Мороз продрал по спине хуторянина, далеко не робкого десятка, Лемех вдруг ощутил, как его собственная самость словно истаивает, подобно воде, брызнутой на горячие камни очага. Чернота надвигалась и сдавливала, оставались лишь размытые слепящие пятна огней.
«Ты здессссь», – раздалось шипение. Нет, не змеиное и не злобное. Так на пределе сил и дыхания, на последних крохах исходящего из груди воздуха может бросить человек, целиком и полностью занятый чемто совершенно иным – и донельзя, жизненно важным.
Глупо было надеяться, что она не почувствует его. Она, идущая по лезвию незримого ножа собственной силы, когда до предела обострены все чувства; ничего иного Лемех и не ожидал.
– Вперёд!
Найда рванулась с места, без сомнений, без колебаний.
Вокруг сапог Лемеха вскружилась аспидночёрная пыль, поверхность Ниггурула слегка пружинила, словно идёшь по болоту. И от пяток кверху тотчас поползли словно полчища мелких кусачих муравьёв.
«Безумец!» – вспыхнуло в сознании. Но он уже бежал, разрывая рот криком, как тогда, в Кинте, когда надо было пробежать ту сотню шагов до логовища, до гнезда, извергающего из себя облака крылатых не то змей, не то ящериц.
Толпившиеся вокруг Борозды эльфы все сейчас глядели на него с ужасом. Человек и собака мчались прямо на них, и видели эльфы, как за их плечами разворачивается настоящий пламенный шлейф – чёрная пыль не опадала, она поднималась волнами и вспыхивала тёмноалым.
И проскакивали, срываясь одна за другой, ветвящиеся багровые молнии. Били в чёрную землю и гасли, оставляя словно след полыхающих углей.
Борозда с болезненным стоном выпрямилась, стараясь глядеть прямо в лицо набегающему на неё хуторянину. Ни один из эльфов не дерзнул вскинуть оружия.
Укусы невидимых мурашей успели подняться до колен, когда Лемех с державшейся подле него Найдой вбежали на расстеленный зелёный ковёр. Боль мигом отступила, притихла, хотя и не исчезла полностью.
Запыхавшись, человек остановился прямо напротив эльфийки. Сбоку выдвинулся ктото из её свиты – ба, привет, Месяц, старый знакомец! – блеснула тусклая сталь, но Борозда едва шевельнула пальцами, и её жених замер, словно окаменев.
– Я пришёл за своими, – топор поднялся на изготовку, Найда оскалила зубы и зарычала.
Эльфы отчегото попятились. Все, не исключая Месяца. На месте осталась одна Борозда.
«Я знала, ты придёшь. Полночь – глупец, он надеялся, что ты послушаешься голоса разума».
– Как видишь, не послушался. Отдавай моих сыновей, ведьма! Здесь и сейчас!
Эльфы сделали ещё шаг назад. Лица белы как мел, глаза расширились.
«Они умрут, как и мы, если ты мне помешаешь».
Топор поднялся, острие смотрит эльфийке в горло.
– Я всё равно успею, – непреклонно говорит Лемех. – Быстрее любого твоего чародейства, ведьма.
«Подожди, Лемех. Дай мне закончить. Ниггурул – Полночь ведь назвал тебе его прозвание – Ниггурул голоден».
– И чем же ты его накормишь?! – кривая усмешка.
«Пока что мы кормим его нашей магией и нашей кровью, жизнью нашего леса. Чудовища, Лемех, лишь малая и ничтожнейшая часть угрозы, идущей от Ниггурула. Дай мне закончить, человече!»
Они так и стояли лицом к лицу, человек и собака с эльфийкой, омытые потоками беспощадного белого света.
– Заканчивай, – наконец выдавил Лемех.
«Спасибо», – насмешку с презрением невозможно было скрыть.
Рядом вновь оказался Месяц, в руке короткий жезл, с набалдашника стекает ещё одна сияющая ослепительным огнём капля.
Взгляды скрестились, однако топор в руках Лемеха так и не опустился.
Борозда чтото хрипло выкрикнула, дёрнулась, едва удерживаясь на ногах; устояла она, лишь схватившись за плечо Лемеха.
Не собственного жениха, нет. Человека.
И в неё словно ктото влил новые силы. Выпрямилась, болезненно морщась и кусая губу, выровняла плечи, прямо встала голова. Изломанная фигурка на глазах становилась прежней, обретая былую лёгкость и гибкость.
Лемех же, напротив, заскрежетал зубами, ссутулился, словно удерживая на плечах неподъёмный груз. Побелели костяшки на сжимающих топорище ладонях, беспокойно закрутилась Найда, вмиг почувствовав боль хозяина.
…Пальцы нестерпимо жгло. Ниггурул надвинулся со всех сторон, заклятие Борозды открыло ему дорогу, и неведомая тварь – не зверь, не чудовище, не великан, не человек, не эльф, не гном – просто неведомая, жутко древняя и столь же жутко чужая – взглянула в душу Лемеху миллионами бездонных чёрных глаз.
В каждом из которых по четыре зрачка.
«Выпусти меня», – ясно разобрал хуторянин.
Нет, не словами, как обращались к нему так же мысленно Найда или Борозда. Просто ощущение вырывающегося на свободу тёмного, крылатого, рассыпающего алые молнии во все стороны. Ярость разрушения, ярость первозданного пламени, столь долго пребывавшего в заточении.
Ужас.
Выпусти меня.
Зелёная завеса смыкается, отсекая жуткое видение. Листва, чуть колышущаяся под тёплым летним ветром, нагретая солнцем, сияющая, радостная, готовая дарить тень, несмотря на ожидающую её осеннюю смерть.
Смерть, гниение, прах. Прах, из которого, едва сойдут снега, поднимется к свету новая поросль.
Они пришли в себя замерев, оба тяжело дыша, уставясь друг другу в глаза. Она – судорожно вцепившись ему в плечи, он – держа её одной рукой за немыслимо тонкую талию.
Топор, однако, оставался в правой руке и так и не опустился.
Месяц отшатнулся, увидев их, отчаянно ухвативших один другого. Словно тонущие на последнем плотике, когда уже не до условностей.
– Спасибо, – шепнули бескровные губы. Шепнули на родном для Лемеха языке.
Найда тихонько заскулила.
– Теперь ты видел.
– Тёмная птица. С молниями. Да, видел. Что это такое, Борозда?
– То, что спит под Зачарованным Лесом, – сухо перебил Месяц. На скулах эльфа проступили алые пятна. – То, что сожжёт весь мир, вырвавшись на свободу. То, что не оставит от него даже пепла.
– Неправда! – Лемех облизнул пересохшие до хруста губы. – Неправда! По воле Спасителя лишь случится такое! Когда исполнится нашему миру срок, и придёт Он для последнего суда!
– Лемех… – Месяцу, похоже, больше всего хотелось сейчас всадить в живот человеку стрелу по самое оперенье. – Не верь всему, что написано в ваших книгах. Но об этом – не здесь!
Совсем рядом, шагах в пяти, вспучилась и затряслась чёрная земля. Обсидиановое острие пробило верхние пласты, выставилось, дрожа и чуть покачиваясь, словно в поисках живой плоти.
– Скорее! – крикнул Месяц кудато себе за спину.
От края Ниггурула словно сама собой раскатилась узкая зелёная дорожка, по ней бегом бежали четверо – трое эльфов и…
И человек. Девушка. Совсем молодая, в аккуратных сапожках, домотканом сарафане с расшитым красными петухами воротом и рукавами.
– Зарёнка! – так и охнул Лемех, выпуская Борозду. Месяц тотчас же подхватил её под руку, однако она даже не повернула головы. Поедала взглядом Лемеха, в свою очередь не сводившего глаз с бегущей девчонки.
Та увидала его, глаза мало что не вылезли на лоб.
– Ддядька Ллемех? Ой, – и у неё подкосились ноги. Двое эльфов едва успели подхватить.
– Зачем она здесь? – тяжело выдохнул хуторянин, не глядя на Борозду.
– Потому что нам нужна человеческая сила, – зло бросил вместо неё Месяц. – Потому что заклятия, сдерживающие зло, требуют… людей. Вот и всё, Лемех. Никогда не требовали, а теперь… всё изменилось.
– Почему?
– Долгий рассказ, – сквозь зубы процедил эльф. – Ты готова, Зорюшка? – голос его как по волшебству сделался тихим и почти что ласковым.
– Э, изверги, вы чего это с ней сотворить надумали?! – вскинулся хуторянин. – На ней кровь, она родных пожгла, перед кругом нашим отвечать должна!
Зарёнка только безмолвно раскрывала и закрывала рот. В глазах плескался ужас, чистый, ничем не прикрытый. За ним не скрывалось даже ненависти.
Зато шагнул, заслоняя её собой, разъярённый Месяц, и его ненависть грозила вотвот вырваться на волю.
– Уймись, человек. Не знаю, что ты сделал с оставленными стеречь тебя – если на тебе их кровь, то берегись! – но эта девочка сейчас важнее всех твоих воплей и негодования. Не суди о чём не имеешь понятия, человек, и, быть может, доживёшь до старости.
– Тиххо! – оскалилась в непритворном гневе Борозда. – Прекратите, оба! Зарёна, дай руку.
Найда глухо заворчала.
Девушка робко подала эльфийке тонкую ладошку, машинально вытерев о подол перед этим.
– Не стесняйся, – без тени улыбки сказала Борозда. Сейчас она изъяснялась на прекрасном человеческом наречии, не прибегая к мыслеречи. – Твой пот никого не оскорбит. Мы должны благодарить тебя за него. Тиххо, Лемех! Я догадываюсь, что твоя стража сейчас лежит в лучшем случае без чувств, – остальные эльфы переглянулись, – но потерпи. Ты видел Тёмную Птицу, Врана Молний, как мы его называем. Да, если он вырвется на свободу, несдобровать всем, и эльфам, и людям, и гномам, и оркам, и гоблинам, и даже поури. Мы не знаем точно, кто он – или она, или оно – такой, откуда взялся и за что его постигла та судьба, что есть. Мы знаем лишь, что должны защищать мир. Любой ценой. Зарёнка, держись за меня крепко. Месяц!..
