Мама берет меня за руку и крепко сжимает.
— Мне бы очень этого хотелось, милая.
Проводит рукой по моей щеке, обхватив мое лицо, как делала, когда я была маленькой девочкой.
— Ной кажется милым парнем. — Мы раскачиваемся на качелях, и их пружины жалобно скрипят.
— Да уж.
Один уголок ее рта изгибается в понимающей улыбке.
— И симпатичным.
— Он больше типаж Мэг, чем мой, — говорю я, пытаясь скрыть тот факт, что нахожу его безнадежно привлекательным. Забавный способ сделать это.
—М-м-м... — Она снова отталкивается на качелях, пружины скрипят. — Просто будь осторожна, ладно? — Мама улыбается и похлопывает меня по бедру.
Соглашаюсь с тем, что бы быть осторожной… что бы это ни значило.
15
НОЙ
Тревор прислоняется к краю сцены и ставит свой бокал.
— Удачливый ублюдок, ты сделал это, — смеется он, глядя на переполненный бар.
Я настраиваю гитару.
— Да, если количество окружающих тебя кисок делает из тебя успешного человека, то думаю, что да. — Закатываю глаза и включаю свой усилитель. — Ты просто идиот.
— Серьезно, смотри. — Он кивает подбородком в сторону девушек у края сцены, прихорашивавшихся и хихикающих, как безмозглые курицы. — Ты можешь взять любую из них.
Иногда мне кажется, что привилегированное положение делает тебя тупицей. И под привилегированным я имею в виду не то, что ты вырос с серебряной ложкой во рту, а то, что ты вырос с людьми, которым на тебя насрать. Должно быть, трудно оценить что-то ценное, когда ты понятия не имеешь, что именно ценно. А такие девушки — они не представляют ценности. Они отвлекают от твоей дерьмовой жизни.
— Чувак, — говорю я, садясь на табурет, — любой идиот может развести девушку на секс.
— Верно, но только идиот с гитарой может получить любую девушку для секса.
Смеясь, наклоняюсь, хватаю свой бокал с пола сцены и делаю глоток. Поверх стакана замечаю входящих Мэг и Ханну и улыбаюсь. Ханна в выцветших джинсах, ее волосы собраны в свободный хвост, что заставляет её выделяться среди всех коротких юбок и обтягивающих платьев. Мое сердце бьется немного быстрее.
Господи, это просто смешно.
— Что ты… — Тревор окидывает взглядом толпу и скрывается в тени сцены. — Вот дерьмо, — бормочет он, слегка надвинув козырек бейсболки на глаза. — Это Мэг там, да?
— Ага, — говорю я, глядя на Ханну.
— Слушай, чувак, я же тебе говорил. Если уж на то пошло, то она просто чокнутая.
— Ты что, совсем спятил? Она мне не нужна.
— Тогда кому ты... — Прищурившись, он еще раз оглядывает толпу. — О, черт возьми, нет. Ханна? — Трев поднимает обе брови. — Ханна Блейк?
Я улыбаюсь, дергая струну своей гитары.
— Она не стала бы тратить на тебя время, она...
Ханна улыбается и машет мне рукой, а я машу в ответ, прежде чем посмотреть на Трева.
— Что она?
— О, она просто ведет себя вежливо, потому что ты работаешь на ее отца.
— Как насчет того, чтобы просто заткнуться и напиться? — Я подхожу к микрофону и откашливаюсь, наигрывая аккорды к первой песне.
К концу первого сета Тревор направляется к бару, и Мэг следует за ним. Она притворяется, что не замечает его, откинув волосы в сторону. Я никогда не пойму девушек. Я имею в виду, она знает, что он засранец, и все же смотрит на него с влюбленными глазами. Если мне нужно было бы угадать, она ждет, что он посмотрит в ее сторону, чтобы притвориться, что не хочет иметь с ним ничего общего.
Продолжаю петь, все мое внимание приковано к Ханне, почти не обращаю внимания на слова, слетающие с моих губ.
Когда заканчиваю выступление, девушки в первых рядах аплодируют. Остальным в баре наплевать на все, кроме их напитков и того, кого они заберут домой на ночь.
— Хорошо, что ж, на сегодня все. А теперь вы все можете послушать эту танцевальную хрень, которую крутят в субботу вечером, — смеюсь, прежде чем выключить микрофон и упаковать гитару. Перекидываю через плечо ремень кейса и спрыгиваю со сцены, уставившись в пол, чтобы не разговаривать ни с одной из девушек, столпившихся вокруг меня.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
На краю танцпола замечаю парня, который упирается рукой за стену, загнав Ханну в угол в задней части комнаты. Она нахмурилась, челюсть сжата. Ханна пытается отодвинуться от него, но он преграждает ей путь, и я спешу к ней.
Какой-то пьяница оказывается у меня на моем пути, и я отталкиваю его в сторону.
— Козел, — орет он в след, но я не обращаю на него внимания. Я сосредоточен на Ханне.
Ее взгляд встречается с моим поверх плеча этого придурка, и думаю, именно это заставляет его обернуться и посмотреть на меня. А, черт. Макс Саммерс. Моя челюсть напрягается, руки автоматически сжимаются в кулаки. Расправив плечи, встаю между ними и обнимаю ее, стреляя в него взглядом «отвали-от-моей-девушки».
— Пойдем выпьем, — говорю я Ханне.
Как только мы обходим Макса, на его лице появляется саркастическая ухмылка.
— Итак, — говорит он, бросив на Ханну мимолетный взгляд, прежде чем посмотреть на меня. — Это его ты выбираешь, а, Ханна? Нищий, — он выпрямляется передо мной,— белый, — затем разминает шею, как борец WWF, — мусор (прим. White trash — грубый термин, нередко используемый в обиходной речи в США для обозначения деклассированных белых американцев, часто живущих на пособия по безработице, в трейлерах, отличающихся низким социальным статусом и уровнем образования).
Ах ты сукин…
Все, что я слышу, это звон бойцовского колокола в моей голове. Стиснув зубы, снимаю гитару с плеча и прислоняю ее к стулу. Боже, мои костяшки пальцев так и ноют от желания расквасить ему нос.
Ханна кладет ладонь мне на грудь и слегка качает головой.
Хочу сделать ее счастливой больше, чем ударить его по лицу, и это первый признак того, что я попал в беду. Глубоко вздыхаю, чувствуя, как бьется пульс на шее.
— Отвали, Саммерс.
В ту же секунду, как поворачиваюсь к нему спиной, раздается треск, и острая боль пронзает мою голову. Ошеломленный, делаю несколько шагов вперед и хватаюсь за барный стул. Когда я смотрю вверх, осколки стекла падают мне на плечи, и, конечно же, вокруг собралась толпа. Дерьмо.
— Оставь его в покое, Макс! — Ханна уперлась в него руками, но он не сдвинулся с места.
— О, как мило, — Макс смеется.
Сжимаю пальцами переносицу, наполняясь гневом.
Боже, я собираюсь надрать ему задницу.
— Похоже, теперь ты превратилась в шлюху, а, Ханна?
Вот и все! Мой гнев лопается, искрясь, как оголенный провод. Отвожу руку и ударяю его кулаком прямо в челюсть. Он врезается в стену, оглушенный, и я ударяю его снова. Макс пытается ударить меня в ответ, но я уворачиваюсь и бью его прямо в живот, прежде чем схватить за плечи и прижать к стене. Наклонившись к его лицу, говорю: — Не смей говорить о ней такое дерьмо. — Толкаю его в стену и отпускаю. Он оседает на пол.
Оборачиваюсь, моя грудь вздымается от гнева, костяшки пальцев пульсируют от боли.
Ладонь Ханны прижата ко рту, а другая — к груди. Не уверен, злится она или испугалась, но она хватает меня за руку и тащит из комнаты.
Один из вышибал останавливает нас в дверях.
— Есть проблемы, Грейсон?
Ханна поднимает руку.
— Нет, Билли. Это Макс начал.
— А, понятно. Макс. — Билли хлопает меня по плечу. — Чувак тот еще придурок, — говорит он, прежде чем направиться в комнату, гудящую от возбуждения.
Не говоря больше ни слова, Ханна тащит меня через бар к выходу. Сигаретный дым плывет перед нами, когда мы выходим на улицу, и она отмахивается от него. Какое-то время Ханна просто смотрит через парковку, кусая губу. Наконец, она фыркает.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Спасибо.
— Этот парень — кусок дерьма. Я уже однажды надрал ему задницу. — Отпускаю руку Ханны и провожу рукой по волосам, беспокоясь, что этот ублюдок собирается выдвинуть против меня обвинение. Снова.
Только этого мне не хватает.
