Кроме коммерции, две республики на противоположных берегах Сересского моря объединяли вера в Джада – западная литургия и иконы, изображающие светловолосого сияющего бога, – и общий Верховный Патриарх в Родиасе.
Драго вырос в другой обстановке: в детстве, в деревенском святилище в Саврадии, он видел изображения бога темноволосого, бородатого, худого, страдающего. И еще там проповедовали ересь о любимом сыне бога.
Он не говорил о Геладикосе после того, как переехал в Дубраву мальчиком вместе с родителями, спасаясь от набегов османов. Он впервые увидел море и почувствовал – и это все решило, – что нашел свой настоящий дом, там, среди ярких кораблей, плывущих по зеленым с белыми барашками волнам гавани. Иногда что-то просто знаешь.
А твоя вера принадлежит только тебе, как и твои мечты. По крайней мере, это так, если ты помалкиваешь, и если тебя видят поющим западную литургию в святилище моряков или в торговых колониях джадитов в стране ашаритов на востоке в долгие зимние месяцы, в ожидании весны и благоприятного ветра.
Как ты молишься про себя, что шепчешь самому себе по ночам, особенно перед отплытием, никого не касается. А моряки действительно часто оставляют место в своих мыслях для Геладикоса, который погиб, промчавшись на колеснице отца слишком близко к солнцу, а потом упал в море.
Многие моряки втайне считали смерть сына жертвой, принесенной ради защиты тех, кто бороздит бескрайнее, бурное, смертельно опасное море. Именно корабль, матросы которого оплакали красоту погибшего юноши, достал его тело из волн, не так ли? Так гласит легенда.
И если ты из тех, кто живет в море, иногда не видя никаких берегов, – ну, тогда молишься всему и всем, кому только можно, правда? Возможно, Драго Остая чувствовал, что именно в море его место, но оно всегда грозит гибелью.
Когда-то восточные церковнослужители проповедовали, что доблестный сын бога погиб, потому что принес человечеству огонь. Мать Драго рассказала ему эту легенду. Этому теперь не учат, уже сотни лет. Геладикос, приносящий огонь, теперь стал ересью, даже на востоке. Тех, кто проповедует старые истины, сжигают. Драго никогда этого не понимал. Не обязательно убивать людей из-за того, что священники теперь думают иначе.
Но новое учение лучше, по его мнению, в нем больше здравого смысла: человечество не могло бы придумать оружие из металла, готовить еду, строить корабли, плавать, управлять кораблями, даже поднять из моря то наполовину смертное тело, если бы уже не умело пользоваться огнем до того, как Геладикос упал с небес.
Нет, сегодняшние молитвы на востоке (не здесь, здесь никогда) были более мудрыми: сын бога погиб в той колеснице, пытаясь приблизиться к своему отцу, чтобы просить о милости для страдающих внизу детей Джада, живущих в страдании и горе, погибающих от жестоких войн и болезней, от голода и во время родов – от многих ужасных вещей. И еще во время штормов на море.
Так до сих пор молятся многие люди в восточной Саврадии, где вырос Драго, и в Тракезии на юге, и в Москаве. Может быть, в Карше. Вероятно, и в других, неизвестных ему местах. Так пели во время литургии с Патриархом, живущим в Сарантии, до недавнего времени.
Сарантия больше нет. Теперь город принадлежит ашаритам, он захвачен победившим калифом. Мир стал другим.
Драго старался не слишком часто думать об этом: о Городе Городов в тот день, когда его стены разрушили, и ашариты хлынули в город подобно лаве вулкана, неся огонь. В мире всегда есть страдания. С этим ничего не поделаешь.
Когда-то в Саврадии были могучие леса, теперь они сильно сократились из-за потребности в строевом лесе. Говорили, что в их чаще обитали сверхъестественные силы, да и сейчас обитают.
То, чему ты поклоняешься, считал Драго Остая, должно определяться тем, где ты вырос. Как еще может человек быть ашаритом, или одним из этих странных киндатов, которые молятся лунам? Ты поклоняешься Джаду, если вырос там, где молились Джаду.
Такими мыслями тоже не стоит ни с кем делиться.
В данный момент его заботой было заполнить «Благословенную Игнацию» тем грузом, который они сейчас принимают на борт, так, чтобы сохранить ее устойчивость. В основном это шерстяная одежда и ткани, купленные Марином и выкрашенные за зиму в Серессе, чтобы потом продать их на востоке. Объемный груз, который необходимо тщательно разместить, хотя они делают это много лет, и в этом нет ничего особенного, всего лишь обычный порядок и предусмотрительность.
А вот Марин был не самым обычным. Второй сын в семействе. Умный, это всем известно, но не очень-то предсказуемый, как тоже всем известно. Не многие владельцы кораблей возьмут с собой сопротивляющегося капитана, например, в самый дорогой бордель в Серессе и оплатят ему ночь с самой дорогой из женщин.
Драго знал, что Марин это сделал, чтобы отпраздновать удачное плавание и наградить его за стремительный переход по морю из Хатиба на востоке в Дубраву, где они подобрали своего владельца (Марина) и поспешили дальше, в Серессу. Это было путешествие с целью «подтолкнуть сезон», оно состоялось слишком рано, и было рискованным, но у Драго возникло хорошее предчувствие насчет восточного ветра, который тогда задул, и он заметил, что фруктовые деревья уже готовы зацвести. И чтобы подкрепить свою уверенность, он спросил совета у киндатского звездочета из дома на одной узкой улочке, с которым познакомился…
Он услышал то, что ему нужно. «Благословенная Игнация» через два дня вышла из гавани Хатиба, миновав древний маяк, когда солнце встало справа от них (каждый молился по-своему).
Священнослужители Джада называли чтение судьбы по звездам ересью, магией. С другой стороны, известно, что император Родольфо держит таких людей у себя при дворе в Обравиче, уважает их за ученость. А ведь Родольфо – Священный Император джадитов, не так ли?
Идущий в море моряк ищет мудрость везде, где может, а луны и звезды каждую ночь светят над миром, и они делятся своими знаниями со всеми, кто способен их услышать.
Они сделали остановку в Кандарии, погрузили вино из их склада на острове и скоро снова вышли в море, словно полетев домой на крыльях великолепного ветра. Их корабль первым вернулся с востока в гавань Дубравы. Их приветствовали выстрелом из пушки.
За это, заявил Марин после того, как поднялся на борт, и они пересекли узкое море и пришли в Серессу (не встретив никаких пиратов из Сеньяна, слава Джаду), стоит увеличить долю капитана, и вдобавок – подарить ему женщину с шелковистой кожей в одном известном ему месте. Собственно говоря, он предложил двух таких женщин. Драго быстро отказался: даже одна сересская куртизанка, с их искушенностью, внушала ему опасение. Он ожидал, что она отнесется к нему со снисходительным презрением, раздраженная тем, что ее отправили к незнатному капитану, а не к элегантному владельцу судна.
Если это и было так, Драго ничего не заметил. Он не хотел знать, чего эта ночь стоила Марину, но знал, что будет долго ее помнить. В каком-то смысле такая женщина может навсегда разрушить твои отношения с другими женщинами.
Она даже спросила потом, потягиваясь в постели, как кошка, когда наступило утро:
– Я буду иметь удовольствие еще вас видеть, синьор?
Драго ворчливо ответил ей, натягивая сапоги. Ему хотелось вернуться на корабль. Надо было размещать товары.
– Может быть. Если я опять установлю рекорд скорости по пути из Хатиба, – ответил он.
– Хатиб? – лениво переспросила она. У нее были рыжие волосы. Все ее тело даже сейчас оставалось открытым его взгляду, гладкое, с пышными формами. – Скажи мне, красивый капитан, чем они там торгуют этой весной?
«Даже шлюхи, – думал он, выходя из комнаты. – Все в Серессе охотятся за сведениями!»
И поэтому, как думал он позже, на следующий день, ближе к закату, в открытом море, когда они огибали береговую линию возле Милазии и направлялись к точке, где должны были повернуть на Дубраву, то, что сказал и сделал в гавани Марин, должно было не сильно его удивить.
Может быть. Однако Марин – это Марин. Он будет вас удивлять.
Утро выдалось очень ясным и солнечным, что было неудачно с точки зрения Перо Виллани в настоящий момент. Он вчера засиделся допоздна, друзья праздновали его неожиданную удачу и поднимали многочисленные тосты за его отъезд.
После того, как он дал согласие, три ночи назад в палате Совета, запрет на разглашение тайны о заказанном в Ашариасе портрете тут же сняли. О портрете даже необходимо было объявить во всеуслышание. Герцог (которого ему тоже предстояло нарисовать после возвращения!) желал сохранить в секрете только тот, первый, разговор. Если бы Перо отказался, сказали бы, что такого приглашения никогда и не было. Если бы он заговорил после отрицательного ответа, они бы это отрицали, и, возможно, его бы убили за разглашение. Никто ничего подобного ему не сказал, они были слишком благовоспитанны, но Перо знал свою республику.
