Для вашего брата такая будущая семья определена. Эти друзья его и привели вас ко мне, так как семья будет создаваться для него в моём доме, с моею помощью. Будущие родители вашего брата – это Алиса и лорд Амедей. Их первенец будет не кто иной, как ваш брат. Вам предоставляется возможность отдать остаток сил и жизни не только первому ребёнку Алисы и Мильдрея, но и всем их детям. Хотите ли вы этого, леди Цецилия? Если вы этого хотите, вы должны духовно собраться, должны, в полном самообладании, дать два обета: обет полного и беспрекословного повиновения мне, так как только им одним вы можете выразить свою неколебимую верность взятой на себя задаче. И потом вы должны дать обет целомудрия и безбрачия.
Вы рассмеялись, так невероятно показалось вам предположение, что вы выйдете замуж сейчас, после чистой и долгой жизни в одиночестве. И тем не менее обет должен быть вами произнесён, ибо за каждым поворотом жизненного пути человека ждут испытания. Я писал вам, что у вас есть ещё племянница, старшая дочь пастора, Дженни. Дженни и её мать всю жизнь терзали пастора своею склонностью ко злу. Пока он был жив, он защищал их своей чистотой. Теперь, увы, они широко раскрыли свои сердца и мысли злу и спасти их уже никто не может.
В их головах зреют замыслы отнять ваши с Алисой капитал и дом. Начнут они с суда и официальных каверз, а кончат тем, что будут соблазнять вас обеих блестяще – по их мнению – выйти замуж. Я вполне уверен в вас. Но не от меня зависит, какие обеты вы дадите Вечности. Их выбрали те, кто выше меня, но выбор ваш совершенно свободен. Никто, ничем, никак вас стеснить не может. Не спешите с ответом. Если он будет отрицательным, на вашем внешнем благополучии это никак не скажется.
Леди Цецилия встала, подошла к креслу Флорентийца и опустилась на колени:
– Мне незачем выбирать. Великий друг Флорентиец. Я ничего не знала и не знаю. Но из того, что вы мне сказали, принимаю всё до конца. Я не знаю, кто вы, но сердце моё назвало вас Великой Рукой. Таков вы для меня в эту минуту, таковым останетесь и впредь. Перед алтарём Бога живого я произнесла один только обет верности – верности мужу. Я его сдержала легко и просто. Перед лицом того же Бога, которому служу, как умею, я даю вам те два обета, о которых вы говорили. Я буду повиноваться радостно всему, что будет вам угодно мне приказать. Я не вступлю в новый брак ни с кем, хотя бы кто-то говорил мне, что я этим спасу его жизнь.
Я хочу отдать свой труд и жизнь не только брату, но и всем детям Алисы, и всем тем, на кого вы ещё мне укажете. Я пойду всюду, так и туда, как вы укажете мне.
– Встань, друг, встань, новая душа, готовая к жизни самоотверженного сострадания. Не важно быть выдержанным и спокойным, когда всё благополучно. Растет дух человека только в борьбе и грозах, в страданиях выковывая выдержку. Помни, друг и сестра, только одно отныне: радость – сила непобедимая. Нам предстоит борьба с тёмными силами. Наше участие в ней будет небольшое, мы уедем и оставим основное на великого мудреца Ананду, которого ты чтишь. Пойдём отсюда. Храни всё, что я сказал, в тайне, и возьми этот браслет, что оставил тебе пастор. На нём из этих зелёных камней составлена надпись: "Любя побеждай".
Флорентиец обнял леди Цецилию, надел ей на руку чудесной работы браслет, который она поцеловала, как бы ещё раз подтверждая свои обеты, и они вместе прошли в парк, где на одной из уединённых скамеек нашли печального и задумчивого Генри.
– Что же ты сидишь здесь один. Генри? – спросил Флорентиец.
– Ваши приказания я выполнил, лорд Бенедикт. Я обошёл весь парк и, признаться, огорчился, не найдя в нём вас и мамы. Мне так хотелось побыть с вами и с ней, что я чуть не плакал. Зато теперь я так счастлив.
Голос Генри, прежде резкий и сухой, звучал нежно и ласково. Взгляд его, открытый, прямо в глаза Флорентийцу, изумил леди Цецилию.
– Боже мой. Генри, где ты взял этот голос и этот взгляд? У меня даже сердце забилось. Ты сказал эти слова точь-в-точь как мой брат Эндрью, твой дядя. Ты – типичный, вылитый Ретедли, но сейчас твой взгляд, твой голос были живым воплощением моего брата.
– Ретедли? – в полном изумлении сказал Генри. – Ты, мама, что-то путаешь от волнений последних дней.
– Нет, Генри, настало время тебе узнать, что ты – Ретедли. Сын Ричарда Ретедли, барона Оберсвоуда. Я тебе не могла сказать об этом раньше, так как отец твой, умирая, взял с меня слово, что я не вернусь в дом его отца до тех пор, пока дед будет жив. Дед умер очень скоро, через несколько дней после смерти твоего отца, не оставив завещания. Я пришла в дом к его матери, но меня не приняли, оскорбили ужасно, сказав, что я не жена, а девок на свете много. Теперь выяснилось, что дед оставил мне весь капитал, которого он лишил Ричарда после ссоры с ним, но мать, зная всё, скрыла эго от меня. Я была не в силах вынести оскорбление, я действительно вышла замуж за твоего отца против воли его родных. Я бежала ночью из родного дома с твоим отцом, но венчали нас, как венчают всех англичан, и ты – родной и законный сын Ричарда Ретедли.
Не дав опомниться онемевшему от изумления Генри, леди Цецилия продолжала:
– Это ещё не всё. У моего брата, о котором я думала как о величайшем и счастливом певце и который стал пастором, было, оказывается, две дочери. Одну из них мы знаем, это Алиса, нам предстоит узнать ещё вторую – Дженни.
– Приди в себя. Генри, друг, – пожимая руку Генри и улыбаясь сказал Флорентиец. – Тебе предстоит ещё такая масса новых положений, что прежде всего я тебе советую: подружись поближе с Алисой. Она всё тебе расскажет о своей семье и об отце, а как тебе стать почтительным племянником лорда Джемса, думаю, этому тебя теперь учить не надо.
Навстречу трём собеседникам уже шли остальные члены общества, приглашая их в дом к завтраку.
Леди Цецилия, как все цельные натуры, приняв решение, уже не знала колебаний. Она ясно понимала свой дальнейший путь, и какие бы трудности ни предстояли ей, она знала, куда и к чему ей идти, и была спокойна.
Дни мелькнули, пора было ехать в Лондон. Лорд Бенедикт предложил леди Цецилии и Генри поселиться в его лондонском доме, чтобы не возиться с квартирами и обиходом и иметь по возможности больше времени быть подле во время сложных нотариальных дел, связанных с получением капитала.
Леди Цецилия как бы запнулась, прежде чем дать согласие, но, вспомнив свои обеты, радостно улыбнулась и с благодарностью приняла предложение за себя и сына.
Вполне благополучно и весело совершился переезд всей семьи в Лондон. Каждый с благодарностью сознавал, сколько новых сил взрастил он в себе за время жизни в доме Флорентийца, и любовь к нему единила их в ещё большей взаимной дружбе.
Глава XIV. Джемс Ретедли и Лиза у лорда Бенедикта
Встретившись с Лизой, с тем же, что и он, нетерпением ждавшей возможности поговорить без помехи со своим женихом, капитан повёз её в свой маленький, по его словам, коттедж. Он оказался прелестным, правда одноэтажным, но поместительным и уютным старинным особняком. Когда-то это была холостяцкая обитель деда, пожелавшего отдать её внуку Ричарду. Но после ссоры, вполне сознавая свою ошибку, упрямый дед всё же завещал дом Джемсу, которому в то время было всего двенадцать лет. Дом так и простоял много лет заколоченным.
Когда капитан впервые вошёл в него, на него пахнуло такой стариной, о которой сейчас и думать забыли в Англии, поддаваясь модным течениям. Дед собрал в этом доме всё самое лучшее из мебели, хрусталя, скульптуры и фарфора, чем владели его предки. Не только кусочек старой Англии, но много венецианских кружев и стекла, несколько исключительной художественной ценности картин и ковров, музейных столов и старинный гобелен обнаружил здесь капитан. Дом стоял на холме и был окружен садом, и улица спускалась вниз, вся в зелени садов. Правда, до центра было далеко, но капитан не сомневался, что Лизе дом понравится, и решил поселиться в нём с женой.
Отделав заново некоторые из комнат, подновив другие в их прежнем старинном стиле, капитан очень радовался, что его родным ни разу за столько лет не приходило в голову проведать дом, хотя ключи у них были. Леди Ретедли была поражена, когда узнала, что сын предполагает поселиться с семьей в дедовском особняке.
– Да разве там есть что-то ценное? Ведь дедушка говорил мне, что дом пуст.
– Ценное, матушка, понятие растяжимое. На ваш с Ревеккой вкус там, быть может, и нет ничего ценного. На мой и, надеюсь, моей будущей жены – там будет уютно и красиво, а главное, радостно.
Крайне недовольная тем, что ей не только отказано в покровительстве будущим родственникам, но что сын даже не собирается спрашивать ни мнения, ни советов у матери, леди Ретедли замолчала, всем своим видом выражая негодование. Однако уверенная, что сына её околдовала жадная особа; благородная леди решила быть разумной и политичной, выказывая как можно больше внимания сыну, но всячески язвя будущую родню и особенно – невестку.
