Оказалось, что согласие означало путешествие ко двору османов с заданием сделать больше, чем просто написать портрет великого калифа. Изображение заказчика в западной манере требовало нескольких сеансов для набросков, возможно, даже он будет писать его с натуры (если удастся уговорить Гурчу Разрушителя позировать). У Перо Виллани появится возможность наблюдать вблизи и, может быть, даже беседовать в человеком, который захватил Сарантий.
От него ожидали, что он запомнит эти встречи и подробно доложит о них, когда вернется. Никто не произнес вслух другой вариант конца фразы: если он вернется.
Ему посоветовали ничего не записывать, даже шифром. Зашифрованные заметки простого художника могут вызвать подозрение. Личный секретарь герцога – во время их второй встречи он вел себя с Перо более уважительно – посоветовал ему это. Синьор Виллани может быть уверен, что османы будут подслушивать все его разговоры. Они узнают его интимные предпочтения в постели после первого же вечера с одной из женщин, которых ему будут присылать.
– Они будут присылать ко мне женщин?
– Почти наверняка, – насмешливо улыбнулся секретарь. – Но не столько ради вашего удовольствия, сколько, и это важнее, ради получения информации.
Перо помнил, что он улыбнулся при этих словах.
– Совсем как у нас, – заметил он.
Личный секретарь герцога подготовил его и в других вопросах. Ему дали понять, что это всего лишь вероятности, и не надо слишком задумываться на этот счет. Но если представится возможность…
Перо решил с самого начала выбросить это из головы. Маловероятно, чтобы такая возможность представилась, и ему этого не хотелось.
Принять решение ехать ему было нетрудно. Что его здесь удерживало? Единственное, что ждало его в Серессе, напоминало ту бочку, которую он перекатил на дорогу, чтобы устроить ловушку человеку, которого он чуть не убил. Препятствия.
Этот момент все еще тревожил его сегодня утром, несмотря на головную боль. Он не был человеком, склонным к насилию, – по крайней мере, не считал себя таким. Но в гневе он чуть было не убил человека в темноте. Если бы на стражнике не оказалось доспехов…
«Уплыть в Сарантий» – так говорили с давних времен. Один из его друзей процитировал эти слова вчера ночью, поднимая чашу с вином. Теперь они вызывали печаль, поскольку Сарантия больше не существовало. Они прежде означали, что человек меняет свою жизнь, начинает новую жизнь, преображается, подобно фигуре на древней картине или мозаике, становится чем-то иным.
«Интересно, – подумал он, – можно ли достичь той же цели, уплыв в Ашариас?» Не только в качестве поговорки, но в реальности, в той жизни, которую вел он, Перо, сын Вьеро Виллани. Он считал, что можно. Это может все изменить. Ему нужно будет хорошо нарисовать портрет, завоевать уважение калифа и его двора, запомнить все, что он увидит и услышит, и вернуться с этим домой. Если только не осуществится самая секретная, наименее вероятная часть его миссии. Он уже решил, что не будет думать об этом.
Сересса была циничной, расчетливой республикой, но она платила свои долги, как свойственно честным дельцам, чтобы в будущем пользоваться доверием. Они будут у него в долгу, если ему удастся все выполнить и вернуться. Ему заплатит калиф за портрет, а потом ему прилично заплатят за то, что он нарисует портрет герцога, когда вернется. Заказ на портрет герцога Серессы? Для палаты Совета?
Какой юноша, без жены, без семьи, без средств, отказался бы? Можно умереть от чумы и дома, так же легко, как погибнуть от какой-то случайности в дороге. Ну, может, и не так же легко, но…
Но он едет. Простым делом было предложить свою комнату другу, который делил с кем-то тесное жилье, и совсем не пришлось упаковывать одежду, так как личный секретарь взялся одеть его так, как подобает представителю Серессы. Именно им стал теперь Перо. Представителем республики, Царицы Моря. Он сказал им, что ему нужно из принадлежностей для живописи. Они ему все предоставили.
Вчера ночью Перо на минуту задержался у окна, выходящего на канал, во время затянувшейся допоздна шумной вечеринки и подумал о том, как гордились бы его родители. Он осознал, что этот шанс, это плавание, никогда бы не подвернулось, если бы был жив отец, и мысль о гордости исчезла, словно улетела в открытое окно над водой внизу, где какой-то лодочник распевал любовную песнь под двумя лунами в небе.
Теперь, приближаясь к докам, куда причаливали иностранные корабли, он увидел «Благословенную Игнацию». Люди сновали вверх и вниз по трапу и по палубе, грузили товары и складывали их. Это было торговое судно, приличных размеров. Он полагал, что оно уже приведено в порядок, и все важные приготовления уже закончены, но Перо слишком мало знал о кораблях, чтобы иметь свое мнение. Он никогда не выходил в море. Понятия не имел, относится ли он к людям, которые легко переносят качку, или его будет тошнить, и он будет зеленого цвета на протяжении всего плавания. Если подумать, возможно, было неразумно столько пить, сколько выпил он вчера ночью.
Свои вещи он сам вез по причалу в маленькой тележке. Он взял свои собственные принадлежности для живописи. Кто знает, что там есть у них в Ашариасе? У него появился слуга, выделенный Советом. По-видимому, не годится такому высокочтимому молодому художнику, каким его теперь объявили, путешествовать на восток одному. Слугу звали Томо. Это был невысокий человек с покатыми плечами, жилистый и проворный, уже не молодой. Перо ничего о нем не знал. Они впервые встретились сегодня утром.
Трудно поверить в то, что он сейчас делает. Можно мозги вывихнуть, пытаясь это понять. К тому же, голова сильно болит.
Все девушки из таверны поцеловали его на прощание, некоторые одарили пожатием между ног на удачу, а Розина отвела его к себе в комнату для более весомого подарка, за который не взяла с него денег. Это было хорошее прощание. Интересно, увидит ли он снова эту лагуну? Может, моряки всегда задают себе этот вопрос? Это почти обязательно, когда отправляешься в море, не говоря уже о дальнейшем путешествии, которое предстояло ему по суше из Дубравы в Ашариас.
Опять поговаривают о войне, османы маршируют и скачут верхом, катят свои тяжелые пушки к крепостям императора. Говорят, что их пушечный мастер – кузнец из самого Обравича. Это было бы не удивительно. Люди так поступают, пересекают границы то в одну сторону, то в другую, и меняют веру с одной на другую ради золота. Ради того, чтобы как-то жить. Верховный Патриарх требует начать священную войну. Обычные люди стараются ради самих себя и своей семьи.
Возможно, скоро османы двинутся на север и на запад. «Но конечно, – подумал Перо, – они ведь не тронут художника, которого призвал к себе великий калиф?» Он везет с собой бумаги. Они ведь дают ему защиту, неприкосновенность? Не спустят ли с солдата шкуру, или еще как-то накажут, если он нападет на человека, необходимого калифу?
Некоторые из его друзей вчера ночью высказывали такое мнение; другие с ними не соглашались (серессцы всегда спорят) и предполагали, что расстояния слишком велики, а военные действия слишком разрушительны для дисциплины. Поздней ночью, с упорством, подогреваемым вином, они обсуждали вероятность того, что Перо кастрируют или прикончат по пути в Ашариас. Все согласились, что он, возможно, уцелеет во время короткого плавания в Дубраву. Хоть это утешало.
Личный секретарь посоветовал ему присоединиться к любому каравану купцов, отправляющемуся на восток. Они должны знать дорогу, новости о войне, другие опасности. Возможно также, в Дубраве будет находиться османский чиновник, когда туда прибудет Перо. Если да, то он должен представиться этому человеку, предъявить свои документы и попросить о сопровождении. В любом случае, ему следует поступать так, как подсказывает здравый смысл.
Перо Виллани поразило, что от него ожидают здравого смысла в подобных делах. Это могло бы позабавить, но сегодня утром он не был расположен к веселью, глядя на корабль, на который ему сейчас предстояло подняться.
Солнце и правда светило слишком ярко. Его лучи слепили и сверкали, отражаясь от вод лагуны. Ветер дул с запада, гнал высокие белые облака. Наверное, такой ветер благоприятен для моряков.
Он увидел двух человек, ожидающих у трапа, ведущего на борт «Благословенной Игнации». Один – плотный, черноволосый, с обветренным лицом, с пышной бородой, в красной шапке моряка. Он наблюдал за тем, как товары вкатывают и вносят на корабль, хриплым голосом отдавал команды.
Второй был совершенно великолепен.
Одет лучше, чем нужно для морского путешествия, очень высокий, с длинными светлыми волосами. При нем меч аристократа. Шляпу он держал в руке, поэтому его светлые волосы так и сияли в этом слишком ярком свете. Борода была модно подстрижена. Он широко улыбался, глядя на приближающегося Перо. Наверняка, у него должны быть голубые глаза, решил Перо и получил подтверждение, когда подошел к ним.
