"Вот, Глеб, смотри, – говорил он, показывая свои ладони. – Я негр, а ладони белые. Почему? Не знаешь? А я тебе скажу. В этом проявилась мудрость Господа. Если бы и ладони у меня были черные, то как бы я выяснил чистоту своих помыслов?"
"Каким же образом по ладоням можно определить их чистоту?" – вопрошал я простодушно.
"Очень просто. У кого помыслы нечисты, у того и руки грязные. Это еще Понтий Пилат доказал", – ответствовал Эндрю Джонович, и ослепительно улыбался, хлопая меня по плечу.
Когда Карпентер ворвался в кабинет, Гиря вскочил и уставился на него.
– Что? Что случилось?! – воскликнул побледневший Сюняев, тоже вскакивая.
– Заговор! – сказал Эндрю Джонович хрипло. – Меня информировали, что здесь зреет заговор. И я явился его пресечь. И я его пресекаю!
– Тьфу на тебя! – буркнул Гиря и уселся на место.
Теперь из-за спины Карпентера выступил Штокман. А точнее, сначала появилась его лысина, потом очки, а уже в самом конце можно было обнаружить его тощую фигуру.
– Нам доложили, что вы тут совещаетесь, – заявил он желчно. – Мы не могли упустить такой случай, и мы его не упустили. И что же в результате? Мы обнаруживаем здесь нашего молодого перспективного коллегу с кислой физиономией, из чего делаем вывод, что его пытали с целью выудить информацию, и не поставив нас в известность. Констатируем закулисные игры! Выражаем протест и берем подзащитного под защиту. Я правильно изложил суть, Эндрю?
– O, yes! – сказал Карпентер, усаживаясь на стул и вытягивая ноги. – Жара! В штате Луизиана свежее.
– На Южном полюсе совсем прохладно, – буркнул Сюняев, – но зачем же двери ломать?.. Что стоишь? Садись, – предложил он Штокману.
Штокман тоже уселся и принялся сканировать взором физиономии присутствующих.
– Чем вы тут фактически занимаетесь? – осведомился он наконец.
– Да так, печки-лавочки, – сказал Гиря. – Летучка вот. Заговор планируем.
– А почему смурные? Опять разговоры разговаривали?
– Было дело, – признался тот. – Сначала вот Глеб про лунные дела рассказывал, потом обсуждали, обсуждали, а я и думаю, дай, думаю, внесу воспитательный момент. Начал, а тут вон Сюняев влез, и, как обычно, все испортил. А Кикнадзе – подстрекал!
– Ябедничаешь?
Гиря беспомощно развел руками:
– Вот, Глеб, и работай в таких условиях… Видишь, какая обстановка? Что толку, что я начальник? Абсолютно!.. Уйду на пенсию. А начальником – тебя. Будешь их разгонять.
– Правильно, – поддержал Карпентер. – Надо омолаживать руководство… Так вы уже все вопросы обсудили? А то у нас еще есть.
– Все.., – махнул рукой Гиря. – Разве их все обсудишь! Просто решили закругляться на сегодня. Ибо уже обед – время святое.
Гиря было поднялся, давая понять, что летучка закончилась, но Штокман предупреждающе поднял руку.
– Момент, – сказал он. – Есть небольшое сообщение. А точнее – два.
Гиря плюхнулся на стул и сделал мученическое лицо:
– Ну, что там еще?
– Первое. Опять исчез Сомов.
– Ну и что? Он постоянно куда-то девается.
– Да, но на этот раз Эндрю его засечь не смог.
– Андрей? – Гиря уставился на Карпентера.
– O, yes, – сказал тот. – Не смог. Исчез бесследно. Такое впечатление, что на Земле его нет. Но пока это впечатление.
– Но это еще не все, – сказал Карпентер. – Сегодня мне сообщили, что позавчера умер Калуца.
Сюняева подбросило вверх, а его стул с грохотом полетел в сторону.
– Кто умер?.. Калуца?.. Как это он умер?! А почему мы не…
В этот момент Гиря трахнул кулаком по столу и медленно поднялся. Его лицо утратило всякое выражение.
Глава 5
– Все свободны, – произнес Гиря. – Даю два часа на обдумывание ситуации. Желудки не перегружать. После обеда назначаю коллегию в расширенном составе. Присутствуют все наличествующие ведущие дознаватели и коллега Кукса с правом совещательного голоса. У меня – все. Вопросы?
Сюняев хотел что-то спросить, но махнул рукой.
– Я – в "Харчевню", – сказал он. – Кто со мной?
Поднялись и остальные.
– Ты, Сюняев, банду не собирай, – буркнул Гиря. – Обсудим, потом будешь собирать. Я дал время на обдумывание, а не для того, чтобы воду мутить. А ты, Глеб, пойдешь обедать со мной. Я тебя введу в курс дела.
Эндрю Джонович подошел ко мне, похлопал по плечу и подмигнул.
– Растешь! – сказал он многозначительно. – Будешь работать под личным руководством. Вырастешь в ба-альшого начальника – это как пить дать. Меня потом не забудь – я ведь тебя холил и пестовал. А Сюняева зажми – он плохой. Старого, больного, глупого негра обижает, проходу не дает.
Я пообещал, что все исполню, как велено.
На том мы и расстались. "Банда" во главе с Сюняевым убыла в "Харчевню" – это питательный пункт в главном корпусе ГУК – у Валерия Алексеевича там имелись связи и подходы. Мы же с Гирей, отправились, как выяснилось, к нему домой. Петр Янович вел машину сам – мне не доверил. Дома у него никого не оказалось, пришлось самим добывать ингридиенты из продуктового контейнера.
– А, кстати, Глеб, ты знаешь, откуда взялась идея универсального продконтейнера? – спросил Гиря.
– Нет, – признался я.
– Это очень забавно, но у него два предка: мусорный контейнер, сиречь помойное ведро, и домашний холодильник. Какая-то умная голова подумала, что если можно унифицировать процесс сбора мусора, то отчего бы ни унифицировать обратный процесс. Просто ведь! Стандартный набор полуфабрикатов, ходит транспорт по кругу и пополняет изъятое. Вот бы нам так устроиться!
– В каком смысле?
– Ну, не знаю… Как-нибудь. Ставишь контейнер, все своих негодяев туда спихивают, а мы его забираем и разбираемся с каждым персонально. Как?
– Идея довольно примитивная. Так можно все на свете унифицировать.
– Тоже верно, – пробормотал Гиря и надел фартук. – Ты что-нибудь умеешь делать? Лук, например, резать?
– Могу.
– А чего сидишь? Приступай!
Назревали спагетти.
Я выразил сомнение относительно того, что мы изготовим нечто съедобное, между тем как в "Харчевне" ингредиенты те же, а исполнение профессиональное.
– Еда должна иметь индивидуальность, – сказал Гиря, подчеркивая свою мысль ножом. – Может быть, моему внутреннему состоянию сегодня больше соответствует подгоревшее мясо – откуда я знаю. Так я его и… подгорю. Мы вообще унифицировали все подряд без разбору. Спим – одинаково, едим одинаково, а значит и думаем – что?
– Одинаково, – догадался я.
– Да нет, думаем-то мы все по-разному, а вот выдумываем одно и то же. В общем, я с этим борюсь, поелику это возможно, – резюмировал он.
Перед началом приема пищи Петр Янович выудил из шкафа бутылку коньяка, и предложил, как он выразился, приватно выпить.
– А повод? – спросил я.
– Повод есть. Надо Калуцу помянуть. Да и вообще стресс снять. Второе то, что без бутылки хорошего разговора не получится. Если бы мы пошли со всеми в "Харчевню" – вышла бы попойка, а с этим я борюсь, равно как и с тем, что Сюняев обвиняет меня в пристрастии к коньячку. Он хочет меня унифицировать и заставить пить какую-то дрянь, вроде ликера… Ну, давай, царствие ему небесное, и будем здоровы!
Мы выпили, закусили спагетти, добавили для верности по соленому огурчику, но дальше разошлись во мнениях. Я предпочел кофе, а Гиря – чай с вареньем.
– Так, – сказал Гиря, – у нас в запасе примерно час – засекай время. Что тебе известно о Калуце и истории с "Вавиловым"?
– Вообще? – я отхлебнул из чашки. – Это какой-то важный чин в области психологии и информатики. Специалист по мозгам. Когда-то у него была крупная стычка с ГУКом на почве аварии с рейдером "Вавилов". Но потом все утряслось и пошло как по маслу.
– Не то слово! – воскликнул Гиря. – Наступила такая тишь и Божья благодать, что муха не летит!.. Тебе не мешает, что я так эмоционально? Это коньяк действует – сейчас пройдет. – он тряхнул головой. – Дело в том, что дознание по факту катастрофы проводил я. Именно тогда умер Спиридонов, и мне пришлось заниматься большой политикой. ГУК и Калуцу мирил я. Собственно, на этом я и вырос до своего нынешнего размера.
– А что, в этом деле есть какие-то подводные камни?
Гиря искоса взглянул на меня, как бы оценивая, действительно ли я совершенно не в курсе. А потом очень серьезно сказал:
– Не камни, Глеб, – Кордильеры и Гималаи. – Сделаем так: сейчас – краткий экскурс. Потом ты выберешь время и тщательно ознакомишься с официальным отчетом под нужным углом зрения. Потом доложишь мне свое непредвзятое мнение. Потом я ознакомлю тебя с дополнительными материалами из моей синей папки. А потом доложу все что знаю и думаю. Начну с того, что, по моему мнению, Калуца не умер. Он только закончил свой земной путь. Дело в том, что он бессмертен.
– В каком смысле?
– Он умер, но дело его живет. И даже, как мне кажется, несколько более того… Суть происшествия с "Вавиловым" такова. Примерно лет двадцать тому назад некто Калуца, работая над проблемой мышления, личности, индивидуальности, и тэ пе, то есть, всего того, что выделяет человека, как существо разумное, из ряда прочих Божьих тварей, обнаружил возможность передачи информации из подкорки в подкорку напрямую… Я понятно излагаю?
