Девушка заворочалась, натянула одеяло на голову и сонно пробубнила:
— Дай поспать. Ночь еще…
Он шумно выдохнул, дернулся, будто ударили в солнечное сплетение, и выкатился из кровати. Как и ожидалось, в чем мать родила.
Шелестящая бумага на тумбочке — обертка от презерватива. И не одна.
Замутило еще сильнее. Потому что, память-сука, наконец, решила очнуться и вывалить до хрена подробностей того, как на самом деле закончился вчерашний вечер.
— Твою мать, — простонал, сжимая пальцами переносицу, — твою мать…
— Краев, хватит бухтеть. Вырубай лампочку и ложись, — раздалось из-под одеяла, — Полночи спать не давал, а теперь вскочил ни свет, ни заря. Что за человек такой?
Херовый человек. Херовый…
От осознания того, что натворил, выворачивало наизнанку.
— Ну и иди к черту, — фыркнула Люба, поняв, что возвращаться он не собирается. Подушку взбила и улеглась поудобнее, намереваясь еще поспать.
А он, как в тумане подобрал с пола одежду. Оделся, стараясь не смотреть в ее сторону, и вышел из комнаты.
***
Лестница перед глазами качалась, пришлось даже за стену ухватиться, чтобы не съехать по ней вниз. И дело уже не в хмеле — протрезвел мигом, как только Любку увидел, а в том, что голове гремело и накатывало тошнотворное ощущение конца света.
Все. Допрыгался. Добесился. Дебил.
Надо ехать домой, как-то смотреть в глаза Злате.
Как-то… Он понятия не имел как. Врать не привык, да и не умел. Всегда себя честным считал, прямолинейным. А теперь что? Молчать и делать вид, что все в порядке, как те мужики, которые шляются? Так не в порядке ни хера! Не в порядке! Потому что реально прое… самые важные отношения в своей жизни.
Деби-и-ил.
Даже уйти спокойно у него не получилось. Когда спустился вниз и вывернул в главный зал, чуть не выматерился вслух, потому что у барной стойки были Измайлов и Анечка. Он сидел на высоком стуле, как клиент, а она прыгала с другой стороны, изображая бармена. Игрались, мать их.
Шли бы спать и без них тошно!
— О, вот и Миха, — усмехнулся Женька, наблюдая за его приближением, — проспался?
Краев ничего не ответил. Тяжело плюхнулся на соседний стул, сдавил пальцами виски и прикрыл глаза. Так херово, что не продохнуть.
— Голова болит? — язвительно поинтересовалась Анечка, — так тебе и надо! Что за представление ты вчера устроил?
Она смотрела на него сердито, но без ненависти и презрения. Просто как на дурака, который перебрал лишнего и устроил пьяный дебош. Не знала. И Измайлов не знал. Не заметили, что вчера он ушел наверх не один, а с Тимофеевой.
Может, это знак, что надо молчать? До победного? Все отрицать и делать вид, что ничего не было? Схоронить этот позорный поступок так глубоко, чтобы никто и никогда не докопался?
Краев сомневался, что такое ему по силам.
— Настроение было ни к черту. Минералки дай, пожалуйста.
— Настроение ни к черту, — сердито передразнила Аня и полезла в холодильник под стойкой, — бросался вчера на всех, Златку довел, а теперь водички, видите ли, захотел.
На самом деле ему хотелось сдохнуть, а не водички. Особенно когда позади раздался уверенный цокот каблуков.
У Измайлова вытянулась морда, когда он увидел, как накручивая бедрами, к ним шла Тимофеева. Когда только собраться успела? В кровати ведь лежала, когда он выходил. А тут при полном параде, с довольной улыбкой на губах. Свежая, яркая, с таким вырезом декольте, что чуть ли не все титьки наружу.
— Всем привет, — промурлыкала довольной кошкой.
Аня обо что-то ударилась, зашипела и тут же вынырнула из-под стойки. Глаза у нее были огромные, наполненные непониманием и неверием.
Люба тем временем подошла к Краеву, который даже пошевелиться не мог. Сидел, как каменный истукан, впившись взглядом в стойку перед собой, и не дышал.
— Не буду вам мешать, — она склонилась к нему, прикоснулась губами к небритой щеке, оставляя алый след, — позвони, как освободишься.
И ушла, оставив после себя гробовую тишину и смятение.
Михаил, чувствовал, как на него смотрят, но не мог поднять взгляда. Сил не было. Наоборот, по всему телу расползалась какая-то угрюмая обреченность.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Ребят… — с трудом выдавил он.
— Скотина, — в лицо прилетело содержимое стакана, который Аня уже успела наполнить.
Краев молча утерся и уставился на свои ладони. Дрожали. Мелко. Едва заметно.
— Ты…ты… — она задыхалась, — ты опять связался с этой…
— Нет, — с трудом промычал он, — просто…
— Просто трахнул? Да?
Шумно выдохнув, потер лицо, зарылся ладонями в волосы.
Это точно конец.
— Мих, ты чего, блин? — Измайлов никак не мог придти в себя, — а как же Злата?
— А все, Женечка! Нет у него больше Златы. Просрал! — Аня швырнула пустую бутылку из-под минералки в мусорную корзину. Не попала. — Капец! Да что ж ты за козел-то такой, а?
— Я был не в себе. Разозлился, потому что думал, что Злата с Колей изменяет, — слабая попытка оправдаться.
— С Колей? Краев, ты серьезно? С Колей?! С Мироновым? С шутом нашим универским?
Вчера казалось, что серьезно. А сегодня будто пелена черная с мозгов съехала, позволяя наконец думать, а не выдумывать всякую херню.
Да нет, конечно! Не было ничего между ними. Злата не из тех, кто предает.
Чего нельзя сказать о нем самом.
— Все. На фиг. Я звоню ей.
— Подожди! — встрепенулся он и попытался выхватить у нее из рук телефон, — Не надо!
— Ты вообще обнаглел? — прошипела Аня, — предлагаешь мне смолчать? Ты будешь шляться, а я покрывать тебя? Да иди ты к черту, Мишенька! Моя сестра достойна большего, чем придурок. который при первой же обиде побежал дергаться между ляшек у своей бывшей.
— Ань, — Женя попытался ее утихомирить, — ну зачем ты так?
— Что предлагаешь делать? По голове его погладить? Пожалеть? — она снова перекинулась на Краева, — ну и как? Сбросил свои обидки? Полегчало?
Он с трудом сглотнул. Не полегчало. Наоборот, во сто крат хуже стало.
— Давай, мы не будем вмешиваться. Они люди взрослые, сами разберутся… — Измайлов чувствовал себя, как задница между двух огней. С одной стороны невеста, которая справедливо жаждала крови, с другой — лучший друг, которому явно требовалась поддержка.
— Ты смеешься? Разберутся? Да он явно замять все это хочет!
— Ну а вдруг…
— Измайлов! Не разочаровывай меня! — прорычала она, — ты забыл, кто такая Тимофеева? Думаешь, она смолчит? Лучше уж я сама сестре глаза открою на то, с кем она связалась, чем эта курва позвонит и расскажет во всех подробностях. А ты знаешь, что это так и будет.
Женя замолчал. Потом тяжело вздохнул и потянулся за стаканом:
— Тебе капец, Мих, — коротко признал он, — полный.
— Я знаю.
— На хрена ж ты это сделал?
— Да какая разница? Главное, что сделал, — Аня снова взялась за телефон, — все звоню…
— Не надо, — прохрипел Краев, поднимаясь со стула, — не надо. Я сам…
Каждый шаг через силу, каждый вдох — как последний. И бежать некуда, и откладывать нет смысла. Или Люба, или Анька доложат, без вариантов.
Возле выхода, прежде чем выйти на улицу, остановился. Привалился спиной к стене, поднял измученный взгляд к потолку.
— Дебил, твою мать, — ударился затылком по стене, потом еще раз, — идиот!
В зале продолжали ругаться Измайловы:
— Может, наладится? — в голосе Жени не было ни капли уверенности.
— Смеешься? На хрен он ей после такого нужен? Я Златку знаю. Не простит.
Краев тоже это знал. Лучше, чем кто бы то ни было.
***
Он с трудом переступил через порог, прислушиваясь к тишине спящего дома и подыхая от осознания того, что придется сейчас взглянуть в ее огромные заплаканные глаза. Разулся, стараясь унять дрожь в руках, повесил куртку и направился в спальню.
Ну, почему он вчера не остановился, не прислушался к доводам разума, к своему собственному сердцу, кричавшему о неправильности поступка? Как сейчас подойти к ней, когда самому от себя противно? Как заставить себя произнести то, что разрушит их мир? Как признаться?
