За те шесть лет, когда такая возможность у него была, он осознал, что даже он недооценил силу сопротивления и инерции. Первые годы правления были отмечены неуверенностью: он хорошо шел по канату и несколько раз едва избежал беды.
Первой задачей было провести чистку партии, вымести из нее консерваторов и балласт, если не всех, то почти всех. Сейчас он знал, что он первое лицо в Политбюро и ЦК, что назначенные им люди контролируют партийные организации в республиках Советского Союза, и что они разделяют его убежденность, что СССР сможет реально конкурировать с Западом только в том случае, если его экономика будет достаточно сильной. И именно поэтому большая часть его реформ имела дело с экономикой, а не вопросами морали.
Будучи убежденным коммунистом, он считал, что его страна имеет моральное превосходство, которое ему незачем доказывать. Но он был достаточно умен, чтобы не обманывать себя относительно экономической мощи двух лагерей. И теперь, на пороге нефтяного кризиса, о котором он прекрасно знал, ему нужны были огромные ресурсы, чтобы направить их в Сибирь или Арктику, а это означало, что где-то необходимо урезать расходы. Все эти факторы привели к Нэнтакету и неизбежной конфронтации с военным истеблишментом.
Партия, армия и КГБ были тремя столпами власти, и он знал, что никто не может бороться против двух из них одновременно. Натянутые отношения с генералами – это уже плохо, а получить удар в спину от КГБ при этом – совершенно недопустимо! Сообщения, лежавшие на его столе, собранные министром иностранных дел из западной прессы и переведенные на русский язык, были ему не нужны, особенно сейчас, когда общественное мнение Америки все еще могло заставить Сенат отвергнуть Нэнтакетский договор и настоять на создании и размещении этого ужасного бомбардировщика «Стелс», против которого у русских не было защиты.
Лично он не испытывал больших симпатий к евреям, желавшим покинуть Родину, которая дала им все. Вообще, что касается отбросов общества и диссидентов, Михаил Горбачев был типично русским человеком. Но он был рассержен тем, что то, что было сделано по отношению к нему, было совершено намеренно, и он знал, кто стоял за этим. Он до сих пор не мог простить злобный видеофильм о походе его жены по лондонским магазинам три года назад, показанном по московскому телевидению. Он знал также и о том, кто стоял за этим. Это были одни и те же люди. Один из них был предшественником того, кого он вызвал и сейчас ожидал.
В дверь, расположенную в дальнем конце комнаты справа от книженго шкафа, постучали. Его личный секретарь просунул голову и просто кивнул.
Горбачев поднял руку, что означало «одну минуту».
Он вернулся на свое место и сел за стол, на котором стояло три телефона и письменный прибор из светлого оникса. Затем он кивнул.
Секретарь широко раскрыл дверь.
– Председатель Комитета государственной безопасности, товарищ генеральный секретарь, – сказал секретарь и удалился.
Он был в полной военной форме, иначе и быть не могло, и Горбачев, не приветствуя, дал ему пройти через весь кабинет. Затем он встал и указал рукой на бумаги, разложенные на столе.
Генерал Владимир Крючков, председатель КГБ, был близким другом, протеже и единомышленником своего предшественника, ветерана и ультраконсерватора Виктора Чебрикова. Генеральный секретарь добился смещения Чебрикова во время большой чистки, проведенной им в октябре 1988 года, и, таким образом, избавился от последнего могущественного оппонента в Политбюро. Но у него не было иного выхода, как назначить на этот пост его первого заместителя Крючкова. Одно удаление было достаточно, два было бы массовым избиением.
Даже в Москве существуют какие-то пределы.
Крючков взглянул на бумаги и поднял брови в немом вопросе. «Вот сволочь», – подумал Горбачев.
– Не надо было избивать их до усеру перед камерой, – как обычно, Горбачев подошел прямо к делу без всякого вступления. – Шесть западных телекомпаний, восемь радиожурналистов и двадцать щелкоперов из газет и журналов, половина из них – из американских. Да на наших Олимпийских играх в восьмидесятом году было меньше иностранных журналистов!
Крючков поднял бровь.
– Евреи проводили незаконную демонстрацию, дорогой Михаил Сергеевич. Лично я был в отпуске, но считаю, что мои работники из Второго главного управления действовали правильно. Эти люди отказались разойтись после распоряжения и мои работники действовали обычными методами.
– Это происходило на улице, так что это дело милиции.
– Это были подрывные элементы, они занимались антисоветской пропагандой, прочитайте их плакаты. Так что это дело КГБ.
– А как насчет того, что весь иностранный журналистский корпус был там в полном составе?
Председатель КГБ пожал плечами: «Они, как хорьки, проникают всюду».
Да, подумал Горбачев, особенно если им позвонят и предупредят. Он подумал, что, может быть, стоит использовать этот инцидент, чтобы снять Крючкова, но отбросил эту идею. Чтобы снять председателя КГБ нужно решение всего Политбюро, а оно не пойдет на это из-за избиения какой-то кучки евреев. Он все равно был сердит, и был готов показать это. Он делал это в течение пяти минут. Крючков молчал, сжав губы. Ему совершенно не нравились нотации со стороны человека младше его по возрасту, но старше по положению. Горбачев вышел из-за стола и подошел к нему. Оба они были одного роста и телосложения. Горбачев, как обычно, смотрел на него, не отрываясь. И вот тут-то Крючков совершил ошибку.
У него в кармане лежало сообщение резидента КГБ в Белграде, дополненное исключительно важной информацией, собранной Кирпиченко в Первом главном управлении. Сообщение было настолько важным, что он привез его Генеральному секретарю сам. «А ну его в жопу, – подумал с горечью глава КГБ, – Пусть подождет». И, таким образом, сообщению из Белграда не был дан ход.
Сентябрь
Ирвинг Мосс обосновался в Лондоне, но перед отлетом из Хьюстона они с Сайрусом Миллером договорились о собственном коде. Он знал, что приемники Национального агентства безопасности в Форт Мид день и ночь проверяли эфир, просеивая миллиарды слов международных телефонных разговоров, а системы компьютеров отбирали из них крупицы, представляющие интерес. Не говоря уже о британской контрразведке, о русских или о ком-либо еще, кто мог бы создать центр прослушивания. Но объем коммерческих сообщений настолько велик, что, если в послании нет ничего слишком подозрительного, оно по всей вероятности пройдет незамеченным. Код, используемый Моссом, основывался на ценах продуктов для салата, которые передавались из солнечного Техаса и туманного Лондона. Он записывал список цен по телефону, вырезал слова, оставляя цифры, и в соответствии с днем в календаре расшифровывал их с помощью одноразового блокнота, копия которого была только у Сайруса Миллера.
В том месяце он узнал три вещи: образец советского оборудования проходил последнюю стадию подготовки и будет доставлен ему в течение двух недель; нужный ему источник в Белом доме был на месте; он был уже куплен и оплачен, и ему надлежало выполнять план «Трэвис» по намеченной программе. Он сжег листки и ухмыльнулся. Его плата зависела от планирования, действий и успеха. Сейчас он мог уже просить следующую часть гонорара.
Октябрь
Осенний семестр в Оксфордском университете состоит из восьми недель, и, поскольку ученые стараются руководствоваться логикой, они так и называются – первая неделя, вторая неделя, третья неделя и т. д. По окончании семестра проводится ряд мероприятий, в основном спортивных, театральных, а также публичные дебаты. Это называется девятая неделя. А в тот период, который называется нулевой неделей, приезжает много студентов, чтобы подготовиться к занятиям, устроиться с жильем или приступить к тренировкам перед началом следующего семестра.
2 октября, в первый день нулевой недели, в клубе Винсент, представлявшем собой бар и место сборища молодых спортсменов, было достаточно «ранних пташек». Среди них был высокий худой студент по имени Саймон, который готовился к третьему и последнему семестру в Оксфорде по годовой программе обучения за рубежом. Радостный голос окликнул его сзади:
– Хэлло, молодой Саймон, занятий еще долго не будет, а ты уже здесь?
Это был коммодор Джон де Ат, казначей колледжа Иисуса и старший казначей спортивного клуба, куда входила и команда кроссовиков.
Саймон широко улыбнулся: «Да, сэр».
– Собираешься сбросить жир, накопленный за летние каникулы, не так ли? – Отставной коммодор ВВС улыбнулся. Он похлопал студента по несуществующему животу. – Отлично. – Ты наша главная надежда на победу над Кэмбриджем в декабре в Лондоне.
Всем известно, что самым большим соперником Оксфорда в спорте является Кэмбриджский университет.
