– Что вы думаете про это? – спросил ее Руслан Адамов.
– Я думаю, что на фестиваль приехала группа захвата Тирренского моря, способная целиком изменить структуру его воды, – ответила Ольга.
– Значит, на нас с вами лежит особая ответственность, и мы должны особенно часто нашептывать ему нежные слова, – улыбнулся художник.
– Вы вчера и с открытия тоже сбежали?
– Я секунд тридцать постоял в дверях. Когда появился мэр, я ретировался… Правда, потом зашел на ужин, но там стал пленником Инги. Знаете, я давно прячусь от таких тусовок, это не снобизм. В какой-то период жизни понял, что пересмешничество часто заменяет созидание. Сидит человек и пересмешничает, год, два, всю жизнь… и вроде он в зоне внимания, а потом смотришь, от него ничего не остается, кроме пары ловких фразочек в воспоминаниях родственников. Замечали? Но главное, он еще и сам не успевает ничего прожить, кроме наблюдения за успехом своих шуточек…
– Замечала… Идемте обедать?
– Нет, я лучше в номере покурю трубку на балконе. Нигде ведь не разрешают курить.
Забежавшая в ресторан во время обеда Дина уклончиво ответила на вопросы:
– Были мелкие проблемы, мы их решили.
– «Прибежали санитары, зафиксировали нас!» Ну хоть скажи, кто кого избил? – взмолился Шиковский. – Ты обязана ответить народу как преставитель власти! А то мы тут уже делаем домашний тотализатор!
– Единой версии нет, все участники мизансцены находились примерно… в одинаковом состоянии… тела и духа, – тактично ответила Дина. – Не будем на этом застревать. В конце концов, открытие – это праздник! А теперь начинаются рабочие будни! Всех ждем на ворк-шоп несравненной Татьяны Печориной после обеда.
– История мидян темна и непонятна… – пробурчал Ашот Квирикян.
– Дина, а правда, хозяин гостиницы – потомок Медичи? – спросила Ольга.
– Конечно! У него еще дедушка купил этот титул! – кивнула Дина, и тут ее прорвало вопреки обычной сдержанности: – Нет, но ты только подумай, я этим недотраханным дурам пригнала толпу мафиозников! Шведский стол, выбирай на любой вкус! И что они сделали? Инга с Олесей распугали их, как две волчицы стадо овец! Не поверите, итальянцы перенесли продолжение политической конференции в другой отель! Зачем им карабинеры во время партконференции? Медичи в ярости! У него убытки! Кроме конференции, выехали остальные постояльцы! Со словами, что не готовы проводить отдых в русском борделе! А потом мне Инга и Олеся будут рассказывать, что они – элита страны, а я – их фестивальная обслуга!
– Успокойся, – погладил ее по руке Шиковский. – Я всегда говорю студентам, когда они делают этюды: «Итальянский карнавал прославился тем, что вытаскивает из людей то, что они десятилетиями прячут даже от самих себя…» Кто бы мог подумать, что южная мафия такая сыкливая? И что сразу две Коломбины – это многовато для итальянского менталитета!
Ольга подошла к десертному столу, утонула в сладком запахе нарезанных фруктов и остром запахе моря из окна. Возле блюда с папайей Лиза Золотова спорила с мужем и Андреем Николаевым.
– Может, эта Лера, конечно, и спортсменка… Но сам подумай, Инга только с виду хрупкая, у нее руки как железо! Пооперируй по восемь часов! – сказала Лиза.
– Ты не понимаешь в драках! Все зависит от того, кто больше выпил и кто первый ударил! – возразил Андрей Николаев усталым трезвым голосом. – Говорят, Инга бросилась бить полицейских!
– Андрюша, это были карабинеры! Тут у силовиков другая структура. Полицейские – это нанятые на работу граждане. Ты можешь безнаказанно плюнуть в полицейского, но если косо посмотришь на карабинера, он тебя сразу пристрелит! – объяснил Егор Золотов.
– Оль, сегодня не напиваемся! – подмигнула Лиза. – Сегодня на фестивале объявлен национальный траур по вчерашнему! Спасибо тебе за совет, Дашку я сбагрила с ними в Рим! Когда сестрички рядом, у меня сплошной «День донора»! А крови-то в человеке всего пять литров! Дай сюда ухо! Землю ешь, что не проболтаешься? Я, конечно, знаю, что хирурги пьют, но… Короче, медицинская бригада сказала, что Инга – запойная алкоголичка! Что у нее просто короткий двухдневный запой! Представляешь? Так что береги, Сеня, руку! А то сковырнешься с сердцем, а у Инги в это время запой по расписанию…
На ворк-шоп пришло много народу. Ольга даже не всех знала. Каждый раз на фестиваль ездил один и тот же ближний круг. Вокруг него пытался обернуться следующий, но первый круг не желал смешиваться. Так что желающие попасть в местное селебрити – начинающие режиссеры, артисты и новые русские – разнообразными способами пытались вдруживаться в «основных».
Все были разряжены, почти как на открытии, и увешаны фотоаппаратами, чтобы, приехав, показывать знакомым: «Ну, это мы вместе с Печориной в Италии! Красивая женщина! Годы над ней не властны! А вот мы на пляже с самим Шиковским!»
В первом ряду сидели наглаженные супруги Голубевы. Она с фотоаппаратом, он – с видеокамерой. За столом перед экраном появились обаятельный народный кинокритик Сулейманов и Печорина в оранжевом. Сулейманов взял микрофон:
– Сегодня у нас первый ворк-шоп, он задаст интонацию нашему фестивалю не только потому, что вести его будет «морская богиня», но и потому, что он поможет нам заглянуть в историю нашего кино.
– Вы что этим хотите сказать? – подняла выщипанные брови Печорина. – Что я – уже прошлое нашего кино?
– Нет-нет! Я хочу сказать, что мы будем говорить не только о вашем таланте, обаянии и молодости, но и о трудных годах для нашего кинематографа, – вышел Сулейманов из положения. – Наш сегодняшний ворк-шоп я бы назвал «Красота как работа»!
Печорина вышла в центр зала, улыбнулась ослепительной фирменной улыбкой и сказала:
– Я совсем не понимаю, что такое ворк-шоп. В наше время такого слова не было, я так понимаю, что у меня обычная встреча со зрителями, за которую раньше в Советском Союзе платили, кажется, двенадцать рублей…
– Это звездам платили по двенадцать рублей, а остальным значительно меньше! – заметил Сулейманов и трогательно сморщил свой пожилой нос.
Он выглядел добрым гномом, которого все обожали. И совсем не понимали, зачем он на каждый фестиваль тащит за собой новую молодую бабу, потому что его хотелось видеть в окружении стайки щебечущих внуков.
– Ах, ну какая я звезда? – повела плечиками в оранжевом платье Печорина. – Я – рабочая лошадь. Были годы, когда меня вообще не снимали. Как вы знаете, я родилась в деревне, но мой папа был сельским интеллигентом, учителем, и у нас была прекрасная библиотека. Нашей семьи не коснулись репрессии, папа был коммунистом. Я пела в хоре в Доме культуры, и было решено отправить меня учиться в областной центр… тоже на учительницу младших классов. Но я была очень красивой девочкой… Так считалось. И в городе меня увидел известный режиссер. Ему нужна была именно такая. Для съемок, естественно. Он поехал к отцу и спросил разрешения снимать меня в кино. Мама плакала, а отец сомневался. Но режиссер процитировал Ленина про то, что «важнейшим из всех видов искусств для нас является кино». Отец был коммунист, он не мог спорить с Владимиром Ильичем. А после этой картины, как вы знаете, я стала женой этого режиссера…
Девушки с задних рядов дурашливо зааплодировали. Печорина добродушно улыбнулась:
– Да, у нас была огромная разница в возрасте, но этот человек буквально вылепил меня. Буквально вытесал меня из дерева!
История кинозолушки продолжалась дальше. Ольга уже несколько раз все это слышала, так что отключилась, сидя в первом ряду и вовремя аплодируя. Если бы не подобный навык, давно бы состарилась и умерла, ведь на наших и западных экологических конференциях приходилось выслушивать такое количество галиматьи, что если организм не научался защищаться, то быстро погибал.
В экологическом движении было столько психически пограничных людей, что, кажется, приди туда хоть половина нормальных, планету очистят за несколько месяцев. Но нормальные почему-то совершенствовались и конкурировали в том, что уничтожало планету. Или просто пришло время пересмотреть норму?
Конечно, в общественном движении прошла целая эпоха с тех пор, как Ольгу попросили переводить людям, привозившим гуманитарную помощь в лохматом году.
И когда переводила, у нее от негодования дрожали руки, потому что взятки надо было платить чиновникам, в том числе и церковным, только за то, чтобы иметь возможность раздать людям гуманитарную помощь! И эта помощь все равно исчезала по дороге и загадочным образом оказывалась на рынках.
А приезжающему из Брюсселя куратору это было по фигу, он с первого дня сматывался к своему русскому любовнику в Подмосковье. И Ольге приходилось врать, снимая трубку в офисе, что куратор с гуманитарной миссией колесит по провинции…
Вынырнула из раздумий в момент, когда Печорина и Сулейманов заспорили о Фурцевой.
