Рабы, прикованные к скамьям, изможденные, уставшие за ночь, не сводили с меня безумного, затравленного взгляда.
— Молчать! — приказал я им. Они не издали ни звука.
Между скамьями гребцов в несколько рядов лежали брошенные как попало на пол пленники, захваченные с ренсовых островов.
— Кто здесь? — спросил один из них.
— Тихо! Заткнись! — не предвещающим любопытствующему ничего хорошего голосом потребовал я.
Затем, обернувшись к Телиме, знаками показал ей, что мне нужен щит, лук и стрелы.
С трудом дотянувшись до корабельных перил, она передала мне все необходимое.
Потом я вполголоса приказал ей привязать лодку у самого борта галеры, возле якорной цепи, и подняться на корабль.
Через минуту она уже стояла на носовой палубе галеры рядом со мной.
— Плоскодонка ушла, — сказала она.
Я не ответил. Я и сам уже обратил внимание, что плоскодонной лодки нигде не видно.
Я протянул Телиме лук, который все это время держал наготове, и надел на руку щит.
— Иди за мной, — сказал я ей.
Я знал, что до конца натянуть лук она не сможет. Но знал я и то, что стрела, выпущенная мне в спину даже из наполовину натянутой тетивы, направленная умелой рукой Телимы, пронзит меня насквозь. Пожелай она убить меня, она не промахнется.
Я пристально посмотрел ей в глаза, но она не опустила голову и выдержала мой взгляд.
Я отвернулся.
Людей из Порт-Кара на шестой галере видно не было, но едва я перешел на кормовую палубу пятой галеры, я тут же наткнулся на их распростертые на полу тела. Из груди некоторых из них торчали стрелы, выпущенные из длинного лука, но большинство воинов погибли от ран, нанесенных мечом или копьем. А сколько из них в темноте были выброшены за борт?
Я кивнул Телиме на воинов, убитых из лука.
— Вытащи стрелы, — сказал я.
Я пользовался стрелами с узколопастными наконечниками без насечек, довольно легко извлекаемыми из раны. Подобная стрела глубоко проникает в тело жертвы, чего не скажешь, например, о стреле с широколопастным наконечником или тачакской стреле с наконечником, снабженным засечками, входящим в тело не столь глубоко, зато не дающим возможности быть извлеченным из раны. Широколопастный же наконечник, не закрепленный на древке стрелы намертво, даже при извлечении стрелы все равно остается в теле человека.
Беззвучно двигаясь за мной галере, Телима одну за другой вытаскивала из груди поверженных нами жертв окровавленные стрелы, пополняя ими наши запасы.
Так мы и шли: я — со щитом на руке, держа меч наготове, и Телима — с длинным луком на плече и все увеличивающейся охапкой стрел в руке, большинство из которых было окрашено кровью.
Мы переходили с одной галеры на другую, но нигде не встретили ни одного из оставшихся с живых налетчиков из Порт-Кара.
Те, кому посчастливилось уцелеть в этой бойне, очевидно, уплыли на плоскодонной лодке. Под покровом темноты они, вероятно, воспользовались всеобщей суматохой, или, наоборот, дождались, пока яростное сражение вслепую с невидимым, но, несомненно, одерживающим победу противником утихнет, захватили лодку, уже спущенную на воду и, не желая испытывать судьбу, пустились наутек. Они, конечно, предположили, что с наступлением дня нападавшие вскоре покинут — если не затопят — их корабли, но, очевидно, не станут рисковать, чтобы выяснить это, подвергаясь опасности стать жертвой не знающего промаха длинного лука.
Не думаю, чтобы плоскодонка смогла вместить больше восьми, от силы десяти человек, не будучи опасно перегруженной. Не хотелось также думать о том, каким образом отвоевывали себе места на этой лодке кандидаты в пассажиры, но многие лежащие сейчас на носовой палубе первой галеры, очевидно, отчаянно боролись за это право.
— Они все погибли! — пробормотала Телима срывающимся от волнения голосом. — Все до одного!
— Отправляйся на корму, — распорядился я.
Она ушла, унося с собой лук и стрелы.
Я стоял на носовой палубе, пристально вглядываясь в простирающиеся вокруг болота.
Надо мной, лицом к носовой балке, стояла связанная гибкая темноволосая девушка, ноги которой произвели на меня такое впечатление. Руки ее были стянуты за спиной и привязаны к брусу. Несколько витков веревки, глубоко впиваясь в тело, проходили у нее по шее, груди и животу, — очень похоже на то, как был привязан к столбу я сам, когда она с таким злорадством выплясывала передо мной.
— Кто здесь? — умоляющим голосом произнесла она, стараясь повернуть голову в мою сторону. — Пожалуйста, скажите!
Я не ответил и, бросив последний взгляд на болота, направился по проходу между скамьями гребцов к кормовой палубе. Рабы на скамьях даже не пошевелились, когда я проходил мимо них.
Я поднялся по мостику, ведущему на кормовую палубу.
Взглянул на сияющее от радости лицо Телимы.
— Спасибо тебе, воин, — прошептала она.
— Принеси веревку, — приказал я.
Она удивленно посмотрела на меня.
Я указал на большой моток веревки, лежащий у самого борта.
Она отложила длинный лук и стрелы, спустилась на нижнюю палубу и принесла оттуда моток веревки.
Я отрезал от него три длинных куска.
— Давай сюда руки, — приказал я. Она повернулась и протянула мне сложенные за спиной руки. Я связал их первым куском веревки. Затем поставил ее на колени на кормовую палубу, двумя ступенями ниже рулевой палубы, где располагалось кресло кормчего. Вторым куском веревки я связал ей лодыжки, а на третьем сделал петлю, набросил ей на горло и конец его привязал к креплению кормового якорного люка, у левого борта галеры.
Затем я устроился на палубе и разложил перед собой стрелы. Их было двадцать пять. Некоторых воинов сила удара стрелы выбросила за борт; остальных убитых вместе со стрелами сбросили в воду их товарищи. Из двадцати пяти восемнадцать стрел оказались более короткими и не обладающими такой убойной силой, как длинные, у меня осталось только семь стрел, предназначенных для ведения стрельбы на длинные расстояния.
Я осмотрел стрелы, положил рядом с ними длинный лук и снова, переходя с одного корабля на другой, отправился на шестую галеру.
И снова рабы, прикованные к скамьям для гребцов, заслышав мои шаги, боялись пошевелиться.
— Воды, — едва слышно пробормотал какой-то раненый ренсовод.
Я не остановился.
Каждый раз, переходя на новую галеру, я видел у носовой балки голую девушку, выставленную на всеобщее обозрение в знак удачно совершенного набега и привязанную таким образом, что она могла видеть только небо над болотами и не знала, что происходит у нее за спиной.
Связанной на носу второй галеры стояла высокая сероглазая блондинка, та, что танцевала передо мной, привязанным к позорному столбу, с издевательской грацией и медлительностью, а у носовой балки третьей галеры я увидел низкорослую смуглую темноволосую девушку, впервые появившуюся передо мной с рыболовной сетью на плече. Она тоже поплясала передо мной на празднестве, а прежде чем удалиться, плюнула мне в лицо.
Переходя с галеры на галеру, видел я и пленных ренсоводов, связанных по рукам и ногам и брошенных как попало между скамьями гребцов.
Тяжелый горианский шлем, лишенный каких бы то ни было украшений и опознавательных знаков, с узкой прорезью для глаз, надежно скрывал мои черты. Никто не узнавал воина, по-хозяйски расхаживающего по палубам кораблей.
Никто вообще не раскрыл рта.
Я не слышал даже скрежета цепей. Тишину нарушал лишь звук моих собственных шагов да звуки, сопровождающие пробуждение жизни на болотах.
Дойдя до кормовой палубы шестой галеры, я гордым взглядом окинул всю цепь кораблей.
Теперь они были моими.
Откуда-то до меня донесся детский крик.
Это странным образом ударило мне по нервам.
Я быстро добрался до носовой палубы шестой галеры и отвязал от якорной цепи гибкую лиану, удерживающую у борта галеры сплетенную Телимой ренсовую лодку. Забравшись в нее, я выдернул из ила воткнутый рядом с лодкой шест и направил ее к первой галере.
Рабы на борту кораблей, вдоль которых я проплывал, молчали, как убитые, боясь пошевелиться.
Я оставил лодку у носа первой галеры, привязав ее с правого борта как раз под носовой балкой. Затем я поднялся на галеру, прошел на корму и устроился в кресле кормчего.
Телима, стоящая на коленях, связанная по рукам и ногам, с веревочной петлей на шее, не спускала с меня глаз.
— Я ненавижу ренсоводов, — сказал я ей, усаживаясь в кресле.
— Именно поэтому ты спас их от людей из Порт-Кара? — поинтересовалась она.
Во мне поднялась волна раздражения.
— Я никого не спасал. Я разделался с налетчиками за смерть ребенка — единственного среди вас, кто проявил ко мне доброту.
— Значит, ты сделал вcе это только из-за ребенка?
