Мы наспех устроили импровизированное Рождество в Сан-Вэлли, после чего я вылетел в Лос-Анджелес и обратился в больницу. Мария сопровождала меня, но сразу же вернулась назад, чтобы принять гостей, которых мы собирали каждый год. Оказаться в больнице, проводить праздник без своих близких, – не говоря про невыносимую боль, – было от чего прийти в отчаяние. Хирургам пришлось вставлять в кость металлический стержень с проволокой. По словам врачей, на поправку мне требовалось не меньше восьми недель. Однажды поздно вечером ко мне заглянул Сильвестр Сталлоне, чтобы меня приободрить. Он принес боксерские перчатки – напоминание о том, что я должен сражаться. Меня навещали и другие, Том Арнольд и наш пастор преподобный Ллойд Торгерсон, и во время одного из визитов я расплакался. «Наверное, это подали свой голос лекарства, – виновато сказал я. – На самом деле я не из тех, кто плачет».
Настроение у меня было отвратительное не только потому, что травма перечеркнула праздники, но также потому, что она грозила сорвать церемонию инаугурации и помешать мне блестяще начать второй срок. Инаугурационную речь я должен был произнести 5 января 2007 года, а четыре дня спустя мне предстояло сделать доклад о положении дел в штате. Я заранее подготовил выступление с перечислением основных целей, намеченных на следующие четыре года. Однако теперь я не мог себе представить, как буду выступать, отвлекаясь на боль или одурманенный обезболивающими средствами. Конечно, однажды Тедди Рузвельт получил пулю от неудавшегося убийцы, но спокойно закончил речь и лишь затем обратился к врачу. Я гадал, смогу ли провернуть нечто подобное.
Я как мог готовился к своему выступлению, но по мере приближения назначенной даты Мария все острее проникалась тем, насколько серьезная у меня травма. Наконец она решительно заявила: «Этого не будет». Я все еще приходил в себя после сложной операции, носил на бедре корсет и был не в состоянии принимать участие в инаугурационной церемонии. Мы согласились ее отложить.
На следующее утро я внутренне кипел. У меня перед глазами стояли образы раненых солдат в Центральном военном госпитале имени Уолтера Рида, мужественных ребят, которых прооперировали лишь накануне. Они стремились побыстрее поправиться и вернуться в строй, продолжать воевать. Я подумал: «Эти парни рвутся в бой, а я хочу отложить свое выступление?» Я почувствовал себя нытиком.
Я должен был присутствовать на церемонии инаугурации, даже если ради этого мне бы пришлось ползти на четвереньках по ступеням Капитолия. Позвонив Марии, я сказал, что нам нужно вернуться к первоначальному плану. Поняв, что я перешел в режим машины и меня не остановит ничто, Мария приложила все силы к тому, чтобы инаугурация прошла успешно. Помимо поддержания моего морального духа, она лично наблюдала за установкой трибуны в Сакраменто, куда я смог бы подняться на костылях.
Народу на церемонии собралось много: представители обеих партий, бизнесмены и профсоюзные лидеры, пресса, друзья и родные. Уилли Браун, старейшина демократического большинства и бывший спикер ассамблеи штата, выступал в роли ведущего, что должно было подчеркнуть взаимодействие партий. Я гордился тем, что нахожусь здесь.
Второй губернаторский срок я начинал с амбициозных замыслов. Я был полон решимости сдержать свои предвыборные обещания и решить еще более масштабные, сложные вопросы, превратив Калифорнию в лидера по части здравоохранения, охраны окружающей среды и политических реформ. Мы уже дали старт крупным программам по изменению климата и инфраструктуры. Спад закончился, экономика снова росла, и благодаря этому, а также благодаря строгой дисциплине, мы сократили бюджетный дефицит с 16 миллиардов долларов в 2004 году до всего четырех миллиардов в текущем финансовом году. В бюджете на год, начинающийся в июле 2007 года, который я собирался представить законодателям, впервые за много лет дефицит должен был быть нулевым. Так что все было готово для решительных действий.
В своей инаугурационной речи я собирался бросить вызов само́й партийной принадлежности. Безумная поляризация нашей политической системы и тот паралич власти, вред и бессмысленные траты, которые она несла, вызывали у меня отчаяние. Несмотря на межпартийные соглашения по инфраструктуре, охране окружающей среды и бюджету, достигнутые в 2006 году, раскол Калифорнии только углублялся. Республиканцы и демократы больше не могли встречаться посредине и находить компромиссы по общим интересам, как это было в годы послевоенного бума. Теперь калифорнийская политика представляла собой огромную центрифугу, отгонявшую избирателей и политиков из центра. Избирательные округа перекраивались так, чтобы исключить соперничество: в одних заправляли республиканцы-консерваторы, в других – демократы-либералы. Покойный конгрессмен Фил Бертон так гордился «политической географией», которую он провел для калифорнийских демократов в 1981 году, что называл ее своим вкладом в современное искусство. В своем докладе о положении дел в штате в 2007 году я сказал, что вследствие «политической географии» законодательная власть в Калифорнии стала еще более закостенелой, чем это было во времена Австро-Венгерской империи при Габсбургах.
Воочию убедиться в жутких последствиях этого пришлось в первые два дня после трагедии 11 сентября 2001 года. В то время как вся страна скорбела по жертвам террористических атак в Нью-Йорке и Вашингтоне, законодательное собрание Калифорнии принимало закон о новой перекройке избирательных округов, который должен был еще больше укрепить позиции политических долгожителей от обеих партий. Подобный подход ставил партии выше народа, и я считал, что его необходимо менять.
Поэтому, встав с больничной койки, взяв костыли и поднявшись на трибуну, я призвал калифорнийцев прекратить расходиться по крайне правым и крайне левым позициям и вернуться в центр. Обращаясь к политикам, я сказал: «Центризм вовсе не означает слабость. Это не соглашательство и не отсутствие собственной позиции. Центризм – это сбалансированный, трезвый подход. Американская политическая система должна вернуться в центр, где находится народ».
Затем я напомнил избирателям: «У левых и правых нет монополии на сознание. И мы не должны им это позволять. Можно быть центристом и иметь твердые жизненные принципы. Можно искать компромисс и при этом сохранять свои убеждения. Что может быть принципиальнее, чем отказ от части своих убеждений ради общего блага? Именно так составлялась конституция нашей страны. Если бы Отцы-основатели не искали компромиссы, они до сих пор заседали бы в гостинице «Холидей-инн» в Филадельфии!»
