УРОК
Ты сорванец, и тусклый алкогольОттягивает выстрелы таланта.Твои друзья — расслабленная голь,А твой ночлег — китайская шаланда.
Но подожди, и мышцы крепких скулТы вывихнешь одним скрипящим стиском,И ветка жил нальется по виску,И день придет — птенец с голодным писком.
А нынче — жизнь. Бульвар, и ресторан,И женщины прижатый локтем локоть.Весь мир тебе — распластанный экран,А мудрое томление далеко.
Не попадись в его томящий круг,Не верь подделывателям алмазов.И я тебе, мой пораженный друг,Как Митеньке — папаша Карамазов.
БАНДИТ
Когда пришли, он выпрыгнул в окно.И вот судьба в растрепанный блокнотКровавых подвигов — внесла еще удачу.
Переодевшись и обрив усы,Мазнув у глаз две темных полосы,Он выехал к любовнице на дачу.
Там сосчитал он деньги и патроны, —Над дачей каркали осенние вороны, —И вычистил заржавленный Веблей.
Потом зевнул, задумавшись устало,И женщине напудренной и вялойТолкнул стакан и приказал: налей.
Когда же ночью застучали в двери, —Согнувшись и вися на револьвере,Он ждал шести и для себя — седьмой.
Оскаленный, он хмуро тверд был в этом,И вот стрелял в окно по силуэтам,Весь в белом, лунной обведен каймой.
Когда ж граната прыгнула в стекло,И черным дымом всё заволокло,И он упал от грохота и блеска, —
Прижались лица бледные к стеклу,И женщина визжала на полу,И факелом горела занавеска.
ПАМЯТЬ
Как старьевщик, роюсь в стародавнем,Лоскуток за лоскутком беру:Помню домик, хлопающий ставнем,За посадским въездом, на юру.
Был хозяин хмурый привередник,А еще какого бы рожна?Надевала кружевной передникВ праздники красавица-жена.
Выходила за ворота чинно —Руки этак, карамель во рту.Мимо я блуждал небеспричинно,Заломив студенческий картуз.
И однажды, робость пересиля,Я присел на бревна у крыльца…«Погуляла б, да боюсь Василя», —Прошептала, не подняв лица.
Но хозяин соль повез в июле,Задолжав за выгон панычам,А пылали на грозовом тюлеЗоркие зарницы по ночам.
Ты, Украйна, или юность просто,Но как сладко в памяти леглиЗаревые ночи у погостаВ душном паре мреющей земли.
И прохлада дрожкого рассвета,И над прудом задымивший пар…Это было, и любовно этоСохранила память-антиквар.
ОЖИДАНИЕ
Весь этот день, играющий в слова,Я нес тоску, угадывая рядом,Быть может, здесь, за этим темным садом,Припавшего — к прыжку — на лапах льва.
И для него из кошелька тоскиШестнадцать строк сегодня я роняю,Я напряженным дротиком строкиБез промаха еще обороняюсь.
Но будет день, и на его рожокМолчание ответит из-за двери,И промелькнет распластанный прыжокБольшого победительного зверя.
Что ж, прыгай, пес, прикинувшийся львом,Усилье нерассчитанное глупо:Ты пятишься, трусливо сжатый в ком,Перед простым и белым взглядом трупа.
ЛАМПА, ПОЛНОЧЬ
Слепну под огненной грушеюВ книгах чужих.Слишком доверчиво слушаюКолокол их.
Слишком доверчиво веруюВ ловкую ложь.Слишком бездонною мероюМеряю дрожь.
Власть над душою чужому дав,Чем я богат?Плещется в собственных омутахРыба и гад.
Что до чужого мне ужаса,Что я ищу,Если над полночью кружитсяПтица-вещун?
Если над озером, вечеромЖелтым, как медь,Кречетом, раненым кречетомСердцу запеть!
Нынче, под огненной грушеюНочь истребя,Слушаю, бешено слушаюТолько себя.
МОЖЕТ БЫТЬ, О
Бессильем, гордясь, стекатьВ подвалы — подлец и пьяница.А то, что звенит в стихах,От этого что останется?
Живем, говорим, поем:Плохой — потому с плохими я.В искусстве же он своемУченый и просто химия.
И вот, карандаш очиня,Работает точно, вкрадчиво.Ведь часто стихи сочинять —Умело себя выворачивать.
А может быть, взял ланцетХирург в колпаке и фартуке,Ведь все-таки он, в концеКонцов, в крови и устал-таки!
И, зоркой дымя душой,Он жизнь исправляет, резчицу.Конечно же он — большой,А слабым и злым мерещится.
О НЕЖНОСТИ
Есть нежность женская, она всегда лукава,Кошачья в ней и вкрадчивая лесть.Она питательна — о, нежное какаоДля тех, кто слаб, не спит, не может есть.
Есть нежность к женщине. Она на сердце ляжет,Когда в пути, руке твоей отдавСвою всю слабость и свою всю тяжесть,Обнимет сил лишающий удав.
Она кладет героя и монахаВ постель услад, подрезав их полет.Но для кого цветет цветами плаха,Но для кого строфа моя поет.
ЛОСЬ
Тяжко сопя, лобастыйВышел из леса лось.А над полями частыйДождик, повисший вкось.
Поле под белой мутью,Словно морское дно.Веет пустынной жутьюИ тяготит оно.
Фыркая, зверь тоскливоСмотрит, мотая лбом:Кто, изломавший иву,Землю изрыл кругом?
Медлит дикарь рогатый,Пеной швыряя с губ,А у ручья солдатаОкоченевший труп.
Понял. В испуге кинулВетви рогов к спине,К лесу прыжками ринул,К черной его стене.
И в замиравшем хрустеСлышен был тяжкий лось…Веял последней грустьюДождик, повисший вкось.
РАССКАЗ
Крутилась ночь, срываясь с воя,Клубясь на облаках сырых.За вами следом крались двое,Но вы опередили их.
В порывах ветра бился оклик,Фонарь качал лучи в лицо,И вы устали и промокли,Пока увидели крыльцо.
Условный стук, упавший глухо,И счет сердец — минута, две…Полуодетая старухаСкрипуче отворила дверь.
И вы, как те безумцы, коиИдут в заклятые места,Укрылись в маленьком покое,Где темнота и теплота.
И шорох ткани падал прямо,И рядом трепетала дрожь,Над головою же — упрямойРукою барабанил дождь.
И ночь, и он, и третье — это,Отмежевавшее порог,И маленького пистолетаТугой зазубренный курок.
И поразительная ясность —Смертельная! — текла в крови,Пленительная, как опасностьПреследуемой любви.
ПримечанияЯзыков — Николай Михайлович Языков (1803–1846) — русский поэт; последние годы жизни провел в параличе (поставленный ему диагноз был «сухотка спинного мозга». «И пью рубиновую малагу»: В стихотворении «Ницца приморская» (1839) Языков писал о Ницце: «Здесь есть и для меня три радостные блага: / Уединенный сад, вид моря и малага». Тем же годом датировано стихотворение Языкова «Малага» («В мои былые дни…»). Языкову принадлежит несколько десятков стихотворений и о различных винах и разнообразных сортах пива.
