– И наукам ты обучен? Тогда ты должон убивцев этих сыскать, непременно должон! Сыщешь душегубов, что Федьку маво жизни лишили?
– Федьку? Вы – мать Прокофьева?
– Мать… Ой, говорила я ему – не ходи ты к этому мироеду, езжай лучше в Псков аль в столицу, ищи там места. Нет, понесла его нелегкая… А Симаныч и денег ему не платил – за одни харчи парень старался, благо, что холостой да бездетный. Но ведь сын и матерь должон кормить! А кормить-то нечем – Симаныч сам его завтраками кормил – посмотрю, говорит, Федор, чего ты стоишь, а как увижу твою цену, так и рассчитаюсь. Полгода кормил!
– Полгода? Так Федор у него только полгода служил?
– И полгода не было – он после Ильина дня нанялся.
– А до него были у Симанова работники?
– Был – Митька Николаев.
– А где этот Митька теперь?
– Почем мне знать? Он не нашенский, не поповский, он лютовский, десять верст от нас. Да что ты все про другое спрашиваешь! Говори, найдешь убивцев?
– Я постараюсь.
Кунцевич вышел на улицу и кликнул сторожившего толпу урядника. Тот подошел и стоял, переминаясь с ноги на ногу.
– Ты прежнего симановского работника Николаева знал?
– Митьку? Знал.
– Что он из себя представляет?
– Шебутной малый. Но у меня не грешил.
– У тебя не грешил, а где грешил?
– Он у Юдина на участке жительство имеет, так вот Юдин мне говорил, что судился Митька, в столице судился.
– За что?
– Не знаю, наверное, уворовал чего-то.
Урядник Юдин рассказал, что Николаев, после того как Симанов его рассчитал, уехал на заработки в столицу и с лета прошлого года дома не появлялся. А вскоре из Питера пришел запрос от мирового, который просил сообщить, не подвергался ли Николаев на родине уголовному преследованию. У Симановых Митька проработал всего пару месяцев, и, по словам Егора, расстались они с ним плохо – ничего не заплатили, так как «Митрий и не работал вовсе, а только бражничал да спал».
Они сидели в вокзальном буфете, пили чай и ждали поезда.
– Из Бологого они могли и в Питер податься, и в Москву, а оттуда – во всю Россию дороги открыты. Ищи теперь ветер в поле! – сказал Мищук и шумно отхлебнул из стакана.
– Евгений Францевич, а вам до нынешней командировки что-нибудь о богатее мироеде Симанове из деревни Поповщина Порховского уезда было известно? – спросил Кунцевич.
Мищук удивленно вытаращил глаза:
– Откуда? Он же не великий князь!
– Вот и я о нем ничего не знал. Более того, я уверен, что большинству россиян фамилия Симанов и сейчас ничего не скажет. Отсюда вопрос: как убийцы узнали, что в глухой деревне есть старик, у которого в сундуке десять тысяч ассигнациями и процентными бумагами?
Мищук задумался:
– Так он со многими купцами дело имел.
– Ну да, и всем про сундук свой рассказывал! Оно, конечно, может быть и так, только сдается мне, что иначе – кто-то из однодеревенцев налетчикам про Симанова рассказал. И самая подходящая фигура – ранее судившийся Николаев. Его и надобно проверить в первую очередь!
Глава 4
Из учетной карточки, заведенной столичным сыскным отделением на Дмитрия Терентьева Николаева, крестьянина деревни Люто Михайловской волости Порховского уезда Псковской губернии, 1870 года рождения, следовало, что он с 12 октября по 12 ноября 1897 года отбывал в Спасской полицейской части месячный арест за недозволенное ношение оружия. По месту прописки он после отсидки не появлялся.
Людям свойственно общаться с теми, кто близок им по интересам, по профессии, по месту жительства. Так как у большинства отбывающих арест под шарами [110] интересы и профессия одни и те же, решили проверить земляков Николаева. Кунцевич сутки просидел в арестантской Спасской части и по книгам установил, что в одно время с Николаевым арест отбывали два крестьянина одной с ним волости – несовершеннолетние Андреев и Богданов. Мечислав Николаевич кинулся в адресный стол – он размещался здесь же, в здании части. Оказалось, что Андреев и Богданов работали в одной башмачной мастерской, помещавшейся в доме 17 по Апраксину переулку.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Маленький, щупленький Богданов сидел на стуле, вжав голову в плечи. Кунцевич несколько минут его бесцеремонно разглядывал, вертя в руках паспортную книжку задержанного.
– За что в часть попал, Кирилл Тимофеев? – наконец сказал он.
Богданов отвел взгляд:
– Выпимши были, подрались на улице промеж собой с Дениской, городовой нас в участок и отволок. Мировой хотел на синенькую оштрафовать, но мы его попросили в часть отправить – нас обоих продай, таких денег не наберешь. Вот он и выписал по десять ден кажному. Мне поначалу страшно было, в часть-то, но оказалось, что тама ничего – кормят, работать не надо, никто не бьет, да и народ сидит ученый…
– Это каким же наукам ученый тамошний народ? Карманной выгрузке?
Кирюшка сконфузился.
– Весело, говоришь, было. Ну хорошо, а знакомцев там не встретили?
– Нет, – быстро ответил Богданов. Ответил и покраснел.
Сердце у Кунцевича забилось учащенно:
– Да, мало ты в части-то просидел, не доучился воровским наукам. Митьку Николаева видели, спрашиваю? – повысил он голос.
– Видали, – едва выдавил Кирюшка.
– Ну а что же ты про это сразу-то не сказал? Чего забоялся? Ведь за то, что земляка встретил, розгами не секут, а?
– Ничего я не забоялся. Я евто… Запамятовал!
– Запамятовал! Вот что, Кирилл, раз тебе в части нравится, то я могу поспособствовать, чтобы тебя туда опять определили. Только не на десять «ден», а на десять лет. Да и не в часть, а на каторгу. А там столько работы, сколько ты за свой век и не видал. С тачкой спать будешь! – Кунцевич сузил глаза и зловеще пошевелил усами.
– За что, барин? – Богданов соскочил со стула и бухнулся на колени. – Не делал я ничего!
– А у нас не только за дело сажают, но и за безделье. Преступное бездействие, слыхал про такое?
– Не слыхал, барин, вот те крест – не слыхал! – задержанный размашисто перекрестился.
– Ну это тебя от ответственности не освобождает. Куришь? – спросил он внезапно совершенно спокойным тоном.
– Курю. – Кирилл недоверчиво уставился на сыскного надзирателя.
Тот достал из кармана пачку папирос и угостил Богданова, дав ему и спички.
Кирюшка с наслаждением затянулся:
– Да-с, хороший у вас, барин, табачок, не то что нашенская махорка.
– Кури, кури, скоро и махорке рад будешь.
Задержанный поперхнулся дымом.
– Вот что, Кирилл Тимофеевич. Статьи я тебе называть не буду – все равно их номера у тебя в голове не удержатся, но закон разъясню. По нашему, российскому Уложению о наказаниях, человек, который знал про смертоубийство, но полиции не сообщил, отвечает так же, как и тот, кто убивал.
– Да ну? – не поверил Богданов.
– Вот тебе и ну! Сейчас у тебя выбор есть – дальше запираться или рассказать нам все, что тебе известно. Если запираться станешь, что ж, придется мне тебя сейчас отпустить, ничего у нас против тебя нет. Пока нет. Но как только мы Митьку поймаем, так про тебя сразу и вспомним. Ты думаешь, Митька тебя покрывать станет? Думаешь, он молчать будет о том, что вы с Дениской слыхали, как он об убийстве договаривался? Не станет, поверь мне на слово. И тогда поедешь ты, голубчик, соболей ловить, поедешь далеко и надолго. Но есть другой вариант – рассказать про того, с кем Николаев договаривался Симанова пришить. Скажешь, я вмиг протокол оформлю, что ты ко мне с повинной пришел. Тогда пусть Николаев что хочет говорит – сажать тебя уже будет не за что – ты же, получается, добровольно полиции сообщил. Ну, выбирай.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
– А Дениска?
– Мы и Дениске явку сварганим! Не бросать же тебе дружка в беде.
– Мне бы с ним посоветоваться?
– Посоветуйся. Я сейчас велю его привести, посидите, покумекайте. Времени я вам дам достаточно – минут десять хватит?
