Предвыборный комитет я образовал еще в 2005 году по одной простой причине: те, кто поддержал мою программу действий, хотели быть уверены в том, что они не тратят впустую деньги и время на человека, который долго не задержится во власти. Они говорили: «Зачем мне вкладываться в Арнольда, если через год он уйдет и его место займет демократ, который меня накажет?» Юнис прислала мне 23 600 долларов – максимальный взнос, который согласно закону могла сделать ее семья. «Пожалуйста, только не говори Тедди. Я ему столько никогда не давала, даже когда он выдвигался в президенты».
Не все в моей семье с радостью отнеслись к моему решению переизбраться на второй срок. Мария снова узнала об этом из газет и очень расстроилась. И, со свойственным ей едким чувством юмора, она нашла способ донести это до меня: прислала мне свою фотографию в красивой рамке, приписав внизу: «Зачем ты снова идешь на выборы, когда дома тебя ждет вот это?» Близко познакомившись с американской политикой, Мария знала не понаслышке, как она разрушает отношения. Она думала: «Арнольд вкусил власть – и, как это часто бывает, попался на крючок. Возможно, далее он будет баллотироваться в Сенат». Получив фотографию, я улыбнулся, однако мне хотелось довести до конца начатое. Первоначально я собирался поработать один срок, решить основные проблемы и уйти. Однако теперь я успел убедиться в том, что за три года это не осуществить.
К счастью, судьба послала мне слабого противника. Демократы выставили против меня Фила Ангелидаса, главного ревизора штата. Это был очень толковый человек и добросовестный работник, но как кандидат он был очень слабым. Вся его кампания была упрямо основана только на одном – на повышении налогов. Это позволило мне во время теледебатов выдать лучшую импровизацию: «По тому радостному блеску у вас в глазах, который я вижу, когда вы говорите о налогах, чувствуется, что вам просто доставляет удовольствие повышать их. А теперь повернитесь к зрителям и так прямо им и скажите: «Мне доставляет удовольствие повышать налоги». Опешивший Ангелидас ничего не смог ответить – точно так же, как когда я во время тех же теледебатов спросил у него, какой, на его взгляд, самый смешной момент этой избирательной кампании.
Разумеется, когда борешься за губернаторское кресло, подобные импровизации могут больно ударить по тебе самому. У меня были большие неприятности, когда я отозвался о своей знакомой Бонни Гарсии, члене законодательной ассамблеи из Индио, как о «горячей штучке», поскольку у нее в жилах текла «смесь черной и латиноамериканской кровей». Я сказал это во время двухчасовой закрытой встречи со своими помощниками, однако мои слова попали в Интернет – неотредактированными. Мы лихорадочно готовили большое выступление, и пресс-секретарь записывал все, чтобы не упустить ни крупицы здравых предложений. Бонни – жаркая латиноамериканка; как и я, она становится страстной и резкой, когда увлекается какой-то идеей. И вот я заявил, что эта страсть обусловлена на генетическом уровне. «Кубинцы, пуэрториканцы – все они очень горячие», – сказал я. Бонни напомнила мне Серхио Оливу, кубинского тяжелоатлета-чемпиона, с которым я состязался за титул мистер Олимпия в далеких семидесятых. Он был очень упорным соперником, горячим, страстным.
Адам, отвечавший у меня за связи с общественностью, привык выслушивать от меня разные дикости. Однако в этот раз именно его люди неумышленно выложили неотредактированную запись на сервер, где хранились наши публичные заявления. Помощники Фила Ангелидаса быстро обнаружили эту запись и передали все неполиткорректные места газете «Лос-Анджелес таймс».
Мой предвыборный штаб поспешил минимизировать ущерб. Мои люди разыскали Бонни, которая любезно приняла мои извинения и даже попыталась обратить случившееся в шутку. (Впоследствии газеты опубликовали ее остроумное замечание: «Я не стану вышвыривать его из своей постели!») Я позвонил всем знакомым влиятельным латиноамериканцам и чернокожим, начиная с Фабиана Нуньеса и Алисы Хаффмен, президента калифорнийского отделения Национальной ассоциации прогресса цветного населения, которые оба отмахнулись от моего заявления, сказав: «Арнольд есть Арнольд, и нечего на него обижаться». Вместо того чтобы дать Ангелидасу возможность сливать в прессу нелицеприятные выдержки небольшими порциями, Адам выложил на всеобщее рассмотрение всю двухчасовую неотредактированную запись. В конце концов средства массовой информации вынуждены были признать, что мы очень эффективно разобрались с «Магнитофоногейтом», не дав скандалу разрастись и существенно повредить избирательной кампании.
На мой взгляд, Ангелидас держался слишком уж негативно. Он яростно критиковал меня, но в то же время не предлагал четкой альтернативной картины того, каким должно быть будущее Калифорнии. И поэтому ему не удавалось разжечь огонь в сердцах избирателей. Я же без труда говорил о будущем убедительно: достаточно было только перечислить свои достижения на посту губернатора.
7 ноября 2006 года жители Калифорнии переизбрали меня с убедительным перевесом в 17 процентов голосов. И они приняли все предложения о выпуске облигаций – одобрили план стратегического развития и выделили 42 миллиарда долларов, на которые можно было начинать строительство Золотого штата двадцать первого века.
Глава 27
Кому нужен Вашингтон?
Отправляясь в конце декабря в Сан-Вэлли вместе с Марией и детьми, я пребывал в великолепном настроении. После напряженной работы в Сакраменто в ходе избирательной кампании я с нетерпением ждал возможности немного отдохнуть. За два дня до Рождества мы были на горнолыжном курорте неподалеку от нашего дома, где катаемся настолько часто, что одна трасса даже называется «спуском Арнольда». Я хорошо катаюсь на горных лыжах, и «спуск Арнольда» – это «черная» трасса, предназначенная для экспертов, с обилием сложных крутых участков. Но, должен признаться, ногу я в тот день сломал на детском склоне – просто споткнулся о свою собственную палку. Я ехал настолько медленно, что крепление не сработало и лыжа не отстегнулась. Нагрузка оказалась такой большой, что моя бедренная кость не выдержала и сломалась. Я почувствовал, как она хрустнула.
Мы наспех устроили импровизированное Рождество в Сан-Вэлли, после чего я вылетел в Лос-Анджелес и обратился в больницу. Мария сопровождала меня, но сразу же вернулась назад, чтобы принять гостей, которых мы собирали каждый год. Оказаться в больнице, проводить праздник без своих близких, – не говоря про невыносимую боль, – было от чего прийти в отчаяние. Хирургам пришлось вставлять в кость металлический стержень с проволокой. По словам врачей, на поправку мне требовалось не меньше восьми недель. Однажды поздно вечером ко мне заглянул Сильвестр Сталлоне, чтобы меня приободрить. Он принес боксерские перчатки – напоминание о том, что я должен сражаться. Меня навещали и другие, Том Арнольд и наш пастор преподобный Ллойд Торгерсон, и во время одного из визитов я расплакался. «Наверное, это подали свой голос лекарства, – виновато сказал я. – На самом деле я не из тех, кто плачет».
