К концу пятого дня мытарств по озеру с чувством горького разочарования возвратился к шалашу. Позолотившая тайгу вечерняя заря еще не принесла прохлады, и дневной зной цепко держал за землю. От усталости и зноя подкашиваются ноги, дрожат руки и все тело просит отдыха, а раскаленный мозг неотступно сверлит вопрос: где же самолет?
И я понимаю, что не смогу уйти отсюда до тех пор, пока не найду машину, где и в каком бы виде она ни находилась. Сколько времени и как придется ее искать — не хотелось об этом сейчас думать, каждый мускул, каждый нерв требовал покоя.
Даже прорытая лисой дыра в крыше шалаша и пропажа большого куска медвежатины не вызвали возмущения, и я с чувством тупого безразличия повалился в постель.
ФАТА-МОРГАНА
16-го августа в субботу, взяв трехдневный запас мяса и соли, отправился на поиски самолета за озером. За прошедшие восемь дней «отдыха» собирал и сушил ягоды лесной клубники, которых даже после града было очень много; сушил грибы и корневища рогоза, молол муку, выпаривал соль и приводил в порядок остаток мяса. Словом, у меня теперь столько продуктов, что даже самая запасливая хозяйка не нашла бы в них недостатка. Для лучшей сохранности «овощей» и мяса вырыл в стене обрыва хранилище в виде большой ниши и, обложив его корьем, сложил туда клубни стрелолиста, все мясные продукты, больше пуда муки и, подумав, положил также самородки золота.
«Из дому» я вышел в десять утра. Воздух уже так накалился, что даже под пологом многоярусных елей и широкоголовых сосен не чувствовалось прохлады. Оранжеватые рыжики и синеголовые сыроежки, томясь в горячем воздухе, издавали приятный грибной запах, дразнящий аппетит, так и просились в кузовок. Вековые деревья, словно отдохнувшие за ночь гвардейцы, встали стеной над марью, готовые броситься в атаку на безжалостное солнце. В густых кронах их сидели не по сезону одетые распаренные притихшие белки, умолкли говорливые кедровки и пискливые кукши.
И кажется, что вот сейчас разрежет застывшую тишину бодрый гудок паровоза, застучит колесами поезд, а в голубую высь со звонким рокотом взлетит серебристая птица. И проснется другая, кипящая жизнью тайга… С дикой сибирской красотой переплетается новая могущественная красота созданная руками и разумом человека. Но идут часы, и ничто не будит полудрему зеленого простора.
Перевожу взгляд на скалистые горы и… поражаюсь невероятной переменой. Опрокинутые, они висят высоко в небе, а на их месте, на земле, островерхими гребнями волн плещется безбрежное море… Из белесой дымчатой дали, точно из самой мысли, без шума и рокота на меня несется огромный самолет, за ним другой, третий… Через секунду они растворяются в воздухе, а на волнах вспученного моря уже колышутся и дымят сверкающие белизной морские пароходы. «Не спятил ли с ума?!..» — проносится в голове, и десятком молотов стучится сердце. От неожиданности и удивления, от какого — то непонятного волнения кружится голова, и я, закрыв глаза, сажусь на землю… Передохнув, опять гляжу на «море»… Но оно исчезло. На зеленом ковре огромной равнины, над красными громадами кирпича высятся гигантские строительные краны, а у их «ног» суетятся самосвалы. А из белой дымки на строящийся город несется гигантский поезд… Еще секунда, и я стану свидетелем страшной катастрофы… И тут над стройками встает фигура женщины…
Она, гордая и упрямая, смотрит в упор летящему на нее поезду… улыбается и приветливо машет рукой. Исчезают машины, поезд. На лугу стоит прекрасный город с прямолинейными улицами, садами и парками, над ним — на экране белесой дымки — женское лицо. Растаял город. На свои места водрузились горы, но лицо женщины еще долго улыбалось необъятным таежным просторам. Ее глаза излучали силу жизни, могущество гения человека.
Что же это?.. Сон, кошмары или бред сумасшедшего?..
Нет, нет!.. Ни то и ни другое…
Изучая вопросы аэрометеорологии, я не мог не знать о существовании и сущности миражей, появляющихся в силу оптического явления в атмосфере, когда в слоях перегретого воздуха, как в зеркале, видны изображения земных предметов в искаженном, чаще в перевернутом виде. Но то, что я сейчас видел, — не простой мираж, а мираж миражей или, как его называют, фата-моргана (фея Моргана). При таких явлениях на горизонте появляются изображения предметов, находящихся за несколько сот километров от места наблюдения. И хотя я знал природу миражей, все, что я видел, настолько поразило своей грандиозной фантастичностью, что пришлось довольно долго посидеть в тени, чтобы прийти в себя.
Перед глазами встал любимый город. Все тело налилось силой, в душе проснулась безудержная жажда жить, работать, действовать. Я встал и, стряхнув с себя навеянные миражем воспоминания, поспешил на розыски машины.
НОЧЬ НА БОЛОТЕ
С седловины скалистых гор перед боем с орлами я видел, что за береговыми зарослями рогоза вдоль озера тянется неширокая полоса тайги. Переплыв озеро, в полдень я уже был у кромки этой тайги. И хотя с горы тогда не замечалось никаких признаков падения самолета в эту гигантскую зеленую щетину, я все же решил перейти лесную полосу против Орлиного утеса: не найду ли каких-либо следов катастрофы?
Густая чаща встретила в «штыки». Отмершие нижние ветви елей и лиственниц царапали лицо, рвали одежду, космы лишайника связывали руки, путали ноги, лезли в рот, застилали глаза. Замшелые скользкие колодины то и дело преграждали путь, и, спотыкаясь, я падал на мокрую зелень подстилки.
А чаща становилась все гуще и темней, словно ее ширина не два-три километра, а тянется бесконечно. К счастью, попалась звериная тропа и по ней, петляя и плутая, я вскоре выбрался на редколесье, а потом уж и к болотистой мари.
До боли в глазах всматриваюсь в кочковатую с редкими и чахлыми кустиками ракиты равнину, но, кроме черных от времени каких-то чудом занесенных сюда колодин, ничего не вижу.
Позабылся голод, прошла усталость. Делаю засечки на деревьях опушки — начало пути — и, срезав лесину для шеста, ступаю на слегка вздрагивающие кочки. Шагов через сто кочки начинают шататься, как зубы старухи. Дальше они удерживают меня только две — три секунды и под шипение ржавых пузырьков сернистой вони предательски уходят из-под ног в черную пучину болота. Это заставляет быстрее прыгать с кочки на кочку, наконец — бежать, не глядя по сторонам… Случайно наткнулся на кустик ракиты и упал на него животом, не ощутив боли. Куст не тонет, и я перевожу дух, протираю заслезившиеся от напряжения глаза, осматриваюсь. На голову, на шею, на спину густой пылью сыплются комары и мошки. Сквозь пляшущую живую сетку из насекомых вижу на мари такие же кусты, изредка торчащие впереди и по сторонам. Приходит мысль — отказаться от слепого передвижения «по прямой», а наметив куст, бежать к нему, передохнув, — к следующему, не теряя из виду Орлиного утеса.
