его рябом лице. Сам он убил одну старую лису и двух малиновок. Однако с лисой нам пришлось изрядно повозиться.
Когда Антон выстрелил, я сквозь дым увидел, как она покатилась. Мы подбежали, но схватить ее нам не удалось — оскалившись, она побежала, оставляя на снегу кровавые следы. Несколько раз она, обессилев, падала: на этих местах крови было больше, и на снегу оставались клочья шерсти.
Пока мы гонялись за лисицей, Антон подстрелил еще одну малиновку. Мы устремились за добычей и тут увидели в яме мертвую лисицу. Она лежала, съежившись, прижав морду к ране. Высунутый язык был весь в крови. Очевидно, она зализывала рану. Антон перекинул лисицу через плечо, я взял малиновок, и мы направились домой.
Уже возле самого села, на лесной поляне, я услышал хруст сухих веток, как будто олень разбрасывал их рогами, чтобы достать из-под снега сухие листья. Я оглянулся.
Передо мной был мальчик лет восьми-десяти. Он складывал хворост на веревку, лежащую на снегу. За ним стояла девушка с тонкой веткой в руке.
Вот чье лицо сразу врезалось мне в память и уже никогда не исчезало, хотя с тех пор прошло двенадцать лет, и каких лет!
Мой товарищ замолк. На его лице снова появилась улыбка блаженства, такая же, как в первый раз, когда мы только что выехали на лесную дорогу. Как будто он снова видел перед собой девушку с сухой веткой в руке.
— Увидев ее, я остановился, — медленно продолжал он, — и хотя Антон что-то рассказывал про нее, я не слушал его. Помню, что, когда мы перешли поляну и спускались к селу, я еще раз оглянулся. Не знаю, было это на самом деле или нет, но мне показалось, что девушка улыбнулась. Она наклонила голову, и тонкая ветка переломилась в ее руке.
Уже с балкона нашего дома я снова увидел девушку. С вязанкой хвороста на спине она с мальчиком спускалась к ригам, идя по нашим следам. На девушке было серое платье; голову покрывала шерстяная шаль, очевидно, домашней вязки. Я, не отрываясь, смотрел на них. Оган-апер спрашивал меня о чем-то, Ашот ощипывал малиновок, я же рассеянно отвечал Оган-аперу, не переставая наблюдать за девушкой — я решил проследить, в какой дом она войдет.
Какова же была моя радость, когда на следующий день я узнал, что ее младшая сестра учится у меня в школе.
С этого дня девочка с красным платком на голове, бывшая до сих пор просто одной из сорока учащихся, отделилась в моих глазах от всех остальных и стала центром моего мироздания.
Я захотел узнать имя той девушки. Для этого я предложил ученикам рассказать о своих семьях. Так как других сестер у моей ученицы не было, нетрудно было установить, что девушку, которую я видел в лесу, зовут Хонар[16]. Другие ученики подняли руки, тоже желая рассказать о своих семьях, и были очень удивлены, когда я написал на доске новое упражнение по сложению.
Хонар, Хонар… Я смотрел на цифры, написанные на доске, но видел только лицо девушки в шерстяной шали, увязшие в снегу нови ® черную веревку, лежавшую, как змея, на белом снежном покрове.
Временами ее лицо точно скрывала плотная пелена, и тогда наступали серые дни, я вспоминал лишь, что в лесу мы убили старую лису и трех малиновок. Временами лицо снова возникало, загоралось перед моими глазами, и я силился понять, в самом ли деле улыбнулась девушка, когда я оглянулся, или это только показалось мне.
Я еще раз собрался на охоту с Антоном. На поляне я подошел к тому бревну, возле которого тогда стояла девушка. Антон крикнул мне сзади, что дорога поворачивает направо. Следы девушки были занесены снегом. Ничего не было видно. Только под деревом лежала сухая ветка. Я нагнулся и поднял ее.
Возвращаясь, мы пошли по кривым улочкам, чтобы посмотреть на ее дом. Собаки с лаем бросились на незнакомцев. Я все-таки увидел ее во дворе через полуоткрытую дверь. Она держала в руках охапку сена. Заметив меня, она быстро отвернулась и вошла в дом. От меня не укрылось, что она покраснела.
В этот день я был так весел, что Оган-апер, наблюдавший за мной, засмеялся и высказал предположение, что мы с Антоном, вероятно, учинили в лесу какую-нибудь шалость. После ужина, когда он задремал у камина, я быстро перелистал его шаракан и переложил шерстяную нитку, служившую ему закладкой, на другую страницу. Утром Оган-апер удивился, когда это он успел прочесть половину толстой книги, и, начав читать, подозрительно поглядывал то на меня, то на Ашота.
В течение зимы лишь два раза я видел Хонар. Целый месяц она была больна и выздоровела только перед масленицей. Я часто спрашивал о ней сестру. И всякий раз под разными предлогами, издалека, как будто случайно, между прочим.
Не всегда было легко найти удобный повод. Помню, три дня я не имел о ней сведений, но стеснялся спросить: вдруг маленькая девочка скажет об этом дома. На четвертый день я пришел в школу раньше обычного. Сестра Хонар еще не приходила. Я стоял у входной двери и смотрел на холмик. Ученики грелись у печки. Но вот она появилась. Увидев меня, девочка, очевидно, решила, что получит выговор за опоздание. Она ускорила шаг и, подойдя ко мне, проговорила:
— Хонар уже встала.
Позже я узнал, что девочка солгала. Хонар лежала еще четыре дня.
На масленицу я наконец увидел девушку. Напротив нас, на крыше, девочки играли в снежки и пели. Некоторые из них держали в руках яблоки. Все были в новых платьях: красных, синих, зеленых. Хонар находилась среди них. На ней было длинное платье из красного, в полоску ситца. Она стояла на краю крыши, спрятав руки под передник, и смотрела на девочек, которые бегали, весело смеясь и подталкивая друг друга.
Хонар похудела и побледнела. В новом платье она казалась мне еще выше и стройней. Тесемки от синего передника были завязаны узлом на спине. Взглянув случайно на балкон и увидев меня, она отошла от края крыши и присоединилась к подругам.
Я снова видел ее белое лицо и миндалевидные глаза. Эта девушка в красном платье показалась мне ребенком; на голове была та же шерстяная шаль, что и в тот день. Я вошел в комнату, чтобы не смущать ее, потому что девочки начали шушукаться, а те, что учились в школе, при виде меня закрыли лица передниками.
Лес уже кончился, и мы ехали пышными
