что американская система образования более прогрессивная, нежели греческая, не в последнюю очередь благодаря интенсивным занятиям командными видами спорта, формирующими характер и гражданский дух. Должен, кстати, признаться, что к этим занятиям я относился без большого энтузиазма, предпочитая им более древнюю греческую традицию спортивного единоборства. Помню, что особенных успехов я добился в греко-римской борьбе и считался чемпионом школы в своем возрасте и весе.
Кроме того, в организации школьной жизни в «Афинском колледже» использовались некоторые американские практики, призванные формировать у учащихся навыки социального общения и демократического участия. Поэтому в каждом классе был избранный ученик-«президент», который вел тематические обсуждения и координировал разные внеклассные мероприятия. Я был таким «президентом» в своем классе в течение трех лет.
За время учебы в школе и лицее у меня, конечно, появились друзья. Надо сказать, что в Психико я и моя сестра были окружены детьми из очень пестрых в социальном смысле семей. С одной стороны, в нашем районе было много детей беженцев из Малой Азии. Их родители жили и работали в магазинчиках и мастерских, находившихся в помещениях закрытого старого рынка неподалеку от нашего дома.
Так, я помню, что дружил с сыновьями владельца химчистки братьями Михаилиди, а также с сыном смотрителя каменоломни Йоргосом Пицинасом.
С другой стороны, в округе было и немало отпрысков богатых семей, которые купили или построили дома в Психико. К этой среде принадлежал, например, мой друг Танасис Герцос, с которым я дружу и по сей день. Кстати, в школе у моего друга был русский наставник, Михаил Манко, заинтересовавший Танасиса Россией. Мой друг потом много лет работал в России и стал меценатом греко-российских культурных связей.
Значительную часть нашего послевоенного детского и подросткового контингента составляли дети греков диаспоры, а также дети от смешанных международных браков. Самым близким моим другом в то время был Питер Монти, сын атташе канадского посольства в Афинах и англизированной левантийки голландского происхождения. После войны Питер уехал в Канаду, учился там в иезуитском колледже, стал священником-иезуитом и уже много лет работает со слабослышащими людьми в качестве капеллана католической церкви в Оттаве. Кроме Питера, я близко дружил с Яном Хасиотисом и Алекосом Сикиотисом. Ян был сыном греческого морского офицера и матери-норвежки. Семья Сикиотис была из Южной Африки. С Алекосом мы после войны прочесывали остатки британских военных складов в поисках интересных находок. Однажды я нашел немецкий пулемет и мы с друзьями его осматривали. Во время этого осмотра Ян Хасиотис нажал на гашетку и чуть не потерял большой палец на правой руке, потому что пулемет выстрелил по-настоящему. Что стало впоследствии с Яном и Алекосом, я не знаю.
Самой яркой девочкой в нашей компании была Ксения Калагеропулу, дочь русской художницы-эмигрантки. Мама Ксении старалась организовать из нас детский театр. Не уверен, что из этого что-то получилось, зато ее дочь стала одной из самых известных в Греции актрис театра и кино.
Все мы, местные и приезжие, общались, играли в футбол или «воевали», используя в наших «боях» найденное оружие, иногда кидались камнями, как в Каритене. Мы дружили, не ощущая социальных различий. Именно тогда я впервые открыл для себя эти черты – демократизм и отсутствие чувства принадлежности к социальному классу, – свойственные грекам. Странным образом, мы воспроизвели в Психико атмосферу греческой деревни, где все равны. Нашей общей малой родиной был район Турковунья. Позже, когда я случайно встречался с членами нашего маленького сообщества, меня всегда поражали возникавшие между нами почти что родственные чувства.
Уже позже в Психико приехали американские подростки – дети военных и работников различных организаций, связанных с осуществлением объявленной в 1947 году доктрины Трумэна[35]. Они как будто перенесли в Грецию атмосферу американских предмес тий. Юные американцы ездили на велосипедах и играли в американские игры. Тогда я узнал, что такое комикс, супермен и Микки-Маус. Американские родители часто отмечали дни рождения своих чад детскими праздниками и приглашали на них юных соседей-греков. Когда мне исполнилось двенадцать лет, такой праздник устроила для меня и моя мама. Но самое главное – мы много говорили по-английски, что в итоге оказалось для меня очень полезным.
Помню смешное: уже тогда все мои американские друзья носили джинсы.
В Греции никаких джинсов и в помине не было, и мальчики-подростки до 18 лет носили шорты с длинными гольфами. Конечно, зимой, когда было холодно, все ходили с красными коленками. С 18 лет дозволялось иметь взрослый костюм, как у отца, обычно из тяжелого сукна и, как правило, один-единственный.
В общем, в 1947 году я возмечтал о джинсах. Мама нашла более-менее подходящий синий хлопчатобумажный материал, и мы обратились к госпоже Виктории – портнихе, обшивавшей нашу семью, беженке из Константинополя.
Разумеется, то, что в итоге получилось у госпожи Виктории, довольно слабо напоминало джинсы – портниха еще восприняла необходимость делать накладные карманы и молнию, но категорически отказалась использовать оранжевые нитки. Однако, несмотря ни на что, я был уверен, что являюсь единственным обладателем джинсов в Греции, и был совершенно счастлив! Через два года та же Виктория сшила мне настоящий мужской костюм, который позже пропутешествовал со мной в Америку и обратно в чемодане, где и по сей день хранится мой первый архив.
Стоит добавить, что наша портниха знала о моем увлечении оружием и как-то принесла мне из пригорода Пирея Кокинья, где она жила, кусок обшивки транспорта боеприпасов, взорванного в Пирейской гавани во время войны. Много позже я отнес его в Музей военной истории, где он стал одним из ценных экспонатов.
Лето 1947 года мы с мамой и Айви провели на Родосе, где в то время работал один из маминых кузенов, Георгиос Протекдикос. Додеканесские острова были захвачены у турок итальянцами в 1911 году, поэтому после Второй мировой войны они вошли в состав Греции. Наш родственник занимался восстановлением первых современных отелей Родоса, построенных итальянцами в период между двумя мировыми войнами. Позже он же получил заказ на электрификацию королевского дворца в Афинах. Так что на острове мы жили в хорошем номере и провели там все три летних месяца.
Кстати, в то лето нашим гостем и в Афинах, и на Родосе был представитель триестинской части семьи, 15-летний Пауло, правнук Марии Протекдикос, сестры моего деда. Один из его дядей воевал во время войны в итальянской армии и был захвачен союзниками в Северной Африке. Он два года провел в качестве военнопленного в Америке, о которой сохранил самые теплые воспоминания. При этом сам Пауло американцев ненавидел и, решив, что я слишком увлекаюсь ими, однажды жестоко избил меня. Это, кстати, послужило мне уроком и в
