учитывать еще и разницу во времени.
— Дело Мэри Смит быстро приобретает национальные масштабы, — заметила Джамилла. — Говорят, что полиция Лос-Анджелеса совершенно беспомощна.
— Давай не будем о работе, — попросил я. — У тебя все в порядке?
— Если честно, Алекс, я спешу. Меня ждет друг… просто друг, — добавила она быстро. — Можешь не беспокоиться.
А звучало как «можешь беспокоиться».
— Ладно, иди, — усмехнулся я.
— Поговорим завтра? Извини, но мне надо бежать. До завтра, Алекс.
Мы попрощались, и я повесил трубку. Просто друг…
Отлично, два звонка сделано, остался один. Правда, самый сложный. Я взял трубку и набрал номер по памяти.
— Алло?
— Это я, Алекс.
Повисла долгая пауза.
— Привет, — послышался ответ.
— Можно мне поговорить с Алексом?
— Конечно. Подожди, сейчас я его позову. Он только что закончил есть. Играет в своей комнате.
Я услышал какое-то шуршание и приглушенный голос Кристин: «Это папа». Последнее слово вонзилось в меня как игла, наполнив и сладостью, и болью.
— Привет, папа.
Милый голосок Алекса вызвал во мне бурю чувств. Но больше всего — безумную тоску по сыну. Я видел его маленькое личико, его мягкую улыбку…
— Привет, медвежонок. Как дела?
Как и любой трехлетний малыш, маленький Алекс еще с трудом общался по телефону. Разговор, к сожалению, получился коротким. После очередной паузы я услышал, как Кристин прошептала:
— Скажи папе «до свидания».
— До свидания.
— Скоро увидимся, — откликнулся я. — Я люблю тебя, малыш.
— И я люблю тебя, папа.
Маленький Алекс повесил трубку. Раздался сухой щелчок, и я снова оказался один в своем номере, завязший в деле Мэри Смит, отрезанный от тех, кого любил больше жизни.
