— Черт! — выдыхаю я, вышагивая под мерцающей неоновой вывеской бара.
— Эй, все будет хорошо. — Ханна кладет руку мне на плечо. Это такое простое прикосновение, но оно так успокаивает.
Черт. Она так хорошо меня понимает.
— Ты можешь... — Она роется в сумочке свободной рукой, прежде чем вытащить телефон. — Ты можешь отвезти меня домой? Я просто хочу выбраться отсюда, а Мэг там со своим бывшим, и она, наверное, пойдет…
— Да, конечно.
Улыбнувшись, Ханна тыкает пальцем в экран телефона и прикладывает его к уху. Я киваю в сторону своего грузовика, и мы идем бок о бок по гравийной стоянке.
— Эй, — говорит Ханна в трубку. — Ты где? — Я отпираю дверь и придерживаю ее для нее. — Да, понятно. Я так и думала, — фыркает она. — Ладно, ясно, меня подвезут, так что...
Она закрывает дверь, а я обхожу машину и сажусь за руль. Когда завожу мотор, Ханна все еще говорит по телефону.
— Все нормально. Со мной все в порядке. Я обещаю. — Ханна заканчивает разговор, смотрит на меня и нервно улыбается, вытирая ладони о джинсы.
— Мэг предупреждала тебя обо мне?
— Что? — Она хмурится.
— Я знаю, что она велела тебе держаться от меня подальше, — говорю я, выезжая на двухполосное шоссе.
Бросаю на неё взгляд, и она прищуривается. Готов поспорить на деньги, что она гадает, откуда я это знаю. Я не знал. Но уверен, что большинство девушек предупреждают своих лучших подруг держаться подальше от большого злого волка, а Мэг знает, что я не гожусь для Ханны. Черт, очевидно, она права.
— Я знаю, что она это сделала, так почему же ты разговариваешь со мной?
— Может быть, я ей не верю.
— Да неужели? — я смеюсь. Это так мило.
— А должна?
Светофор загорается красным, и я останавливаюсь на перекрестке. Лунный свет пробивается сквозь ветровое стекло, озаряя ее лицо. Эта исключительная красота, исходящая от нее, делает меня уязвимым.
— Может быть. — Мой взгляд падает на ее губы, и все, что я хочу сделать, это поцеловать ее. Может быть, я мог бы поцеловать ее. Возможно, я много чего мог бы с ней сделать, но впервые в жизни боюсь, что что-то испорчу, поэтому сглатываю и беру ее за руку, переплетя свои пальцы с ее. Я не хочу запятнать ее невинность. Вместо этого мне хочется раствориться в ней.
— Я рискну, — выдыхает она.
Загорается зеленый свет, и я снова обращаю свое внимание на дорогу. Двигатель шипит и почти глохнет, когда нажимаю на газ.
— Предпочитаешь ходить по острию?
— Все бывает в первый раз…
Маленький городок сменяется полями высокой травы. Коровьими пастбищами. Полями хлопка в полном цвету.
— Ты ведь знаешь, что я пока не отвезу тебя домой?
— Неужели? — Улыбка медленно появляется на ее лице.
— Дурной тон провожать леди домой до полуночи. — Стучу по часам на приборной доске. — Итак, у меня есть еще час и пятнадцать минут.
— Хм.
— Ну же, ты же знаешь, что не хочешь домой.
— Ты прав. Не хочу.
16
ХАННА
Мы останавливаемся под дубом у озера Митчелл. Одним из тех клише озерных деревьев с качелями из покрышки, свисающей с ветвей. Свет вспыхивает в салоне, когда Ной с улыбкой распахивает дверь. У плохих мальчиков не должно быть таких ямочек на щеках — от этого становится еще труднее не позволить им разбить твое сердце в надежде, что, может быть, только может быть, ты сможешь приручить их.
Ной открывает мою дверцу и помогает выбраться из грузовика. Остропряный аромат его одеколона подхватывает теплый ветерок, пробежавший по моим волосам.
Жужжание цикад эхом отдается от озера почти в такт плеску воды, бьющейся о берег.
— Где мы?
— Ш-ш-ш, — шепчет он мне на ухо, тепло его дыхания обдувает мои волосы, прежде чем он берет меня за руку и ведет в темноту.
В Рокфорде ночь не просто темная, это было то, что называют деревенской тьмой. Ни уличных фонарей, ни зарева из соседнего города. В этом был какой-то покой. Иногда покой приходит от самых простых вещей, которые мы часто принимаем как должное. Цикады, душная жара. Темнота.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Мы идем по грунтовой тропинке, которая ведет между домом и лесом, пока не ступаем на шаткий пирс с маленькой шлюпкой, привязанной к концу. Потертые доски скрипят под нашим весом, и по какой-то причине меня пронзает ознобом.
Мы останавливаемся на краю, и Ной сжимает мою руку.
— Давай, залезай.
— Ной…
Парень усмехается, и хотя знаю, что не должна этого делать, я уступаю ему. Он помогает мне забраться в лодку, прежде чем запрыгнуть за мной. С носа лодки брызгает вода, когда Ной споткнулся о скамью, раскинув руки, чтобы сохранить равновесие. Лодка раскачивается из стороны в сторону, и я хватаюсь за борта, как будто это могло удержать ее от опрокидывания. Смеясь, Ной отвязывает лодку, хватает цепь и дергает. Маленький двигатель с жужжанием оживает. А потом мы несемся вперед, скользя по черной воде.
Прохладный ветерок с озера кружит вокруг меня, и я закрываю глаза, вдыхая солоноватый запах воды. Когда мотор стихает, мы погружаемся в тишину, и я открываю глаза. Пухлые облака скрывают луну, погружая нас в глубокую тьму, прежде чем омыть воду бледным серебристым светом.
— О чем ты думаешь? — спрашивает Ной.
— Что ты сумасшедший. — Я сфокусирую взгляд на нем.
Ной смеется, прежде чем пересечь маленькую лодку и сесть рядом со мной.
— Я люблю безмятежность.
Я постукиваю по борту лодки.
— Дай угадаю, это ведь не твоя лодка?
— Черт возьми, нет, — улыбается он.
Я закатываю глаза.
— Значит, ты крадешь чужие лодки?
— Заимствовать — более подходящий термин.
— Ладно. Позаимствовал... но зачем?
—Я же сказал, что люблю безмятежность. — В этом парне было гораздо больше, чем он когда-либо показывал.
— Так скажи мне, Ной Грейсон, парень, который любит безмятежность, почему у тебя такая плохая репутация?
— Ну, я уже говорил тебе, что был незаконнорожденным ребенком, которого не хотели собственные родители.
— Это не делает тебя плохим мальчиком, — я смеюсь.
— Ладно, Шекспир.… Я воровал вещи. Меня исключили из школы. — Изучая меня, он медленно придвигается ближе. — И я склонен разбивать девичьи сердца, — шепчет он.
По моему лицу пробегает легкий жар.
— Тогда, может быть, им не следовало отдавать тебе свои сердца.
В его глазах мелькает веселье.
— Я ломаю все, к чему прикасаюсь, Ханна Блейк. — Ной проводит пальцем по моей руке. Тепло его прикосновения вызывает необъяснимый покой. — Я тебе не гожусь, — шепчет он так близко к моим губам, что я почти ощущаю его вкус.
— Я тебе не верю.
— Пожалуйста, не заставляй меня доказывать тебе это, — говорит он, усаживаясь на скамейку. Парень медленно обнимает меня за талию и откидывается назад, увлекая за собой.
Может быть, мне следовало что-то сказать, может быть, следовало сесть, но я этого не делаю. Я прижимаюсь к нему, и мне становится так легко. Мне это кажется правильным. Ной Грейсон позволяет мне раствориться в нем.
— Ты хорошо пахнешь. — Щетина на его подбородке щекочет мое лицо, когда он прижимается своей щекой к моей.
— Спасибо, — шепчу я. — И ты тоже.
Я чувствую, как он улыбается мне в шею, и мое сердце бешено колотится о ребра, как колибри в клетке.
Ной двигается у меня за спиной, и прежде чем я осознаю это, я уже лежу на груди Ноя Грейсона посреди озера, глядя на звезды. Мой миг покоя в бурном мире.
— Почему ты здесь, Ханна? — выдыхает он мне в шею. — Думаешь, что я нуждаюсь в спасении? Хочешь трахнуть меня назло папочке?
То, как он сказал «трахнуть», что-то делает со мной, заставляя меня почувствовать себя дикой или свободной, или как будто он не боялся сломать меня — я точно не знаю, что именно, но это заставило меня что-то почувствовать. Я судорожно сглатываю.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Потому что мне нравится быть рядом с тобой. — Ной уткнулся лицом мне в шею, и я провожу пальцами по его руке. — А ты? Хочешь запятнать невинную дочь проповедника? Нуждаешься в спасении? Или…
