Больше они не разговаривали. В Домодедове их действительно ждали. Едва они вышли из самолета, как их встретили офицеры, прибывшие в аэропорт. Гостей провели сразу к машинам, уже поджидающим прилетевших.
– Почему не в VIP-зал? – недовольно поинтересовался Решетилов. – Мы могли бы подождать там, пока все оформят.
– Извините, Юрий Васильевич, – осторожно ответил один из офицеров, – но они снова подняли цены.
– Какие цены? Что значит «подняли»?
– За каждого пассажира нужно платить двести долларов, – пояснил офицер, – за пятерых – тысячу. Мы решили, что будет правильно, если сразу проведем вас к машинам.
– Двести долларов за пользование VIP-залом? – не поверил Решетилов. – Совсем с ума сошли! Неужели все платят?
– Да, – кивнул офицер, – такие цены.
– И не дают даже стакана минеральной воды бесплатно, – добавил Дронго.
– Вы тоже знаете об этих ценах? – понял генерал.
– Конечно. Я же часто летаю. Билет туда и обратно порой стоит дешевле, чем разовое посещение вашего VIP-зала в Домодедове. Или вы не знаете, генерал, что таких высоких цен, как в Москве, нет нигде в мире?
Вместо ответа Решетилов выругался. Затем сел в автомобиль, сильно хлопнув дверцей. Когда Дронго устроился рядом с ним, генерал, посмотрев на него, вдруг сказал:
– Я пытаюсь разобраться в собственных ощущениях. Вы знаете, в чем причина моего предубеждения к вам? Я родину защищаю, а вы за это гонорар получаете. Наверное, поэтому я так психую.
– Это и мой город, генерал, – возразил Дронго. – Только я пытаюсь мыслить глобально. Если взорвут Лондон или Вашингтон, мне будет так же больно. А что касается гонорара… Я ведь нигде не получаю зарплату в отличие от вас. И у меня не будет генеральской пенсии. На какие средства прикажете мне жить? Учитывая цены в нашем городе?
Предпоследнее слово он подчеркнул. Решетилов невесело усмехнулся:
– Наглядный урок политэкономии. Но двести долларов! Совсем с ума посходили. Полный беспредел, творят, что хотят. Поехали! – обратился он к офицеру, который уселся на переднее сиденье, рядом с водителем, и приказал: – Поедем прямо в больницу.
Глава 10
В этой больнице витает дух обреченности, несмотря на успешные операции, число которых здесь перевалило за многие тысячи, несмотря на все достижения современной медицины и сотни спасенных жизней. Одно слово «онкология» вызывает смертельный страх, отмечая печатью безысходности каждого попадающего сюда больного.
Эта обреченность сквозит в их движениях, разговорах, прочитывается на лицах… Даже выходя отсюда относительно здоровыми после успешно проведенных операций, больные еще долго, много лет или даже всю оставшуюся жизнь помнят это место, считая, что здесь находится своеобразное чистилище, пропускающее через себя тысячи человеческих судеб.
Решетилов приказал второй машине ехать в управление, а сам вместе с Дронго и дежурным офицером отправился в больницу, чтобы лично поговорить с исчезнувшим из Новосибирска преподавателем.
У его палаты дежурили сразу двое сотрудников ФСБ. Увидев Решетилова, оба вскочили со стульев. Очевидно, их уже предупредили о визите генерала. Офицер, сопровождавший гостей, был в штатском, но сделал знак обоим сотрудникам оставаться на месте, а сам вошел следом за Дронго и генералом в небольшую палату.
Адабашев лежал с подключенной капельницей. У него было худое, вытянутое лицо, трехдневная редкая щетина покрывала его узкие скулы. Услышав, что в палату вошли люди, больной открыл глаза, но не произнес ни слова. Только внимательно следил за пришедшими. Решетилов и Дронго подошли к нему ближе. С другой стороны встал сопровождавший их офицер – мужчина лет тридцати пяти с восточными раскосыми глазами и тяжелым подбородком. Очевидно, он уже общался с Адабашевым, потому что, увидев его, тот устало закрыл глаза.
– Ты из себя умирающего не строй, – громко сказал офицер, посмотрев на Решетилова, – к тебе люди пришли, поэтому открой глаза и отвечай на вопросы. Врачи говорят, что ты еще все соображаешь.
– Подождите, – прервал его Дронго. – Как ваша фамилия?
– Набиуллин, – ответил офицер.
– Не нужно так кричать, господин Набиуллин, – попросил Дронго, видя, что генерал молчит. – И вообще будет лучше, если вы подождете нас за дверью. Юрий Васильевич, вы не возражаете?
– Нет, – буркнул Решетилов.
Офицер изумленно глянул на генерала и, повернувшись, вышел из палаты.
– А теперь, Роберт Надирович, расскажите нам все, что вы знаете, – мягко попросил Дронго.
Адабашев открыл глаза. У него дернулось лицо.
– Мы разве знакомы? – удивился он.
– Нет, – ответил Дронго, – но мне про вас много рассказывали. Говорят, вы были лучшим преподавателем в вашем институте и вас очень любили студенты… И даже студентки… – добавил он, чуть улыбнувшись.
У Адабашева увлажнились глаза.
– Спасибо, – пробормотал он, – спасибо.
Решетилов, заметив, что в палате только один стул, подошел к двери, приказал принести еще один. После чего уселся около больного, решив не мешать Дронго. А тот благодарно подумал, что генерал еще способен обучаться и это свидетельствует в его пользу.
– Меня перевели в эту палату, – пробормотал Адабашев. – Вчера я лежал в общей. Но сегодня утром пришел этот… эти… этот… Он сказал, что я террорист… кричал на меня… – Глаза несчастного снова наполнились слезами.
– Успокойтесь, – посоветовал Дронго. – Когда вас перевели в эту палату?
– Несколько часов назад, сегодня утром. Еще он сказал, что за мои действия ответит семья моей сестры… Это правда?
Решетилов крякнул от досады. Иногда среди их сотрудников встречаются такие идиоты.
– Неправда, – ответил Дронго. – Мы понимаем ваше состояние. Не волнуйтесь и не думайте ни о чем таком. Когда вы попали в больницу?
– Две недели назад. Я так и знал, что туда нельзя было входить. Но даже не мог предположить, что так получится…
– Успокойтесь, – снова попросил Дронго, – и расскажите все по порядку. Что случилось в Новосибирске? Откуда взялись эти иностранные студенты, с которыми вы обратились к вашему завхозу?
– Вы уже знаете? Это он вам рассказал? – Очевидно, состояние больного было гораздо хуже, чем они могли себе представить.
– Не нервничайте. И давайте по порядку. Откуда вы их знаете?
– Я их не знаю, – ответил Адабашев. – Мне позвонил мой знакомый из Москвы и попросил им помочь. Сказал, что это талантливые ребята, которым нужна небольшая лаборатория. Я пообещал помочь. Они приехали ко мне, и мы вместе отправились к Михаилу Михайловичу. Это наш…
– Знаем, знаем. Спокойно. Вы пошли к нему и попросили ключи от лаборатории.
– Да. Она находится в заброшенном корпусе, и я подумал, что ее можно использовать. Суша согласился дать нам это помещение на три дня за пятьсот долларов.
Решетилов посмотрел на Дронго и усмехнулся. Они оба помнили, что в показаниях завхоза фигурировала другая сумма.
– Вы не поинтересовались, зачем им эта лаборатория? – задал следующий вопрос Дронго.
– У нас часто просят помещения. Хранят там разные грузы. В прошлом году мы даже отдавали целое крыло института под строительные материалы. Об этом все знают. И все институты в научном городке сдают свои помещения, чтобы как-то выжить.
– И что было потом?
– Мне тоже дали двести долларов, хотя я не хотел брать. Их было несколько человек, и среди них один, хорошо говорящий по-русски. Кажется, из Прибалтики. Он дал мне деньги и посоветовал не приходить в лабораторию после того, как они уедут.
– Не объяснил почему?
– Объяснил, – тяжело выдохнул Адабашев. Было заметно, что ему тяжело говорить, но Дронго не собирался заканчивать разговор, твердо решив узнать все, что только можно узнать. – Он сказал, что у них ядовитые краски, испарения от которых продержатся в лаборатории еще несколько дней. Я ему, конечно, не поверил, но промолчал. Через два дня они уехали. Ключи оставили мне, и я захотел проверить. Нужно было предупредить Михаила Михайловича о возможном отравлении. – Абадашев опять тяжело вздохнул. – Войдя в помещение, я сразу почувствовал, что мне больно глотать. Я такие симптомы знаю, мне рассказывали о них чернобыльские ветераны. Поэтому сразу вышел, затем принес в лабораторию счетчик Гейгера. Там оказался такой фон! Тогда я немедленно предупредил Михаила Михайловича, что туда никого нельзя пускать. Но он только рассмеялся.
– Что происходило дальше?
– Я обратился в милицию. Написал заявление, что в лаборатории проводились какие-то непонятные опыты. Надо мной там лишь посмеялись и посоветовали сходить к психиатру, даже не захотели меня слушать.
Стул под Решетиловым угрожающе заскрипел.
– Тогда я решил поехать в Москву и сам во всем разобраться, – продолжил Адабашев, – но у меня начались сильные боли. Я уже тогда понял, что получил очень сильную дозу облучения. Поэтому пришел к директору и уволился с работы. Я понимал, что уже не смогу вернуться. Но хотел все выяснить.
