я уже захлопнула за собой дверь и – плевать на этикет! – прямо-таки хлебала через край. Компотик был отличный! Главное, не выпить его сразу весь – мне же еще долго голодать!
Отказ от еды придал мне решимости. Я как будто стала взрослее. Теперь мне хотелось, чтобы и Олег испытал что-то похожее. И я стала думать: что еще преодолевает любовь, кроме испытания голодом?
8
Привет, Олег! Я ничего не ела целый день! Бабушка подумала, что я заболела. Но у меня всё получилось! Ура!
Теперь твоя очередь. Я подумала о том, что любовь – сильное чувство. Но не единственное. Человек всё время что-то чувствует. Есть мелкие чувства – голод, презрение, гордость. У некоторых людей они становятся главными – это неправильно. И победить их можно только более сильными: любовью или страхом. Или ненавистью, она тоже подходит. Так вот. Теперь я знаю, что голод точно можно преодолеть, если кого-то любишь.
Когда я была маленькая, я ужасно боялась разных маленьких существ. Ос, гусениц, слизней, пиявок. Или улиток.
Давай ты найдешь улитку, возьмешь ее в руки и посадишь ее себе на лицо?
Докажи, что любовь преодолевает отвращение. Если что, ты можешь отказаться. Тогда я придумаю что-то другое. Пока.
– Баушка!
– Что случилось? Что ты скачешь вокруг меня?
– А вот мне интересно… Когда у тебя была первая любовь, ты плакала?
– Что-то ты всё про любовь? Ты влюбилась, что ли? В кого? Смотри у меня, а то я тебя в подполе запру и до первого сентября не открою!
– Я тогда у тебя все зимние огурцы съем! Ну скажи! Плакала?
– Конечно! А ты что думаешь? Где любовь, там и слезы! Ой, нет, тебе это еще рано…
– А потом?
– А потом моя бабушка как-то меня за этим застукала. Спряталась от всех, сижу в курятнике, вся красная, в соплях, страдаю. А тут она вдруг входит.
– Она тебя ругала?
– Немножко. Особенно когда поняла, о чем я так убиваюсь. И сказала мне простую вещь. «Всегда, – говорит, – держи в голове, Лида, по правде ты плачешь или так, играешься. И, может быть, это и вовсе не твои слезы. А чужое на себя примерять не нужно!»
– И ты перестала?
– Ну, не сразу, конечно. Еще какое-то время пускала слезу. Но уже как-то без удовольствия. А потом и совсем сошло на нет. Потому что не мои это слезы были. Не мои.
– Ты же никогда не плачешь! Я ни разу тебя такой не видела.
– Потому и не плачу. Дурацкое это занятие. Никому никогда не помогало. И потом, мне, может, и хочется иной раз посидеть-поплакать, да времени нет. Постоянно нужно что-то делать. Хочешь пирожка, кстати? Как раз поспел. Или попозже?
– Немного попозже, ладно?
– Ла-а-адно… Только ты уж больше не худей. Ко мне и так вчера чуть товарищ миокард не пришел.
– Обещаю! Больше не буду!
9
– А книжки читаешь?
– Конечно, читаю.
– Гуляешь?
– Гуляю.
– Ягоды ешь?
– Ем! Ты же знаешь нашу баушку!
– Ты не сидишь всё время в телефоне, я надеюсь?
– Ну что ты! Я же всё время читаю, гуляю и ем!
– Начинается! Дай мне бабушку!
Это моя мама. В последнее время мы с ней мало разговариваем. Она стала странная, как подменили. Раньше она не успокаивалась, пока я всё до конца не пойму. Иногда до смешного доходило. А теперь, что ни спроси, максимум, что можно услышать, – «давай попозже поговорим», «сложный вопрос, сейчас некогда его решать», «давай как-нибудь сама».
Папа в этом плане надежнее, но у него не обо всем спросишь!
По телефону разговор с мамой выглядит совсем уж смешно: вопрос-ответ, вопрос-ответ. Шаг в сторону, и мама впадает в панику. Вот как сегодня: раз – и «дай мне бабушку»!
Кто из нас подросток, интересно?
Из всех взрослых я могу нормально разговаривать только с Наташей.
Когда мне было четыре года, мама отправила меня в Пушкинский музей изучать искусство. Нет, бедный ребенок не мучился, а наоборот, несся туда на всех парах и на крыльях любви. Было весело. Просто потому что мне повезло попасть в группу к Наташе.
Она никогда не была похожа ни на учительницу, ни на воспитательницу. Во-первых, она красивая. И видно, что эта красота складывается из того, что она причесывается, как ей нравится, одевается, как ей нравится, и улыбается, как нравится именно ей, а не какой-нибудь ее начальнице. И что в ее жизни вообще нет такой штуки, как «замечания к внешнему виду».
Ну и вот. Сначала я занималась у Наташи и ходила в садик. Потом пошла в школу. Потом перешла в среднюю школу. И всё это время я ждала, что меня возьмут в КЮИ – клуб юного искусствоведа. К Наташе.
Она такая… Спрашивает тебя, как дела, и видно, что ей не всё равно, как у тебя дела на самом деле. И что она ждет твоего ответа: что ты скажешь, с какой интонацией. И вроде как вы с ней искусствоведением занимаетесь, говорите про картины, про скульптуры, про театр, делаете проекты, а кажется, что вы просто общаетесь, что ради этого собрались.
А с мамой о чем ни начнешь разговаривать, кажется, что делаешь проект – четко и по делу.
10
Олег писал:
Дорогая Юля! – Это он в первый раз так обращается. – Задание было трудное. Но я справился. У одного моего друга есть две ахатины в аквариуме. Они большие, гораздо больше, чем обычные улитки из огорода. Я взял одну в руки. Потом посадил на лицо, как ты говорила. Нормально! Совсем не противно!
Счет 1: 1. Лови следующее задание!
Любовь преодолевает страх. Докажи это. Сегодня ночью, когда стемнеет, иди на кладбище. Посиди там минимум пять минут. Условие: иди одна.
О деревенском кладбище я знала только, что оно есть и что идти до него минут сорок. Но не знала, где именно оно находится. Иди туда, не знаю куда. Спасибо, что не принеси то, не знаю что. Хотя это ведь ради любви… Мне самой интересно: будет мне так же страшно идти на кладбище ночью, как страшно думать об этом сейчас, глядя на солнечных зайчиков, разбегающихся по потолку…
– Баушка!
– Что такое? Что ты кричишь?
– Баушка! Здесь же есть кладбище? Оно вообще как?
– Что – как?
– Ну… Хорошее?
– Хорошее… А ты почему спрашиваешь? Что ты задумала? Учти, я еще хорошо
