столу, коротко попросил Акулину:
– Собери, что-нибудь пожрать…– глаза Подерягина скользнули по своей одежде, и только сейчас, при свете керосинки, он рассмотрел, что вымазался, как черт. С грязных сапог, мокрая земля отваливалась комьями, оставляя по дому за собой широкий след. Сердце испуганно ухнуло куда-то в пятки. Он повел шей, так словно воротник косоворотки неожиданно стал ему мал.
– Так… где был, родственник?– еле ворочая языком, спросил Полухин, наклоняя голову, как можно ближе к деду. В лицо Федору ударил стойкий запах бурачного самогона и едкого перегара.
– С Сенькой Косым в карты играли…– осторожно ответил Подерягин, откусывая огромный огурец-переросток.
– А грязный чего?– при всем своем пьяном виде, взгляд Василя был изучающим и хитрым. Почему-то деду Федьки показалось, что он больше прикидывается пьяным, чем есть на самом деле. И прекрасно видит и его испачканную косоворотку и заляпанные грязью штаны с сапогами.
– Ночь на дворе…Упал в потьмах! Сам знаешь, что нога у меня…
– Ну-ну…Упал значит?– Василь налил себе еще самогона и залпом опрокинул в себя. Выдохнул, занюхивая рукавом кителя.
– Упал!– подтвердил дед Федор, понимая, что Петькин кум вошел уже в такую стадию опьянения, когда все кажется враждебным и подозрительным, а окружающие тебя люди непременно становятся врагами и предателями.– А эти зачем привел?– кивнул он в сторону немцев, плохо понимающих, где они находятся. Один из них периодически что-то вскрикивал на немецком. Подерягину еле удалось разобрать что…
– Russische Partisanen! Offenes Feuer!( Русские партизан! Открыть огонь!) Feuer!( Огонь!)
– Что он бормочет?– кивнул на него Василь.– Кричит чего-то весь вечер…ничего не пойму!
– Говорит, что тут русские партизаны и по ним надо открыть огонь…– напрягся дед Федор, переводя. Когда-то давно он учил немецкий, но это было в другой жизни, Джо революции.
– Ты и немецкий знаешь!– уважительно покивал Полухин.– Иди ко мне переводчиком? Я тебе оклад положу…
– Зачем ты их привел?– повторил свой вопрос Федор, не обращая внимания на пьяный треп кума.
– Жить у тебя будут!– засмеялся бургомистр.
– Кто?
– Они…– махнул рукой в сторону немцев Василь.– А что не так? Боишься чего?
– Чего мне бояться? Сам знаешь, какие у меня непростые отношения с советской властью были…Но баба у меня в доме, кума твоя! При живом-то муже…Что люди скажут?
– А не хрена они не скажут!– рассмеялся Василь.– Скажут, как я решу! Я теперь тут главный! А баба да…– он осоловелым жадным взглядом оглядел статную фигуру Акулины, сидящей тихонько в углу. Причмокнул губами, с трудом повернувшись снова к деду, отводя взгляд.
– Баба хороша…Жаль кумова… А кум где? На фронте…
– Одного приму! Двух и не жди,– грозно посмотрел на пьяного Василя дед.
– Ну и ладно! Поведу к Варьке Чужинихе…А одного возьмешь?
– Сказал же возьму!
– Давай выпьем?
– Хватит, налакался уже…Домой иди!– отрезал дед Федор.
– Я…
– Василь! Василь!
В соседском дворе загавкала собака, срываясь с цепи! Затарахтел мотоцикл! Фара своим желтым искателем попала в окно Подерягиных. Раздались немецкие голоса и топот нескольких ног.
– Кого это на ночь глядя…– еле смог выдавить из себя Федор. Мысль о том, что кто-то заметил их с Говоровым и ребятишками, когда они выбирались из леса, испугала его. Неужели сдали?
– Сидеть!– грозно рыкнул Полухин, с трудом вставая. Его покачивало из стороны в сторону, словно он шел не по ровному дощатому полу, а по качающейся палубе морского лайнера.– Я сам разберусь!
Скрипнула дверь в сенях. Послышались возбужденные немецкие голоса, тараторящие без остановки. Потом женский с надрывом, в котором Федор без труда узнал жену Полухина – толстощекую круглолицую скандальную женщину Марфу Ильиничну:
– Приехали и стучаться! Чуть окно не вынесли мне! Что-то говорят по-своему, а толку? Я ж их языка не понимаю. Кричат, автоматом размахивают. Я им и говорю, пойдем к мужу отведу, а они ни в какую, еле уговорила.
– Die Russen haben die Staffel mit den Italienern gesprengt? Wir mussen eine Zusammenfassung orgaisieren.
– Вот это и твердит все время, дурачок немецкий!– подтвердила его слова Марфа.
Василь протрезвел в одно мгновение. Быстрым шагом вернулся в горницу и спросил у Федора.
– Чего он бормочет? Переведи…
– Die Russen haben die Staffel mit den Italienern gesprengt? Wir mussen eine Zusammenfassung orgaisieren.,– беспомощно хлопая глазами проговорил снова фашист.
– Русские подорвали эшелон с итальянцами. Необходимо устроить облаву!– перевел Подерягин, с трудом вспоминая забытый язык из прошлого, которое он хотел забыть навсегда, вычеркнув из своей жизни.
– Черт!– ругнулся Полухин, бросаясь на улицу. За ним торопливо последовал немец. Затарахтел мотор мотоцикла, затихнув через пару минут вдали. Акулина и дед Федор понимающе переглянулись. Старик осмотрел спящее немецкое воинство и недовольно произнес невестке:
– Ложись сегодня с детьми. Утро вечера мудренее…
12
Эрлиха Бааде – коменданта города подняли поздно ночью, когда полная желтая луна на звездном небе проложила узкую дорожку по двору комендатуры. В трубке слышался рассерженный голос итальянского генерала. Который кричал что-то на своем непонятном языке. Разрывая телефонный провод непереносимыми воплями.
– Чертов макаронник!– заорал ему в ответ Бааде, когда Бруно Виери немного успокоился и затих.– говори по-немецки!
– Русские партизаны подорвали эшелон с моими солдатами! К счастью никто из моих доблестных воинов не пострадал!
– Черт! Где это произошло?– быстро спросил Бааде, натягивая мундир, зовя Герхарда из приемной, чтобы он помог ему одеться.
– Недалеко от города…
– Вы уже там, генерал?
– Нет, но собираюсь…
–Будьте так любезны, забрать и меня!
Через четверть часа Бруно Виери и Эрлих Бааде стояли недалеко от поврежденного участка железнодорожного полотна. От взрыва пострадал мост, две его опоры и сама решетка, а вот последний вагон военного эшелона сошел с рельс, о остался стоять, что уже было нешуточным облегчением, учитывая, что движение по ветки инженерные подразделения обещали восстановить в течении двух часов.
– Только чудо спасло верных воинов Италии от гибели! Сколько коварства, сколько варварства в этом подлом акте! В этом вся суть русских!– возмущался Бруно Виери, сокрушенно кивая головой. От его постоянных воплей и напыщенных восклицаний, от которых не было все равно никакого толка, у Бааде заболела голова. Он скривился и отвернулся в сторону от раскисшего генерала. Чуть поодаль от остальных сидел на пеньке бургомистр этой деревни, совсем недавно назначенный на эту должность. Он угрюмо повесил голову и что-то рассматривал в листве, ковыряя в ней сломанной веточкой.
– Василий!– окликнул его Бааде, подходя поближе.
Полухин торопливо вскочил, одернул пиджак так, словно это было его военным мундиром. Белая повязка КАПО сползла на локоть. В лицо Эрлиху ударил стойкий запах свежего перегара
