– О, ради всего святого, – вскрикнула вскочившая с места Лиза, – я не знаю, что вы хотели сказать, – задыхаясь, продолжала она, – но слово, которое вы начали, привело меня в восторг и ужас одновременно.
– Если бы я не был прерван столь внезапно, я сумел бы дойти до вашего пятого и шестого сомнений, – улыбался Флорентиец.
– Нет, нет, я вижу, что мне уж лучше согласиться. Я ещё не знаю, найдём ли мы контакт с мисс Алисой и известны ли мне вещи, которые играет она, но, пожалуйста, дальше не угадывайте.
Лиза старалась овладеть собой. Ей была неприятна эта вспышка перед лордом Бенедиктом, особенно в присутствии жениха, так образцово владевшего собой всегда. Лиза даже не решалась посмотреть в его сторону, как вдруг увидела его перед собой.
– Если вы желаете играть на вашей старинной скрипке, я привезу её вам, Лиза, сию минуту. – Голос капитана был так необычно нежен, ласков и любящ.
– Не беспокойтесь, капитан, – вмешался Флорентиец. – У меня есть скрипка Ананды, которую он оставил мне на хранение. Я думаю, чистые руки вашей невесты достойны прикоснуться к такой драгоценности. А вам, – продолжал он, повернувшись к Лизе, – прикосновение к смычку и грифу, которых касались руки великого мудреца и музыканта, поможет выполнить то четвёртое "но", которое вы не дали мне высказать.
Слуга вошёл звать к завтраку, чем дал Лизе немного прийти в себя от изумления, восторга, детской радости и робости, которые внушал ей красавец-хозяин. Подав ей руку, лорд Бенедикт повёл её к столу. Положительно, всё в этом доме поражало своей необычайностью. Хотя у себя дома Лиза была приучена к прекрасной сервировке и красиво накрытому столу, всегда украшенному цветами, так как дед – большой любитель фарфора и цветов – сам составлял букеты, но в доме лорда Бенедикта она не знала, кому и чему отдавать предпочтение. Лизе казалось, что всё вокруг нереально, что Наль рядом только сказочная принцесса её собственного сна, что вот она проснется – и Наль не станет. Алиса представлялась ей феей, а Николай и сам лорд Бенедикт – заколдованными царевичами. Пока она шла в столовую, она дважды сильно оперлась на руку хозяина, точно желая проверить себя. И оба раза чудесное чувство спокойствия, почти блаженства, разливалось по всему её существу. Все страхи Лизы, её робость и скованность постепенно исчезали. Сидя подле ласкового хозяина, видя напротив своего жениха, Лиза думала, что за всю свою жизнь она, пожалуй, не была ещё так счастлива, как сейчас. Какое-то величавое спокойствие, ещё не испытанное ею равновесие и вместе с тем полнота осознания себя творчески цельным существом по-новому освещали ей жизнь.
– Жизнь – не есть нечто совершенно изолированное, – услышала она слова лорда Бенедикта. – Жизнь человека на земле – это та частица Вселенной, которую он мог вместить, творчески в себе обработать, очистить страданиями и снова передать Вселенной, чтобы помочь ей двигаться вперёд.
Наша гостья будет нам играть сегодня. Мы будем слушать. Но если дух её не будет гореть огнем негасимой любви к искусству, мы останемся холодными наблюдателями. Мы будем разбирать её тон, её руки, лицо, её мимику. Мы будем видеть только её, и наши глаза не проникнут в царство радости общения в красоте, которое одно только и ценно и необходимо людям. Если Фидий оставил нам своё имя, которое не затмил ни один из скульпторов, то это потому, что, творя статую, он не о земле только думал, а нёс ей, скорбящей, своё небо. Наша гостья всё ещё стесняется в нашем обществе. Но я уверен, что как только пальцы её коснутся заветной скрипки, – она забудет о нас и понесёт своё счастливое небо в наши сердца.
Флорентиец ласково и ободряюще смотрел на смущённую Лизу.
– Если бы подле вас, лорд Бенедикт, я не испытывала совсем неизвестных мне до сих пор чувств, я бы не могла, по всей вероятности, издать ни единого звука после ваших слов об искусстве. Но сейчас в меня вливаются и уверенность, и дерзновение. Я не боюсь больше играть перед вами, а наоборот, мне кажется, что только сегодня я начну играть не по-ученически. Быть может, это слишком дерзко – так говорить, но так чувствует моя душа в эту минуту.
Завтрак кончился, все встали вслед за хозяином. Если бы Лизу спросили, что она ела и пила и был ли вообще завтрак, она вряд ли сумела бы ответить. Для неё существовали какие-то отдельные минуты, отдельные слова лорда Бенедикта и лицо человека, в которого она была влюблена. Всё остальное тонуло в желании играть и в такой – ещё никогда не испытанной – жажде творчества, которые ей открылись сегодня и сжигали её своим огнем. Лорд Бенедикт подвёл Лизу прямо к роялю, куда подозвал и Алису. Пока девушки сговаривались, что им сыграть, он принёс футляр из своего кабинета. И футляр, и нёсший его человек были необычны. Футляр был квадратный, из очень светлого, пожелтевшего от времени дерева. Небольшим старинным ключом лорд Бенедикт открыл его. Прежде чем поднять крышку, он посмотрел на Лизу, говоря:
– Я ещё раз повторяю вам, Лиза, что скрипка эта принадлежит теперь моему другу Ананде, большому мудрецу. Он не только мудрец, он принц среди обычных людей. Это чистая доброта и такая сила любви, перед которой и Везувий затихает. Соберите всю вашу любовь, такую сейчас чистую и счастливую. Играя на этой скрипке, несите в чашу Будды ваши звуки, и пусть они прольются из неё миром и силой для всех скорбящих.
Он открыл ящик и подал Лизе старинную большую и удивительно пропорциональную скрипку. Дрожа от радости, Лиза взяла инструмент, попробовала строй, удивляясь, что он точен, и, переглянувшись с Алисой, стала ждать первых звуков сонаты. В это короткое мгновение у неё мелькнули десятки мыслей и сомнений, что и кого она найдёт в пианистке. Взглянуть на Алису она уже не могла. Все её силы перешли в руки, которые казались ей лёгкими, свободными, точно их зарядили сильным электрическим током. Алиса под устремленным на неё взглядом Флорентийца преобразилась более обычного, и первые звуки, неожиданно глубокие и мощные, заставили Лизу выпрямиться, вздрогнуть, и когда она ударила по струнам смычком, ей показалось, что она зацепила сердца присутствовавших.
Часть за частью шла соната, и вдруг Лиза ощутила, что за её спиной растет какая-то неведомая сила, которая ей помогает. Руки её стали ещё легче, звук сильнее, сама скрипка одухотвореннее, и не мозг, не память вели её пальцы, а из самого сердца шёл к ним ток. Почти не сознавая, где она и кто подле неё, Лиза кончила сонату.
– Теперь, Лиза, попробуйте сыграть нам свою фантазию, – попросил лорд Бенедикт.
Всё так же мало сознавая действительность, Лиза стала играть свою фантазию, ту песнь торжествующей любви, которую играла, вдохновясь образом Будды. Сейчас ей казалось, что она слышит какой-то новый оттенок в струнах, точно они шепчут ей: "Ты играй для земли, для людей. Ты не думай о себе, но думай о людях, для радости которых должна жить твоя песня. Играй только, тогда, когда сердце чисто". Сила, помогавшая ей сейчас играть, слилась с её руками, сердцем, окутав всю её атмосферой счастья. И Лиза закончила свою фантазию таким порывом страсти, что даже физически почувствовала изнеможение.
Когда она пришла в себя, её потянуло оглянуться. Её взгляд встретил незаметно вошедшего гостя. Посреди комнаты стоял Ананда. Глаза присутствующих были прикованы к его фигуре, к его глазам, испускавшим лучи. Все были поражены бесшумно проникшим к ним неизвестным, и только хозяин и Николай радостно спешили к нему из разных концов огромной комнаты. Флорентиец заключил гостя в свои могучие объятия, и тот, казавшийся за мгновение до того таким высоким, сделался вдруг меньше рядом с гигантом-хозяином. После первых приветствий лорд Бенедикт представил нового гостя, назвав его своим другом Сандрой Кон-Анандой.
Первыми познакомились с ним обе юные музыкантши. Взяв руку Лизы в свои руки, Ананда оглядел комнату, как бы кого-то ища.
– Ты, конечно, ищешь другую половину яблока, – лукаво усмехаясь, сказал Флорентиец. – Вот он, храбрец-капитан, спрятался за моей спиной. – И Флорентиец выдвинул вперёд Джемса, лицо которого было таким растроганным и взволнованным, каким Лиза даже не считала возможным его увидеть.
Ананда взял руку капитана, положил её на руку Лизы, которую держал в своей, и сказал Джемсу своим особенным, неподражаемо ласковым металлическим голосом:
– Когда я говорил вам об этой минуте в Константинополе, это показалось вам немыслимой фантазией. Теперь я спокойно соединяю вас с сей чистой душой, зная, что в ней для вас сохранится огонь радостной любви до конца её и ваших дней. Всё остальное, друг, неважно. Сейчас важна только задача создания новой семьи, в которой так нуждаются чудесные, высокие души, ожидая чистого места для своего воплощения. Помните об этом, и вы выполните то, что обещали мне в Константинополе. А я буду всегда помнить, кому обязан столь многим, кто вернул мне украденное кольцо. Вы же, дорогая, – обратился Ананда к Лизе, – выполните только один мой завет: всегда, везде утверждайте и научите своих детей понимать современность, принимать её, никогда не отрицая.
