«Низкие, топкие берега» – как будто бы единственная реальность Петербурга и у Пушкина, и у Достоевского. Но и удаляясь от водных пространств, мы видим те же горизонтальные линии, определяемые почти совершенно плоским рельефом почвы, на которой стоит город.
Сплошная застройка улиц – чрезвычайно типичная черта Петербурга-Ленинграда. Благодаря отсутствию подъемов и спусков улицы становятся интерьером города. Именно как интерьер трактует Достоевский жизнь улиц и площадей (особенно в «Преступлении и наказании»). Сады и бульвары «встраиваются» в эту плотную застройку улиц, что служит еще одним выражением горизонтальности города. Особенно типичен в этом отношении Васильевский остров, где пропадает даже само название «улица». Есть только три проспекта (три «перспективы») и «линии», линии домов.
Характерные элементы города – три шпиля: Петропавловской крепости, Адмиралтейства и Михайловского замка. Они представляют собой как бы перпендикуляры к горизонтальным линиям и тем самым не противоречат им, а как бы подчеркивают их существование. Шпилям вторят высокие колокольни – Чевакинского на Крюковом канале и церкви на Сенной площади (снесена). Мощная громада Исаакиевского собора с золотым (а потому «неархитектурным») куполом должна была бы создать второй центр Ленинграда, по своим градостроительным целям сходный с ролью собора Святого Петра в Риме. Отметим все же, что ни шпили, ни купола, равномерно расставленные по городу, не создают еще каких-то линий – купола не прямые, сферические, а потому не могут задавить горизонтали.
Главные площади города – Дворцовая и Марсово поле – хотя и находятся у Невы, но отгорожены от нее рядом домов. Единственная обращенная к Неве площадь – «Петрова» (Сенатская) с «Медным всадником» – раскрыта к Неве, пропуская в широкое водное пространство Петра на жарко дышащем коне. Как бы вторя ей, на противоположном берегу Невы, но ближе к истокам, находится площадь Финляндского вокзала с Лениным на броневике. Властный жест «Медного всадника» противостоит ораторскому жесту Ленина. Площадь в целом удачна (если, конечно, исключить громоздкое мрачное административное здание, углом вторгающееся в нее).
Доминирующее значение горизонталей в городе сильно нарушено гостиницей «Ленинград», выстроенной в безнациональном «коробочном стиле». Ее горизонтали совершенно не согласуются с горизонталями Большой Невы. Легко можно было бы включить в горизонтали города постройки набережных Большой Невки, но здесь нарушен принцип сплошной, «ленточной» застройки. Существенным нарушением образа города является гостиница «Советская» в старом районе Коломны. Здания резко разновысотные, поставленные изолированно, нарушают типичную для Ленинграда «небесную линию», создают мрачную хаотичность.
Конечно, внешний облик Петербурга-Ленинграда был бы бедным, если бы он своей единственной чертой имел горизонтали. На самом деле очень важной и обогащающей чертой Ленинграда являются многочисленные и своеобразные нарушения этих горизонталей – «богатые нарушения», придающие своеобразие горизонталям. Из других особенностей Ленинграда считаю главными две: красочную гамму города и гармоничное сочетание в нем больших стилей. Окраска домов играет в Ленинграде очень важную роль. Едва ли какой-либо крупный город Европы может сравниться с Ленинградом в этом отношении. Ленинград нуждается в цвете: туманы и дожди заслоняют его больше, чем какой-либо другой город. Поэтому кирпич не оставлялся неоштукатуренным, а штукатурка требовала окраски. Тона в городе по преимуществу акварельные. <...>
Внешний облик города сочетается с удивительной стройностью его исторического образа.
Историческое прошлое города, сравнительно короткое, всего три столетия, воспринимается как своеобразное драматургическое действо, при этом завершившееся, ибо совершенно ясно, что, каково бы ни было его будущее значение в нашей стране, внутренняя драматургия города закончилась.
«Петербургская весна» (митинг в защиту «Англетера» проходил в марте) продолжилась массовыми митингами, появлением на ленинградском телевидении немыслимых прежде программ («600 секунд», «Альтернатива», «Пятое колесо»), возникновением общественной организации «Мемориал»; в ответ на «разгул демократии» в 1988 году газета «Советская Россия» опубликовала знаменитое письмо преподавательницы Ленинградского технологического института Н. А. Андреевой «Не могу поступиться принципами» в защиту коммунистической идеологии и лично И. В. Сталина. В этом же году случилось еще одно событие, вызвавшее в городе недовольство властью: 14 февраля произошел пожар в Библиотеке Академии наук (БАН) – пожар начался около 8 часов вечера и вскоре был затушен пожарными командами, однако к утру следующего дня произошло новое возгорание; последствия пожара были катастрофическими, сгорели редчайшие книги, часть газетного фонда, всего было уничтожено около 300 000 изданий. (Вообще пожары, как и в прошлые годы, продолжали «тиранить» город – вспомним хотя бы крупный пожар в гостинице «Ленинград» (1991), не обошедшийся без человеческих жертв.)
В следующем году началось возвращение улицам Ленинграда исторических названий, на что бард А. М. Городницкий откликнулся песней:
Всем домам на Неве возвратили теперь именаОбитателей прежних, повесив табличку на каждом,Чтобы в нынешний век про своих знаменитых согражданВспоминала с надеждой печальная наша страна.
Здесь отважный Кутузов в Двенадцатом грозном годуНочевал перед тем, как пути перекрыть Бонапарту,Баснописец вальяжно посиживал в Летнем саду,Каракозов летел, поспешая к смертельному старту.
Покоритель Кавказа свои ордена надевалНа прием к Государю, позавтракав в собственном доме,И курчавый проказник влезал под австрийский диван,Рандеву дожидаясь с графиней лукавою Долли.
В 1990 году был основан фонд спасения Петербурга-Ленинграда, а ЮНЕСКО включила исторический центр города в список объектов всемирного наследия. Год спустя первым мэром города был избран А. А. Собчак, а самому городу по результатам референдума среди горожан вернули первоначальное название – Санкт-Петербург.
Взгляд из Москвы: записки иммигранта, 1990-е годы
Кирилл Королев
Противостояние двух столиц – неотъемлемая черта российской истории на протяжении вот уже трех столетий. Это противостояние проявлялось и проявляется во всем – в политической и хозяйственной жизни, в культуре, в быту...
Честно говоря, до тридцати лет я и предположить не мог, что когда-нибудь переберусь в Петербург. Однако все сложилось именно так, чему я, уж позвольте, откровенно рад.
В советские времена среди москвичей – а я родился и вырос в Москве – считалось признаком хорошего тона ездить в Ленинград на выходные, на школьные и на студенческие каникулы. Это был своего рода «выезд в музей», приобщение к высокой культуре. Именно так и было со мной, еще в малосознательном возрасте: на каникулах мои родители, оба учителя, повезли группу школьников в Ленинград, и меня тоже взяли с собой. По причине малолетства я мало что запомнил из той поездки в середине семидесятых; в памяти отложились только лютая стужа – дело было зимой, а питерские зимы не в пример студенее московских, должно быть, из-за здешней сырости – и длиннющая очередь на вход в Эрмитаж, едва ли не на всю Дворцовую.
За десять школьных лет таких каникулярных поездок было немало, но, по большому счету, впечатлений о городе они не прибавляли – музей и музей, куда почему-то нужно добираться поездом. (В этих поездках радовало не столько место назначения, сколько сама романтика путешествия: «Комсомольская площадь, вокзалов созвездье», ползущий за окнами перрон, непременный утренний чай в высоком подстаканнике...) В начале восьмидесятых, правда, был летний визит с посещением пригородов – Павловска, Царского Села, Петродворца; до сих пор помню, как бродил по Павловскому парку с картой в руках и старательно отмечал все «обозренные» достопримечательности.
Первая «сознательная» поездка в Ленинград – город еще не успел снова стать Санкт-Петербургом – относится к студенческим временам. Я остановился у знакомых, в пятиэтажке близ Московской площади, вечерами выбирался в исторический центр, откуда можно было позвонить домой (в Ленинграде на центральных улицах стояли телефоны-автоматы междугородней связи, тариф 15 копеек за минуту), а днем ходил по книжным магазинам, прежде всего букинистическим, восторгаясь ассортиментом и ценами. (Московские «Букинисты» тогда отпугивали снобизмом, чувствовалось, что это в первую очередь заведения «для своих», а в Питере все было гораздо демократичнее.) В ту же поездку я впервые взглянул на город «изнутри», проник за парадный фасад, пройдя из конца в конец Московский проспект, от монумента Победы до Сенной площади (в ту пору площади Мира), где на подходах к Сенному рынку торговали книгами с рук. Сегодня забавно вспоминать тот «героический поход», растянувшийся почти на три часа: сам того не подозревая, я прошел мимо дома Б. Н. Стругацкого, умудрился за деревьями парка Победы не заметить СКК – спортивно-концертный комплекс, не обратил ни малейшего внимания на сталинскую архитектуру и Московские ворота; зато отчетливо запомнились многочисленные пирожковые и пончиковые – почему-то в Москве подобных точек общепита было не найти днем с огнем.
