Не меньше была смущена и Аймынэ. Шла она сюда с твердой решимостью заявить Чымнэ, что никуда из стойбища Мэвэта не уйдет, что не может больше жить без Тымнэро. Но вот в яранге оказались посторонние люди — да еще какие люди! Сам председатель колхоза Айгинто и парторг Гэмаль. «А может, это и лучше, вот взять и сказать прямо при них!» — мелькнуло в голове девушки. Но во рту Аймынэ пересохло, и она не могла вымолвить ни слова. Смуглое, миловидное лицо ее, с ярко-черными в длинном разрезе глазами, казалось настолько смущенным, что Гэмаль не выдержал и, наконец, нарушил тягостное молчание.
— Наверное, у вас что-то случилось? Если я и Айгинто мешаем вам, тогда мы после придем, желанными гостями придем.
— Вы и сейчас желанные гости. Вы должны знать, что у нас случилось, — спокойно ответил Мэвэт.
Чымнэ еще раз пронзительно глянул на Кувлюка. Пастух съежился и присел на корточки возле входа в ярангу.
Гэмаль незаметно толкнул Айгинто, он приготовился слушать. Мэвэт спокойно рассказал то, что и Гэмалю, и Айгинто было уже давно известно.
— Вот я и говорю Чымнэ, сейчас нельзя, как собаками, женщинами распоряжаться; советский закон не позволяет такое делать. Как решит Аймынэ, так пусть и будет. Правильно ли говорю я?
Гэмаль глянул на Аймынэ, в глазах которой навертывались слезы, и сказал:
— Да. Ты говоришь правильно. Пусть Аймынэ сама решает, это ее дело. Уже не один год по новому закону люди наши живут. Чымнэ должен знать это.
Взволнованная необычайным происшествием, Аймынэ, не сдержав слез, закрыла лицо руками.
— Да. Пусть сама Аймынэ решает, — вступил в разговор и Айгинто. — Она об этом нам скажет. Только не сейчас, а потом, когда походит по улице, хорошо подумает…
Аймынэ повернулась и быстро вышла из яранги.
«И скажу, скажу все, что собиралась сказать… Все равно с Тымнэро останусь», — думала она, вытирая ладонью глаза.
Аймынэ с трудом подавила волнение и, полная решимости, направилась в ярангу Мэвэта. Но в это время увидела сестру, вышедшую из соседней яранги.
«Как, Ровтынэ тоже здесь!» — пронеслось в ее голове.
Маленькая женщина в широком кэркэре[12], с худым лицом, протянула в сторону девушки тонкие, чуть дрожащие руки. В глазах ее, скорбных, умоляющих, дрожали слезы. Аймынэ без слов поняла ее. Жалость к сестре горячей волной захлестнула ее. Растерянная, подавленная девушка в нерешительности стояла на месте.
— Идем, идем домой, Аймынэ! — услыхала она тихий, полный страдания голос сестры. — Идем, если ты не хочешь, чтобы тоска, как голодный волк, съела мою грудь. Идем домой, если не хочешь, чтобы я с молодой луной ушла к верхним людям.
Слезы снова затуманили взор Аймынэ. Она схватила протянутую руку сестры и покорно пошла за ней, судорожно вздрагивая плечами.
— Вон, посмотрите! — вдруг вскинул руку Чымнэ. — Аймынэ с сестрой домой пошла. Теперь всем ясно, как она решила. Идем, Кувлюк.
— Хорошо. Скоро мы побываем в твоем стойбище. Аймынэ нам скажет, как она думает поступить, — немного запальчиво ответил Айгинто.
— Да, конечно, мы с ней поговорим. Она должна сама все обдумать, — подтвердил Гэмаль.
Чымнэ и Кувлюк поспешили выйти из яранги.
— Ничего, если Аймынэ действительно хочет к Тымнэро уйти, она уйдет к нему. Мы ей поможем, — сказал Гэмаль, ободряюще поглядывая то на Мэвэта, то на его жену.
— Как волк живет сейчас среди людей Чымнэ… Все назад смотрит, — мрачно отозвался Мэвэт и, тяжело вздохнув, обратился к жене. — Что ж ты сидишь, старуха. Чай нам нужен, теперь можно чаю попить как следует.
После чаю Гэмаль и Айгинто с бригадиром пошли к оленям. Скоро к ним присоединились все пастухи бригады Мэвэта. Позже всех подошел Тымнэро. Мрачный, молчаливый, он стоял чуть в стороне, безучастно прислушиваясь к словам отца, объяснявшего положение дел в своей бригаде. Гибкий, широкий в плечах, в ловко пригнанной легкой летней кухлянке, он был похож на отца. Такая же упрямая посадка головы, такие же подвижные, с твердым блеском глаза, такая же прическа, только, кроме жесткого венчика, у Тымнэро из-за ушей сползали на шею две маленьких косички.
Порой юноша ловил на себе быстрые сочувственные взгляды товарищей, но от этого ему становилось еще тяжелее. А когда он заметил такой же взгляд и у Гэмаля, то вдруг застеснялся, покраснел и, понурив голову, отошел в сторону, скрывшись где-то между оленей.
— В других бригадах по десять пастухов, а у меня восемь, — продолжал говорить Мэвэт. — Но нам хватит. За одного пастуха из моей бригады пусть пять дают, все равно не возьму. Настоящие оленьи люди мои пастухи. Ни один теленок после отела у нас не пропал. Ни одного оленя за это лето волки не порвали.
— У них здесь и олени как будто жирнее, чем в других бригадах, — сказал между делом Гэмаль, обращаясь к Айгинто.
— Выпас правильный у них. Знают, когда стадо надо на ноги поднять, когда к воде подогнать, когда уложить для отдыха, — ответил Айгинто.
— План мы намного перевыполнили. Имеем уже триста пятнадцать оленей сверх плана, — отчитывался Мэвэт, ведя за собой Айгинто и Гэмаля так, чтобы они хорошо могли познакомиться со стадом.
— Да, здесь люди настоящими хозяевами себя чувствуют, — сказал Гэмаль председателю.
Спать улеглись не скоро. Зная, что Гэмаль недавно еще работал парторгом в одном из самых лучших колхозов района, Мэвэт расспрашивал о порядках в илирнэйском колхозе и особенно об оленеводстве. Больше всего ему понравился рассказ о племенном стаде.
— Ай, хорошо, совсем хорошо, — сказал он с завистью. — Больших, сильных оленей разводить бы! А плохой породы пусть не будет, год за годом пусть совсем исчезает. А?
— Будет и у нас такое, — улыбнулся Мэвэту Айгинто. — Мы с Гэмалем в район писали. Часть оленей ламутской породы в этом году в твою бригаду пригоним.
Переночевав, Айгинто и Гэмаль отправились домой, в Янрай. По дороге они обсуждали то, что увидели в оленеводческих бригадах.
— Вот скоро снег упадет и пойдут наши оленеводы от пастбища к пастбищу в самую глубину тундры, — задумчиво говорил Гэмаль. — Пойдут туда, где потише ветры, где ягельники не так сильно снегом прибиты. Понимаешь, как будто все то же самое, что было и двадцать и сто лет назад…
— Зачем ты такое говоришь? — изумился Айгинто.
— А ты вот послушай дальше, тогда поймешь зачем… Пойдут оленеводы от пастбища к пастбищу, но ясно же теперь всем, что это не прежнее кочевье, как тридцать или сто лет назад, когда оленеводы тащили с собой в тундру и нужное и ненужное, все, что было в хозяйстве; когда тащились они в тундру с грудными детьми, с дряхлыми стариками. На перекочевках дети плакали, женщины плакали, богачи на батраков, как на собак, кричали, безоленные пастухи свою жизнь проклинали. А кочевые пути выбирали по гаданиям на кости оленьей лопатки. Из-за пастбищ между стойбищами драки были, кровавая вражда была, из поколения в поколение вражда переходила. А сколько безоленных батраков день и ночь в стадах кулаков мерзли, вот у таких, как этот Чымнэ?
— Да, было, такое не так давно было! — вдруг остановился Айгинто. — Вон во второй бригаде мы пастуха Гырголя встретили, видел шрам на его лице? Это, лет двадцать назад, Кувлюк его ножом ударил, когда Чымнэ как собаку его спустил, чтобы отобрать пастбище у Гырголя. Ненавидели Кувлюка батраки за то, что он у Чымнэ как бы его правой рукой был. Оттого-то он и сейчас все еще Чымнэ прислуживает, не может расстаться…
— Есть и еще один аркан, которым Чымнэ возле себя Кувлюка держит, — заметил Гэмаль. — Аймынэ за него замуж обещает отдать. Видел, как вчера привел ее Кувлюк в ярангу Мэвэта?
Оба долго шли молча.
— А все же плохие, совсем еще плохие порядки во многих наших оленеводческих бригадах, — снова нарушил молчание Айгинто. — Вот у Кумчу за всю бригаду несколько пастухов работают, а трудодни все одинаково получают. Как это называется?
— Уравниловкой это называется, — запомни это слово. — Гэмаль остановился, выбрал место посуше и уселся. — Вот о беспорядках-то нам с тобой и надо подумать. Тут много работы еще предстоит. Сколько у нас в колхозе сейчас оленей?
— С телятами пять тысяч двести сорок.
— А у илирнэйцев больше пятнадцати тысяч. В три раза обогнали нас, — вздохнул Гэмаль.
— Да. Трудно догнать. Пока дойдем до пятнадцати тысяч, у них уже тридцать будет…
— Ничего, Айгинто, илирнэйцев догоним, обязательно догоним, — сказал Гэмаль тоном человека, который совершенно уверен в том, что говорит. — Пока мы ходили по тундре, я думал: надо нам начать такое дело, которого еще и у илирнэйцев нету. Хороший охотник далеко прицеливается и всегда попадает. Так и нам с тобой прицеливаться надо.
— О чем все же ты говоришь? — поинтересовался Айгинто, поправляя свои стоптавшиеся набок торбаза.
