всей стране местный аппарат, включая суды и милицию, был парализован пьянством, взятками, бюрократизмом, на что накладывалось общее «повреждение нравов» крестьянской массы[2896].
До середины 20‐х годов сибирские коммунисты в деревнях ходили с оружием и правили с его помощью, предельно грубо осуществляя административную власть. Весной 1924 года секретарь Новониколаевского губкома РКП(б) Н. А. Филатов писал в ЦК партии: «Приходится удивляться тому, как мы до сих пор еще в деревне существовали. Работники деревни и не мыслили себе работу иначе, как при помощи винтовки, револьвера и прочих угроз… Сейчас дело поправляется»[2897]. Обследование сибирской деревни в январе 1925 года показало, что секретарь Сиббюро ЦК С. В. Косиор поторопился, публично заявив в мае 1924-го, будто с красным бандитизмом «дело обстоит гораздо лучше». Проверявшие край 11 комиссий представили доклады с указанием на обилие эпизодов краснобандитских проявлений.
Так, полпред ОГПУ Павлуновский, обследовав Старо-Бардинский район Бийского уезда, отмечал: «…скомпрометировавшие себя члены партии в [19]20, 21, 22, 23 и 24 годах сидят тут же в деревне до сих пор и сплошь и рядом на ответственных местах… Обследованные комиссией 4 ячейки не изменились в своем составе с [19]19–20 года, проводили продразверстку, реквизиции, конфискации, боролись с самогоном, проводили незаконные обложения… В селе Новая Барда предсельсовета с [19]20 года безнаказанно истязал крестьян… Даже в [19]23 году Жданкин садит крестьян в амбар и избивает до бесчувствия… Комиссией Жданкин арестован. …Здоровое ядро в ячейках есть. Надо только это здоровое ядро высвободить из-под терроризирующего влияния дискредитировавших себя элементов партии»[2898]. Из этой оценки следует, что в деятельности многих ячеек главенствовало именно террористическое начало, воплощением которого были их лидеры.
В ойротском селе Нижний Уймон в присутствии приехавшего из автономии прокурора крестьяне летом 1925 года говорили, что в 1921–1923 годах «партийцы сильно притесняли беспартийных, пьянствовали, дебоширили, всячески угрожали населению»; активно же выявляли произвол коммунистов середняки, и их поддерживала беднота[2899]. В Бийском уезде секретарь Сычёвского райкома и председатель единого потребительского общества был в качестве «ярого контрреволюционера» убит в июне 1925 года одним из крестьян. При этом местная комячейка постановила «взять убийцу на поруки как расправившегося с контрреволюционером». Тогда же в деревне Камышовке Барнаульского уезда коммунист из мести убил крестьянина Титова, заявив следствию: «У меня отец и брат убиты Титовым в 1921 году во время восстания. Всех этих гадов необходимо убить, тогда можно будет жить спокойно»[2900].
В октябре 1924 года в селе Жерлык Абаканского района в ответ на убийство бывшего партизана Баженова комячейка пригрозила выйти из партии и объявить террор, если власти не накажут убийц. Однако самогонщики и воры, расправившиеся с партизаном, были уже арестованы, поэтому в ответ на ультиматум Минусинский уком распустил ячейку. В мае 1925 года минусинские власти исключили из партии бывшего партизана Т. Михальченко из деревни Горево Бейского района, который вместе с братом дебоширил в пьяном виде и терроризировал население[2901].
Партийцы все время оставались ядром организованных краснобандитских проявлений. В ноябре 1924 года группа коммунистов из бывших партизан в селе Солоновка Сычёвского района Бийского уезда убила зажиточного крестьянина – бывшего активного колчаковца[2902]. Убийцы, среди которых был начальник раймилиции, заявили: «Наших коммунистов убивают, и мы пошли на путь убийства бандитов; наши партийцы боялись бандитов и кулаков, мы хотели противопоставить кулакам вот такие поступки»[2903]. Убийства шли серией: весной 1925 года в Солоновке по сговору секретаря сельской партячейки, секретаря райкома партии и начальника уездной милиции был убит крестьянин Попов, объявленный бандитом и хулиганом. Наибольшую активность проявлял председатель Солоновского кооператива Лукин, который взял на учет девятерых своих врагов и затем расправлялся с ними[2904].
В партизанском Бийском уезде отношения между зажиточными крестьянами и местными коммунистами повсеместно выяснялись силой. В селе Загайново Большереченского района этого уезда в апреле того же 1925 года в течение недели группа «кулаков» сначала убила бывшего зампредседателя местного волисполкома Дудина, затем избила двух коммунистов (действующего и бывшего председателей сельсовета), а после искалечила другого коммуниста. Один из «кулаков» грозил: «Перебьем бывших партизан и всех коммунистов». По мнению местных жителей, эти избиения стали следствием конфликтов из‐за налогообложения[2905].
Межличностные конфликты переплетались и с религиозными противоречиями. В ночь на 21 апреля 1925 года в селе Усть-Талмак Солонешенского района Бийского уезда «в дом старообрядческого попа Черепанова, где происходило молебствие, была брошена граната, от разрыва которой один из присутствующих убит, остальные четверо ранено… Крестьяне в один голос обвиняли местную ячейку РКП(б)…» Под влиянием общего настроения партийцев 21-летний Пётр Сысоев, «увязавший поражение ячейки со своими личными обидами от зажиточных старообрядцев, решился на совершение преступления». Сочувствуя убийце, коммунисты заявляли, что тот осуществил важный «политический акт»: кровь пятерых верующих «спасет 500 человек от религиозного дурмана»[2906].
В том же 1925 году прокурор Сибирского края П. Г. Алимов, посетив Ачинский и Минусинский округа, обнаружил не только что «значительная часть членов и кандидатов [РКП(б)] вооружена и без оружия не мыслит себе работы», но и факты террористических акций по отношению к «спецам», а также «брожения» среди бывших партизан, недовольных отсутствием льгот и недостатком внимания к ним со стороны властей[2907]. Видный партизан Д. Е. Блынский, взявшись за мемуары, в этот период твердо формулировал кредо: «Мой личный взгляд такой: никаких пощад врагам, в свое время издевавшимся над нами. Если бы мне разрешили этих гадов уничтожить, с удовольствием бы согласился. А пока буду жив, то бороться буду с такими элементами, иначе нельзя с ними жить»[2908].
По оценке А. П. Угроватова, совершенно отошли от партизанщины примерно 40% сибирских ячеек, где коммунисты занялись своим хозяйством и до 1928 года вели себя относительно спокойно. В остальных ячейках были заметны разочарование властями, пьянство, склоки. Эти ячейки противопоставляли себя прочим крестьянам, ждали очередных нажимных кампаний, грезили о мировой революции, дебоширили с оружием и стрельбой, порой доходили до бандитизма. К 1925–1926 годам таких ячеек было не менее трети. Оставшаяся четверть ячеек состояла из политически совершенно безграмотных партизан-бедняков, практиковавших как левацкие и анархические взгляды, так и крайние формы насилия с нередкими проявлениями красного бандитизма[2909].
По этим причинам частые бессудные расправы над политическими врагами продолжались долго, особенно в восточносибирских и дальневосточных районах, где многие партийцы категорически не признавали правительственных амнистий. В 1925 году Иван Семаков, один из вожаков антибольшевистского восстания 1918 года в Туве, воевавший затем в повстанческих отрядах Шмакова, Кайгородова, Казанцева и Бакича, был пойман тувинскими
