— Не надо думать об этом. Смотри, какое теплое солнце, и ни малейшего ветерка, и Серго варит нам с Пуделем похлебку из куриных шеек (хоть она порядочно надоела!), и жить хорошо, и завтра опять будет ясное небо, я бы наверняка знала, если б погода менялась…
Все это на одном дыхании вырвалось из моего горла, потому что я полюбила этого человека.
Он взглянул на меня пристально, улыбнулся удивленно и пошел к логову сторожей, а я пошла за ним, чтобы послушать, о чем они с Серго станут говорить.
— Вы на ночь оставляете машину или постоянно будете? — спросил Серго.
— Пока на месяц. Там посмотрим.
Все сторожа говорили об этом с новенькими. Узнав, что на месяц, я обрадовалась.
Тот, Кто Понимает сказал:
— Насколько мне известно, сутки пребывания машины на стоянке стоят тридцать копеек…
Он говорил серьезно, и лицо у него было серьезное, однако я слышала: в душе Тот, Кто Понимает смеется. Серго же, разумеется, не услышал, произнес упавшим голосом:
— Да, тридцать копеек… по прейскуранту. Тут новенький засмеялся уже вслух:
— Ладно. Относительно ваших правил я осведомлен достаточно хорошо… Думаю, поскольку я буду иметь честь сделаться вашим постоянным клиентом и к тому же платить вперед, рубля в сутки многовато… Итак, двадцать в месяц. Договорились?
— Можете быть спокойны! — засуетился Серго. — Глаз не спущу с вашего «фиата».
Он был самый жадный из сторожей — всегда кормил нас куриными шейками, да еще столько хлеба крошил в похлебку, что от мяса один запах оставался.
Тот, Кто Понимает приходил на Стоянку не каждый день. Почти всегда приносил с собой ливерную, а то и получше, колбасу и честно делил между мной и Пуделем. Если же ничего не приносил, то говорил виновато:
— Сегодня я пустой, ребята. Вы уж извините. Вернусь — обязательно вам что-нибудь привезу.
Я издали узнавала, когда он «пустой», и ничего не просила. Я не люблю попрошайничать. Да и вообще, если по совести, ни один из нас никогда не бывает голоден по-настоящему — ни мы с Пуделем, ни собаки, которые охраняют соседнюю Стоянку и приходят к нам в гости, ни даже безработные ничьи псы. С ними я встречаюсь, гуляя по близлежащим дворам и улицам. Стоянка порой надоедает, хотя здесь всегда что-нибудь происходит.
Высокий человек в костюме с блестящими пуговицами («Полковник… представляешь? — почтительно говорил о нем всегда одно и то же маленький Ашот. — Это тебе не хвост собачий!») часто приводит с собой маленькую девочку. Девочка угощает нас сахаром и конфетами. Они вкусные, только много не съешь — очень уж потом пить хочется. Мысли у девочки простые, ясные и никогда не отличаются от слов, которые она говорит. Когда приходит девочка, мы с Пуделем дружно лаем.
— Они говорят мне «здравствуй!». Правда, папа? Я совсем не боюсь!
— Правда, дочка, — отвечает полковник. — И я знаю, что ты не боишься.
Приходят, чтобы сесть в свою машину и уехать, или приезжают, а потом идут домой и другие люди с детьми. Мы с маленькими человечками дружим. Иногда приходится несладко: могут тебя и за хвост потянуть, и за ухо дернуть. Но какой с них спрос? Я совершенно ясно слышу их мысли — чистые, светлые, радостные; у взрослых таких мыслей не бывает, разве только изредка. Как же такого тронешь? Даже если он тебе прямо в пасть лезет и норовит зубы пощупать: какие они?..
Разное здесь бывает. Как-то пришел хозяин одной машины, хотел сесть и уехать, а Валико ему не дает, уговаривает:
— Извините, гражданин, только не могу я вас пустить! Выпивший вы… Поймают вас или, хуже того, собьете кого-нибудь…
Тот огрызается:
— Тебе какое дело! Моя машина или нет?
— Ваша, батоно, ваша машина… Но не стоит в таком виде в город выезжать, поверьте.
Хозяин машины ругаться начал. Я бросилась между ними, зарычала:
— Только посмей на него руку поднять — загр-р-рызу!
Так и не пустили. Пришел этот человек на другое утро:
— Спасибо, Валико… И собака у тебя замечательная.
А я услышала то, чего он не договорил: «…Пожалуй, поумнее меня вчера была!» — и стало очень смешно.
Сторож Джемал не такой жадный, как Серго, зато вороватый. Как-то вышел он ночью из логова с канистрой, постоял, подумал и — прямо к машине Того, Кто Понимает. Я за ним: если откроет дверь, то запахнет Хозяином, и можно закрыть глаза и думать, что он здесь… Но сторож повозился над машиной, и запахло бензином. Мысли у Джемала были нехорошие, он меня даже побаивался как будто. Вот сунул в машину шланг, другой конец в пасть взял… Теперь все стало ясно — не раз видела, как бензин переливают. Я подошла вплотную, сказала:
— Нельзя!
Что с ним стало!.. Кто выдумал чепуху насчет того, что мы, собаки, не выдерживаем человеческого взгляда?
— Ч-черт! — изумился Джемал. — Сукина ты дочь, дрянь такая, на кого зубы скалишь?!
Я не ответила, только оскалилась еще больше. Какое он имеет право трогать бензин Того, Кто Понимает? Его дело кормить меня, чтобы я смотрела за этой и другими машинами.
— Тьфу! — сплюнул сторож. — Продалась за колбасу, да? — И ушел обратно в свое логово.
Неправду он говорил. Ничего я не продавалась. Я любила этого человека не за колбасу и кости, а за то, что он понимал. Правда, он не сразу научился понимать все. Когда я в первый раз проводила его до дома, он очень удивился. Постоял у подъезда, погладил меня, как никто другой гладить не умеет, предложил:
— Давай сходим в магазин — я тебе что-нибудь куплю.
Мы пошли. Я этот магазин хорошо знаю. Его все собаки знают.
Он вернулся со свертком в руке и, пока мы шли до подъезда, бросал мне куски колбасы. Потом сказал:
— Ну, пока, Псина. До завтра.
И помахал мне, и скрылся в подъезде, и сделалось грустно, как каждый раз, когда он исчезал (а вдруг больше не появится?), и я потихоньку побежала обратно на Стоянку.
Еще несколько раз Тот, Кто Понимает покупал для меня колбасу, а я ждала его на улице. Однажды, когда мы пришли к его дому, он задрал голову, позвал свою подругу. Я ее знаю, она иногда приезжает вместе с ним на Стоянку, и потом мы втроем идем через пустырь к их логову. Я к ней неплохо отношусь, хотя чувствую, что она меня побаивается. Но зла в ней нет, да и голос страха слышен все слабее… Подруга вышла на балкон, увидела нас, засмеялась, ушла, появилась вновь и бросила Тому, Кто Понимает сверток. Тот еще на землю не упал, а я уже знала: в бумаге еда. И тогда стало ясно, что он еще не все понимает. Думает, что я его провожаю только ради колбасы! А ведь совсем не так. Я за ним иду, чтобы ничего не случилось, чтоб не обидел его человек или другая собака. Но еще больше из-за того, что мне очень этого хочется. Я люблю чувствовать рядом Того, Кто Понимает, знать, что он обо мне думает, слушать его голос, ощущать запах, смотреть, как двигаются его длинные ноги и руки… Я решила не есть колбасы. Оказалось — не так уж это трудно. Тем более если ты недавно обедала… Что с ним было!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
