Пафнутьев в ответ лишь прижал руку к сердцу: дескать, не извольте беспокоиться, дорогой Юрий Яковлевич.
— Очень хорошо. Я позвоню вам сразу, как только оклемаюсь. И полностью предоставлю себя в ваше распоряжение. Да и вы к тому времени, надеюсь, будете готовы задавать мне вопросы жесткие, прямые, нелицеприятные. Ведь у вас других не будет, верно?
— Будут, Юрий Яковлевич. Я спрошу вас о здоровье.
— Вот за это спасибо, — улыбнулся наконец Лубовский.
— Хотя, учитывая мощь вашей охраны, — Пафнутьев кивнул в сторону человека с автоматом, который все с той же неотрывностью смотрел за каждым его движением, — ваше здоровье теперь в полной безопасности. У меня не меньше трех раз документы проверяли.
— А! — Лубовский пренебрежительно махнул рукой. — Все это чепуха. Проверки, автоматчики, джипы, помповые ружья... Это годится только против мелкого хулиганья. Бедного Отарика хлопнули из мелкашки, когда вокруг него стояли двадцать чемпионов мира по борьбе, боксу, восточным единоборствам, половина из них была вооружена... А! — Лубовский опять махнул рукой. — Когда за дело берутся серьезные ребята, их ничто не остановит. А все эти кодовые замки, цифровые наборы, стальные двери... Это против ссыкунов, которые ходят в подъезды помочиться.
— Юрий Яковлевич, — подал наконец голос охранник. — Ну, что ж вы так про нас... Не такие уж мы и слабые, не такие уж и бестолковые...
— Да? — быстро повернулся к нему Лубовский. — Скажи тогда мне, ответь на такой вот вопросик... Почему я здесь? Почему я лежу на этой вонючей койке, дышу этими больничными испражнениями? Почему я перебинтованный?
— Случается, Юрий Яковлевич...
— Вот и я о том же! Павел Николаевич... Будем прощаться. Я надеюсь вернуться в свой кабинет через несколько дней. Вам позвонят. Вы будете в курсе.
— Выздоравливайте, Юрий Яковлевич. — Пафнутьев поднялся, махнул приветственно рукой и направился к двери.
— Простите за назойливость, Павел Николаевич, но я на прощание еще раз напоминаю о моем имуществе, если позволите так выразиться.
Не отвечая, Пафнутьев лишь сделал рукой успокаивающий жест — дескать, не беспокойтесь, дорогой Юрий Яковлевич, все будет в порядке.
— Да, — Пафнутьев вернулся уже от двери. — Хотел спросить... Может быть, вы кого-нибудь подозреваете? Кто мог такой гостинец подложить под вашу машину?
— Понятия не имею! — быстро ответил Лубовский, чуть быстрее, чем требовалось, даже с поспешностью. И Пафнутьев понял — есть подозрения у Лубовского, есть. Может быть, он даже знает, кто организовал взрыв. И за что — тоже знает.
— Последнее время не было угроз, требований, шантажа?
— Что вы, Павел Николаевич! Шантажировать можно фирму, у которой личико в пуху, которая нарушает законы, не платит налоги, замешана в сомнительных операциях... Вот такой можно угрожать. А мы чисты. — Лубовский улыбнулся широко и неуязвимо.
— Возможно. — Пафнутьев снова повернулся к двери.
— И еще, Павел Николаевич... Мы, конечно, и сами внимательно изучим все обстоятельства покушения. Постараемся разобраться и принять меры.
— Сами?
— Да, Павел Николаевич.
— Не прибегая к помощи правосудия?
— В этом, как мне кажется, просто не будет надобности.
— И ваш ответ будет адекватным?
— Совершенно верно. — Лубовский уже не улыбался, говорил жестко, даже с вызовом, будто сознательно провоцировал Пафнутьева. — Вы правильно выразились — адекватный.
— Ваши слова наводят на размышления.
— Я к этому и стремился.
— Рад, что у нас состоялся этот разговор.
— Благодаря этому разговору мы с вами сохраним друг для друга уйму времени. Нам не придется тратить его на пустые слова, вежливые обращения, бесконечные хождения вокруг да около. Я внятно выражаюсь?
— Вполне.
— Мне звонил президент, — продолжал Лубовский. — И выразил свои сожаления по поводу случившегося.
— Это очень приятно, — почтительно проговорил Пафнутьев. И тут же почувствовал, как что-то напряглось в нем, как в груди поднялась неуправляемая волна гнева, если не злости. Его ставили на место, а ему всегда не нравилось, когда его ставили на место. — Если президент позвонит еще раз, а он наверняка позвонит, поскольку действительно озабочен вашим здоровьем, так вот, если позвонит, передайте ему мой привет и заверьте, пожалуйста, что я всегда о нем помню.
— Так и сказать? — осклабился Лубовский.
— Так и скажите. Пафнутьев, дескать, всегда о вас помнит.
— Обязательно передам. До скорой встречи, Павел Николаевич.
— Выздоравливайте, Юрий Яковлевич.
И Пафнутьев вышел, уже не останавливаясь.
* * *
Едва за Пафнутьевым закрылась дверь, Лубовский потянулся к мобильному телефону. Его рука как бы сама по себе нащупала маленькую коробочку, но до вызова дело не дошло. Похоже, Лубовский сам ждал звонка. Охранник подошел к окну, долго всматривался сквозь двойные стекла во двор, потом успокоенный вернулся на свое место в углу палаты.
— Ушел, — сказал он.
— Это хорошо, — ответил Лубовский. — Надеюсь, мы не скоро с ним увидимся. — Он помолчал. — Если увидимся.
— Мешает? — спросил охранник.
— Пока нет.
— А то в случае чего...
— Я помню.
— Мужик мне показался того... Чреватым.
— А он такой и есть.
— Может, намекнуть ему?
— Уже.
— Он понял?
— Не дурак. Он далеко не дурак.
— К нему бы человечка приставить.
— Уже.
— Тогда ладно, — успокоенно проговорил охранник. — Тогда ладно. Авось.
Разговор шел какой-то странный, новый человек ничего бы не понял, но Лубовский и охранник, похоже, прекрасно понимали друг друга с полуслова. Были у них в прошлом события, дела, испытания, которые позволяли им сейчас говорить вот так немногословно.
— Что-то не звонят ребята, — проговорил Лубовский.
— Позвонят. Люди надежные.
— Время уходит.
— Наверстают.
— Хорошее время... Удобное.
— Авось, — повторил охранник.
— Ты все проверил?
— Все.
— Порядок?
— Юрий Яковлевич, — укоризненно протянул охранник.
— Ладно-ладно. Я спросил — ты ответил.
В этот момент раздался телефонный звонок. Поскольку телефон лежал на кровати, звук был ослабленный, смягченный.
Лубовский молча поднес трубку к уху, некоторое время слушал, не произнося ни слова, и только в конце разговора негромко произнес:
— Пусть так.
И почти обессиленно откинулся на подушку.
— Все в порядке? — спросил охранник.
— Да, — ответил Лубовский кратко, и тот понял, что больше вопросов задавать не следует.
— Авось, — негромко произнес охранник.
— Я не люблю этого слова, — откликнулся Лубовский.
— Виноват, Юрий Яковлевич.
— Совершенно дурацкое слово. Надеяться можно только на себя. И ни на кого больше. На бога надеяться нельзя. Он слишком капризен и своенравен. У него, видите ли, свое понимание происходящего. Он думает, что ему все ведомо, что умнее всех. Они позвонят?
— Сразу, как только.
— Ну что ж... С богом, — добавил Лубовский в полном противоречии с тем, что сам только что произнес.
У Лубовского было хорошо развито чувство опасности, у него было воображение, обостренное все тем же пониманием опасности. И в эти самые минуты он ясно представлял себе события, которые происходили на другом конце Москвы. Пытаясь предусмотреть, предвидеть, предугадать любую, самую малую оплошность, он снова и снова прокручивал происходящее и убеждался, что вроде бы ничего не упущено, вроде бы все сделано грамотно, надежно, неуязвимо.
— Только бы не дрогнули ребята, только бы не дрогнули.
— Не дрогнут, — твердо произнес охранник. — Потому — проверенные.
— Есть понятие, которое не подчиняется расчету...
— Это что еще за понятие?
— Человеческий фактор. А все остальное можно просчитать и предусмотреть... Но у меня не было другого выхода, видит бог, у меня не было другого выхода. — И Лубовский, откинувшись на подушку, замолчал. Он закрыл глаза, но беспокойство не покидало его, зрачки под веками судорожно двигались, будто он и в самом деле видел в эти мгновения картины, события, которые сам же и запустил.
Двое ребят в светлых рубашках и кремовых брюках, загорелые и простодушные, вышли из машины недалеко от Зубовского бульвара, прошли несколько десятков метров и, убедившись, что вокруг не происходит ничего такого, что привлекло бы их внимание, спустились по нескольким ступенькам в полиграфический салон. Посетителей в это время не было, только за столом сидела невзрачная девчушка, вписывая что-то в амбарную книгу.
— Извините, у нас обед, — сказала она, не поднимая головы.
— Это прекрасно, — сказал один из парней и повернул ключ во входной двери, чтобы уже наверняка никто не зашел и не нарушил тишину обеденного часа.
— Ребята, я же вам сказала, — начала было девушка, но один из парней, взяв ее под локоть, провел в коридор, втолкнул в туалетную комнату и подпер ручку спинкой стула, успев напоследок приложить палец к губам, давая понять — веди себя тихо.
