солнца в тени густых ветвей, когда он, словно предвидя мой вопрос, сам начал рассказ:
— Ясно помню те дни, когда я решил поехать в Дзорагюх, чтобы исчезнуть на некоторое время из города. С радостью принял я предложение моего друга — занять место учителя в этом далеком селе. Меня соблазняли два обстоятельства: во-первых, там я хотя бы на время избавлюсь от слежки охранки, а во-вторых, смогу хорошо и спокойно работать.
Когда инспектор училищ пояснил мне, что Дзорагюх — это глухой уголок, где прекрасный воздух, густые дремучие леса и много дичи, я заторопился и, кажется, в тот же день отправился в дорогу.
Было начало зимы. Только что выпал снег. Ночью мы приехали на эту самую тропинку и стали удаляться от большой дороги. Снег сверкал под луной, как белый мрамор, и в нем отражались темные стволы деревьев. Проводник из Дзорагюха показал пальцем на долину, видневшуюся внизу.
— Вон оно, наше село!..
На снежной белизне виднелись маленькие черные точки. Это были жилища, стога сена и пирамиды кизяка. В окне одного из домов мерцал белый свет, как будто среди этих теней заблудилась маленькая звездочка. Мы спустились по склону горы. До нас донесся звонкий лай собаки. Эхо в лесу вторило ему звуком, похожим на удары топора.
— Это лает наш Богар, — сказал проводник. Лошадь, точно узнав лай Богара и поняв, что село близко, прибавила шагу.
А мне казалось, что я еду в одну из тех далеких сказочных стран, о которых рассказывал мне когда-то учитель географии. Дети часто мечтают о неведомых странах, где живут краснокожие, на деревьях сидят птицы, сверкающие разноцветным опереньем. И каждый раз, когда им предстоит дорога в новые, неведомые места, они представляют себе, что обязательно попадут в такую сказочную страну.
Так казалось и мне, хотя я был уже юношей. По-видимому, это настроение навевалось лесом, величием зимней ночи, неясными очертаниями скал и таинственными звуками, доносившимися из ущелий. Может быть, этому способствовала и моя усталость. Во всяком случае, тот первый приезд в Дзорагюх останется в моей памяти как одна из лучших ночей моей жизни.
Проводник повел меня к себе. Как сладко я заснул у тонира, на курси. Ночью я приоткрыл глаза и посмотрел в ердик. Зимнее небо было еще темным. Я снова завернулся в одеяло, вытянул ноги поближе к теплой золе тонира, и где-то на грани сна закачался ночной, полуреальный мир.
Утром, когда я открыл глаза, мне стало неловко: все давно уже поднялись и ждали моего пробуждения, чтобы затопить печку.
Я вышел из дому. Со двора открывался вид на все село и на нашу ночную дорогу. У курятника на меня залаял Богар, но его лай не вызывал больше страшного эха. Нависшие скалы не казались призрачными. На снегу, на крышах сверкало зимнее оранжевое солнце. Из ердиков подымался дым.
В тот же день меня устроили в доме, где я должен был жить. Хозяин Оган-апер[14] был человек патриархального склада. Теперь в наших деревнях больше не встретишь таких людей. Зимою он садился у камина, сложив около себя сухие дрова, подбрасывал по одному полену в огонь и рассказывал всевозможные истории из времен шахов, рассуждал о давно прошедших днях, об охоте и о лесах. А если его никто не слушал, он чувствовал себя одиноким, усталым, тогда он садился перед камином и раскрывал шаракан[15].
Дома нас было четверо: я, Оган-апер, его старая жена и десятилетний Ашот, ставший моим верным проводником. Вместе отправлялись мы в школу, потому что еще не привыкшие ко мне собаки лаяли на меня с крыш и обсыпали снегом, который сбрасывали задними лапами.
Школа находилась на краю села, на небольшом холме. Двором ей служило старое кладбище. Просторная комната, два ряда простых деревянных скамеек, на стене — классная доска. Кроме этой доски, на неоштукатуренных стенах не было ничего. В окнах вместо стекол — промасленная бумага, приклеенная тестом.
Однажды, подымаясь на холм, я поскользнулся на льду, упал, и мои единственные часы разбились вдребезги; до конца года я обходился без часов. В солнечные дни мы определяли время по теням, а в облачные — по нашей усталости.
Спустя две недели я уже знал всех своих учеников (их было около сорока) по именам, знал дома многих из них, знал их родителей. Это были живые ребятишки с горящими глазами. Я сдружился с ними очень быстро.
Услышав звонок дежурного, я спускался по лестнице; не доходя до вершины холмика, я уже видел ребят, толпившихся у школы. Мы входили в класс вместе.
После уроков я почти всегда бывал дома. Оган-апер уходил в хлев кормить скотину. Ашот носил солому. Старуха разводила огонь в очаге или перебирала крупу для ужина. Я складывал сухой хворост Оган-апера в камин, ложился перед огнем и смотрел, как рассыпаются головешки и как искры, вырываясь из языков пламени, улетают в ердик.
Когда начинало смеркаться, появлялись Оган-апер с Ашотом. Они разувались и садились у огня. И, пока старуха готовила ужин, Оган-апер начинал рассказывать какую-нибудь старинную историю; для того чтобы дослушать ее до конца, нам с Ашотом часто приходилось нарушать его сон.
— М-да… где я остановился? — просыпался он и, пока мы не напоминали ему, жаловался: — Постарел я, все время клонит ко сну, — и продолжал прерванный рассказ.
Я внимательно слушал моего товарища. Деревья все так же свешивали ветви над дорогой, но я перестал сбивать хлыстом листья. Солнце уже поднялось, и капли росы испарились.
— В Дзорагюхе живет один охотник; зовут его кривошеим Антоном. Сейчас он уже сильно постарел. Глаза почти ничего не видят, и он перестал ходить на охоту.
Оган-апер много рассказывал о нем. Однажды в лесу Антон вступил в единоборство с медведем. Медведю удалось сломать его ружье, и он уже кинулся на Антона, но Антон сумел увернуться и убить медведя.
Оган-апер рассказывал также, как Антон ловил лисиц в норах. «Увидишь его — удивишься. Худой, низенький, с кривой шеей. Кажется, ударишь — мокрое место останется», — говорил Оган-апер.
Однажды я решил пойти с ним: на охоту, хотя до сих пор охотился редко. Старик, обещал. достать у соседа кремневое ружье.
В воскресенье рано утром, когда дым только начал подниматься из ердиков, мы с Антоном пошли в лес. От моих четырех выстрелов только снег осыпался с веток, но ни одна лисья шкура не была даже опалена.
Антон подбадривал меня, говоря, что для начала и это хорошо. Но я поймал хитрую улыбку на
