Капитан Глеб весело ворочался, Сашка молчал.
Хорошая доза оптимизма перед тяжёлым и холодным сном была явно для парня необходима, его впечатления прошедшего дня также нуждались в плавном и, по возможности, приятном аккомпанементе забвения.
Заботливый отец начал сознательно неторопливую, нейтральную по словам и ассоциациям, приготовленную им заранее колыбельную болтовню.
– …Ты даже не представляешь, как иногда бывают полезны случайные, не умышленные, и не приобретаемые специально знания. Среднестатистический человек ведь обычно не в состоянии оценить богатство того, что он когда-то услышал, увидел, но не обратил никакого внимания на эту мелкую, даже незначительную, на первый взгляд, информацию. Ну, так вот…
Капитан Глеб нарочито громко, в расчёте на внимание Сашки, покряхтел, с удовольствием, якобы ещё уютней, устраиваясь на своей циновке.
– Послала меня однажды Родина повышать её обороноспособность. Ты был тогда ещё крохотным человечком, практически младенцем, а я – старшим лейтенантом военно-морского запаса. В той местности, где наша семья тогда проживала, редкую воинскую специальность дивизионного минёра имел только я, твой славный отец. К несчастью. Это я в смысле специальности…. Ну так вот, партия, Родина и военкомат выбрали именно меня и послали в далёкий город Кронштадт на переподготовку, «партизанить», на целый месяц. Сопротивление было бесполезным.
Переодели нас там, солидных семейных мужиков, в музейные, сталинских ещё времён, кителя морских офицеров, расселили в старом форте по казармам, и начали учить современному военному делу настоящим образом.
Через день, два нам всем стало скучно.
Правда, кто-то из коллег для развлечения вызвался помочь крышу казармы перекрыть, какого-то умельца по его собственной просьбе определили отопительные котлы в кочегарке перебирать, к осени форты готовить. Остальные, в том числе и я, строем ходили с тетрадками на занятия. Бред….
И вот, на одной из лекций заместитель командира этих самых офицерских курсов, роскошный, седовласый и длинноусый капитан первого ранга, демонстрируя нам, двум сотням собранных в одной просторной аудитории гражданских штурманов и капитанов, свою прогрессивность и расположенность, предложил угадать одну дату. Красную дату, в календаре. Правда перед этим он страшно укорял нас всех, оптом, что мы, мол, ленивые и нелюбопытные, что ничего мы уже не знаем из изученных нами ранее общественных наук, ничего не запоминаем и из обыденной жизни. Так вот он и сказал: «Кто за пять секунд отгадает, что за событие празднует мировая общественность ежегодно 25 мая, того я признаю полностью готовым боевым офицером и своим приказом немедленно отпущу домой. Сегодня же. Ну?».
Зал ахнул.
Ангел в погонах дарил три недели свободы!
Но сразу же по рядам прокатился шикарный вздох разочарования. Никто действительно ничего не знал про эту дату. Почти никто….
Своего-то папку ты изучил уже, уверен, что папка-то твой кое-что кумекает в этой жизни…
Пять секунд, тишина, муха жужжит под потолком.
И тут я поднимаю руку.
Господа офицеры остолбеневают. От невозможности, от зависти, от предчувствия возможного скорого обретения долгожданной свободы одним из их сокамерников.
Бросил на меня заинтересованный взгляд и капитан первого ранга.
«Коллега, а вы уверены?».
Тут уж я расправляю плечи и чеканю в замершее пространство.
– Ежегодно, 25 мая, всё прогрессивное человечество нашей планеты отмечает День освобождения Африки!
Седоусый и седовласый командир в восхищении разводит руками, признавая мою победу.
Зал взвывает от восторга!
Мадонна, Леди Гага, Стинг, не считая Элтона Джона, в сумме, никогда не слышали в своей мелкой эстрадной деятельности таких бурных и продолжительных аплодисментов!
Военный преподаватель сдержал своё слово и через день я уже уезжал и Кронштадта домой, к тебе, проштамповав командировочное удостоверение.
На прощанье капраз, не смирив всё-таки любопытства, вроде как между делом поинтересовался, занеся авторучку для подписи, по какой такой причине я знаю тонкие подробности про данную занудную международную дату.
Я ответил ему честно, как всегда, ну, ты же знаешь…
Что, мол, им спрошено про 25 мая, а так как я был рождён 24-го этого же месяца, то с детских лет имел привычку заглядывать в настенный календарик-численник, изучая следующие после моего дня рождения, счастливые для прочего человечества дни. Первой же следующей и была там всегда эта самая освобождённая Африка…
Вот такая вот польза бывает от наших случайных, несистемных знаний.
Ты спишь?
– Почти…
– Это хорошо. Продолжаем сеанс ностальгического гипноза.
Капитан Глеб ничем не мог помочь в эти минуты своему юному сыну: ни лишним теплом, ни сытной пищей, ни окончательным решением; ничем, кроме одного – быть рядом с ним, изо всех сил казаться мальчишке уверенным и сильным.
– … Или вот, раз уж у нас о музыке речь-то зашла. Уверен, ты и не знаешь, что милашку Оззи Осборна по-настоящему с детства Джонни кличут. Это он потом, когда повзрослел, в Оззи трансформировался.
– А почему?
Сашка с любопытством высунул нос из-под скомканного было сонным желанием капюшона куртки.
«Перестарался…».
– А такая у Джонни Осборна любимая книга была в детском саду – «Волшебник страны Оз». Вот он и назвался потом в её память…
– Круто!
«Точно, лишка интереса ты взял, папаня…».
– А вообще, сумма наших жизненных впечатлений – это как блестящий шар из разноцветных стеклышек и осколков зеркал, собранных нами когда-то в жизни. Одни случайные впечатления, события, знания ярче, другие – таинственней, третьи имеют незаметную, на первый взгляд, практическую ценность.
– Или вот ещё….
«Дожимать клиента, доводить его до полной и приятной истомы!».
– Не знаю уж и откуда что взялось, но в моём учебнике алгебры, кажется в девятом классе, на внутренней обложке, я собственноручно сделал грандиозную надпись: «Ошибаться может каждый, но упорствовать в своем заблуждении может только глупец». Помню, как девчонки-одноклассницы замирали от такой взрослой философии, почтительно интересовались все, как одна, авторством справедливых слов. Ну, я, естественно, небрежничал. В зависимости от обстоятельств говорил, что это Еврипид, что Цицерон…
– А помнишь, как ты сам-то снежинки «свежинками» в три года называл?
Глеб помолчал, ожидая ответа.
Не дождавшись, улыбнулся.
Помедлив для верности несколько неподвижных минут, капитан Глеб Никитин чрезвычайно медленно, плавно и аккуратно поднялся с их совместного лежака.
«Холодина-то какая! Но зато комаров нет…».
Глеб удобно устроился на бревне под свет костра.
Он, как и обещал сыну, собирался не спеша распустить на нитки свой почти белоснежный носок.
Утром они с Сашкой обязательно должны будут поймать рыбу. Или птицу. И съесть их. Чтобы жить.
Гордыня
Родители приставали к ней с самого утра.
– Никуда я не пойду, у меня болит голова. Отстаньте.
Особенно старался отец, всё трогал её за плечо, пытался заглядывать в глаза.
– Евушка, скажи мне честно – что с тобой?
Она цедила сквозь зубы:
– Ничего. Просто болит голова.
Наконец-то отец с Софьей уехали.
В гости, к своим ненаглядным Парфёновым.
Она отчётливо видела, как за окном комнаты воздух медленно потемнел, и духота плотных домашних штор вскоре стала совсем невыносимой.
– Ненавижу!
Истерика настигала, перехватывала горло, больно сжимала губы.
Она очень быстро оделась, собралась.
Брезгливо сдерживая взволнованное дыхание, скользнула в отцовский кабинет. Где лежат его ежедневные деньги, она знала давно. Не считая, взяла немного, сунула в карман джинсов.
И, уже убегая, сильно ударила ладошкой по шахматной доске на рабочем столе отца. Все фигурки дружно подпрыгнули, две крайние свалились на пол.
«Ну и пусть…!».
Город был тесен и глуп.
Девчонки в этот вечер её уже совсем не ждали и поэтому очень обрадовались.
– Ой, Ева! Куда ты так пропала-то?! Я и вчера тебя целый набирала, и сегодня, хотела спросить, как ты, пойдёшь на фитнес или нет…
– И я, Евочка, тоже тебе звонила, всё без толку. Ну, ты, подруга, даёшь! Если уж пропадаешь куда, так напрочь!
В кафе спортивного центра было привычно шумно, светло, через двери доносился металлический звон из зала тренажеров и влажный запах бассейна.
– Настроения в эти дни никакого не было. Извините.
И она по очереди поцеловала Юльку, Моль и Гаянку.
– Ты, Ева, как раз приехала, мы тут всё обсуждаем, что нам с её фигурой делать.
Пухленькая, раскрасневшаяся Юлька кивнула на Моль.
