Может быть, если он сможет, то остановит хоть одного доброго человека от того, что неминуемо приведет лишь к одному — тому, чем награждает каждого искателя силы Безымянный Мир.
Но Хаджар не успел. Может потому, что даже его скорости не хватало, чтобы обогнать скорость мысли волшебника, а может потому, что так велела какая-то замшелая надпись в свитке Книги Тысячи.
Через мгновение мир взорвался красками, и звуки рванули сквозь прорванную платину времени. Хаджар услышал крик Лэтэи:
— Не надо!
И крик самого Артеуса. Хаджар уже слышал подобный. Слышал из своих собственных уст и уст тех, кто встал под знамена Лунной Армии.
Крик человека, готового отдать все, что у него есть, чтобы забрать все, что есть у того, кто стоит перед ним. Забрать потому, что иначе никак не затянется рана, ноющая куда глубже, чем простое «душа».
Вокруг посоха Артеуса вспыхнула короткая синяя вспышка, а затем в небо, пронзая купол, рванул столп терны и магии. Чистой и незамутненной энергиями или рекой мирой. Той магией, про которую Хаджар в джунглях Карнака в рассказах о Талеш, и той магии, что видел в мире Духов.
Древней и настоящей.
Аглен, поднявший оружие, использовал какую-то защитную технику, накрывшую его чем-то похожим на рыболовную сеть. Пропитанная терной и магией, она, наверное, смогла бы выдержать пару ударов самого Хаджара, но куда ей до всей магии и мощи, высвобожденной Артеусом разом.
Если бы волшебник использовал хоть на каплю больше силы — то умер бы в то же самое мгновение. Но этого не произошло.
Поток чистой магии и терны, изогнувшись кричащим от боли зверем, рухнул вниз и, расправив широкие крылья, ударил по Аглену.
От одного только эха подобной мощи четырнадцать сотен воинов безвольными пушинками раскидало в разные стороны. Купол растворился в реальности, а на ногах, кое-как, смогли устоять лишь Лэтэя, вонзившая в землю копью, Аглен поступивший так же со своим мечом и Хаджар.
Он так и не обнажил Синего Клинка. Лишь стоял и смотрел на то, как тяжело дышал Артеус, всем весом улегшийся на посох. Открылись его раны, на землю капали густые, жирные капли крови. Узор на лице волшебника слегка мерцал.
Хаджар облегченно выдохнул и слегка покачал головой.
Впервые за долгое время он почувствовал невероятную радость от того, что ошибся. И, может, вместе с этим ошиблась его мать и все те, кто не видел в мире боевых искусств ничего хорошего. Только ржавчину, которая рано или поздно проест нутро каждого из адептов.
Перед Артеус, побледневший, покрывшийся испариной, с застывшим ужасом в глазах, сидел на коленях Аглен. Оружие выпало из его дрожащий рук, а местами поседевшие волосы качались на стихающем ветре, поднятом дикой магией.
За спиной у Лецкета в земле осталось глубокое отверстие, скважиной уходящее на многие и многие сотни метров вглубь тверди.
Лэтэя очнулась первой.
Она подбежала к своему другу и подхватила его до того, как обессиливший Артеус упал бы на землю. Она держала его и крепко обнимала. Хаджар вспомнил эти объятья. Он чувствовал их несколько месяцев. Несколько самых счастливых месяцев в жизни.
Так, как Лэтэя обнимала Артеуса, не обнимет ни мать, ни сестра, ни друг, ни брат, ни отец. Это не лучше и не хуже. Это — иначе.
Интересно, а смог бы Хаджар поступить так же? По отношению к тому же самому Примусу? Ответ на этот вопрос уже никогда не получится ни изменить, ни переписать. Жизнь, это не тест и не вопрос от мудрого учителя своему ученику.
Хаджар не смог.
Артеус — смог.
— Все будет хорошо, — шептала ему Лэтэя. — Все будет хорошо.
Артеус плакал, но без слез. Он едва мог в ответ обнять воительницу, слегка прижав её золотые волосы. Прожить всю жизнь в семье, где его держали за последнее животное. Да даже хуже. Иметь в качестве отца слабовольного и бесчестного деспота. Мать — покорную и смирившуюся с судьбой женщину, не готовую бороться за своих детей.
И единственным лучиком света в этом царстве теней оказалась маленькая сестренка. Новорожденный ребенок, не сделавший никому не зла и даже мира не видевший.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Она стала первым и единственным другом Артеуса, а он — ей. Заботился как мог. Оберегал от той участи, что ждала всех дочерей рода, помешанного на древнем пророчестве Древа Жизни.
— Проклятье пророчества, — вздохнул Хаджар.
Многих сил стоит выслушать предсказание о своей судьбе, но еще больших — его презреть. У Хаджара их хватило и он редко когда вспоминал о том, что однажды ему принесет смерть тот, кто не был рожден.
У Лецкетов, на протяжении многих тысяч лет, такого человека не нашлось.
Так что Хаджар стоял и смотрел на то, как нелюбимого сына Лецкетов; возможно — одного из величайших магов этого поколения, обнимала, словно жена, еще недавно — отвергнутая дочь Звездного Дождя; возможно — одна из величайших воительниц этого поколения.
Иронично.
В духе проржавевшего Безымянного Мира.
Аглен засмеялся. Заливисто. Истерично. Как смеется лишь сошедший с ума зверь. Несмотря на слабость души и чести, Аглен оставался могучим адептом со светом терны внутри души.
Он был быстр.
Его оружие — еще быстрее.
Хаджар стоял слишком далеко, чтобы успеть.
Но успел Артеус. Не сводя разрывая зрительного контакта с Летей, он неспособный и пальцем пошевелить, каким-то образом сумел развернуть их так, чтобы острие клинка Аглена пронзило его, а не Падающую Звезду. Со стороны это было похоже на медленное па в танце. Одновременно красивое и столь же смертоносное.
Безымянный Мир не изменял себе. На добро он отвечал единственно возможно — печалью, болью и…
— Нет! — выкрикнула Лэтэя.
Её терна вспыхнула светом упавшей звезды и, продолжая па танца жизни и смерти, она развернула Артеуса и выстрелила копьем.
Звездный свет, разбив технику Аглена, пронзил грудь главы рода и пригвоздил его земле. Лежа на краснеющей от крови траве, Аглен смотрел в небо, а где-то в его ушах звучал донесшийся из древности голос.
— «Дочь станет погибелью рода Лецкет».
Этот шепот услышал и Хаджар. Может потому, что после урока Черного Генерала стал чуть лучше понимать этот мир, а может потому, что и у него внутри звучал такой же шепот.
— «Я и есть род Лецкет! Я!»
Предсказания… когда уже казалось бы, что ты понял их суть, они всегда развернутся совершенно другой стороной.
Глава 1618
Глава 1618
Хаджар сидел около входа в палатку, где в данный момент Лэтэя врачевала раны Артеуса. Помимо открывшихся физических, волшебник приобрел несколько дополнительных на энергетическом теле. Рассеченные каналы и перегоревшие меридианы.
В менее развитых регионах этого было бы достаточно, чтобы наречь Аретуса инвалидом, более не способным ни к магии, ни к боевым искусствам. Благо в Чужих Землях давно уже научились справляться с такими повреждениями.
Да и по словам Лэтэя тот узор, оставшийся после шипа на лице волшебника, как-то укреплял структуру энергетического тела Артеуса. Так что вопрос выздоровления — лишь вопрос времени. Ну и сам парнишка не должен особо злоупотреблять своей силой.
По какой же причине Хаджар сейчас стерег палатку, в то время как воины Лецкетов во главе с Аль’Машухсаном разбили лагерь и правили тризну по Аглену?
Хаджар не особо им доверял. Может это только паранойя, но если чему его и научил Безымянный Мир, так это тому, что здесь у каждого второго в рукаве припрятан кинжал.
Так что, пока Лэтэя лечила Артеуса пахучими мазями и алхимией, Хаджар оберегал их покой. Синий Клинок, вонзенный рядом с пнем, на котором нашел приют Хаджар, ловил блики далеких костров. Сам же Безумный Генерал медленно перебирал струны Ронг’Жа, высвобождая из разума простенькую, но приятную мелодию.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Могу ли я к вам присоединиться?
Первым желанием Хаджара было потянуться за клинком, но он вовремя остановил порыв. Калеон вовсе не подкрадывался к Хаджару, он даже не использовал техники перемещения. Просто сам генерал оказался настолько поглощен своими мыслями и музыкой, что ненадолго отключился от реальности.
