какой-то кошмар, они прибыли на место, где их встретили двое — единственных — служащих, супружеская чета за пятьдесят, которые занимались домом и конюшнями. Майк с ними поговорил, сказал, что он друг хозяина, а затем все вышли из грузовиков и овладели домом. Тем же вечером возобновились съемки. Они снимали загородную сцену: чувак возился с костром, какая-то баба была привязана к сетчатой ограде, двое мужиков сидели на земле и говорили о делах, заедая все огромными кусками мяса. Мясо было горячим, поэтому они то и дело перекладывали его из одной руки в другую, чтобы не обжечься. Вечером они закатили праздник. Говорили о политике, о необходимости аграрной реформы, о хозяевах земли, о будущем Латинской Америки, и только Эпштейны и Харди пребывали в молчании: отчасти из-за того, что их не особо интересовала тема, отчасти из-за того, что им было о чем подумать. Этой ночью Дж. Т. обнаружил, что Кларисса наставляет рога Майку с одним из актеров и что Майка это не особо беспокоит. На следующий день снимали внутри усадьбы. Шли сексуальные сцены, которые больше всего удавались Харди: тот был экспертом в постановке непрямого света, намекающего и подсказывающего. Работник зарезал теленка, которого они должны были есть на обед, и Майк пошел к нему с несколькими пластиковыми пакетами. Вернулся, наполнив их кровью. Отснятое этим утром походило на репортаж из мясной лавки. Двое актеров по сценарию убивали одну из актрис и затем разделывали ее, заворачивали куски в мешковину и вывозили останки в пампу. Для съемок использовали куски телятины и практически все внутренности. Одна из аргентинских девочек расплакалась и сказала, что они снимают какую-то гадость. А вот работницу имения это, наоборот, забавляло. На третий день съемок, в воскресенье, в имение приехала хозяйка. Причем приехала не на чем-нибудь, а на «бентли». Харди в своей жизни видел только один «бентли» — тот принадлежал голливудскому продюсеру из того далекого прошлого, когда Харди еще надеялся, что будущее его — в Голливуде. Хозяйке было где-то сорок пять — красивая блондинка с английским гораздо правильнее того, на чем говорили трое американцев. Поначалу некоторые аргентинцы старались держаться от нее подальше. Словно не доверяли ей, и как будто она в силу этого не должна была доверять им — и это в корне не соответствовало действительности. Кроме того, хозяйка усадьбы оказалась очень практичной женщиной: она реорганизовала кладовку так, чтобы в ней всегда была еда, приказала привезти еще одну женщину, которая помогла бы работнице с уборкой, установила расписание приемов пищи и предоставила свой «бентли» в распоряжение режиссера. В мгновение ока имение преобразилось: оно уже не было похоже на индейский лагерь. Точнее, затерянное в пампасах имение перестало быть Спартой и превратилось в Афины — во всяком случае, это торжественно провозгласил один из молодых актеров во время ночных посиделок, которые с момента прибытия хозяйки устраивались ежедневно на широком и уютном крыльце. Об этих посиделках, что временами затягивались до трех или четырех часов утра, Дж. Т. будет вспоминать: ах, патронесса, ее потрясающее умение слушать, живые и умные глаза, кожа, что блестела в свете луны, истории из ее детства в пампасах и о пребывании в швейцарской частной школе. Временами, особенно когда он оставался один в своей комнате, лежа и укрывшись до подбородка одеялом, Дж. Т. думал, что, пожалуй, эта женщина — та самая женщина, которую он безуспешно искал всю жизнь. Для чего же я сюда приехал, как не для того, чтобы познакомиться с ней? Какой смысл в этом отвратительном и непонятном фильме Майка, как не в том, чтобы я попал на самый край света и узнал ее? Возможно, это было неслучайно, что я сидел без работы, когда позвонил Майк? Конечно, не случайно! Это значило, что у меня не было другого выбора: принять его предложение и так с ней познакомиться. Хозяйку имения звали Эстела, и Дж. Т. все повторял и повторял ее имя, пока рот не пересыхал. Эстела, Эстела, все говорил он, вертясь под одеялами как червяк или страдающий бессонницей крот. Днем, тем не менее, когда они встречались и перекидывались словами, оператор был сама скромность и благоразумие. Он не позволял себе взглядов зарезанного ягненка и обмороков на почве страсти. Его отношение к патронессе никогда не выходило за рамки вежливости и уважения. Когда съемки закончились, хозяйка имения предложила Эпштейнам и Дж. Т. проделать обратный путь на ее «бентли», но тот предпочел ехать с актерами. Три дня спустя Эпштейны отвезли его в аэропорт, и он не осмелился прямо спросить их про Эстелу. Также он ничего не говорил о фильме. В Нью-Йорке тщетно пытался ее забыть. Поначалу впал в меланхолию и грустил, и даже думал, что никогда не сможет поправиться. И потом, для чего ему поправляться? Однако с течением времени душа поняла: она не потеряла, она, наоборот, приобрела с этим опытом. По крайней мере, сказал он себе, он узнал женщину своей жизни. Для других, и этих других большинство, она приоткрывается в фильмах, она — тень великих актрис, они — взгляд твоей подлинной любви. А я — наоборот, я видел ее живой и во плоти, я слышал ее голос, видел очерк ее фигуры на фоне бесконечной пампы. Я говорил с ней, и она также со мной говорила. Так на что же мне жаловаться? Тем временем в Буэнос-Айресе Майк монтировал фильм в студии, которую снимал почасово и дешево на улице Коррьентес. Спустя месяц после съемок одна из молодых актрис влюбилась в итальянского революционера, который проездом был в Буэнос-Айресе, и уехала с ним в Европу. Тут начали поговаривать, что оба они, актриса и итальянец, по непонятной причине пропали. Потом, неизвестно почему, стали говорить, что актриса умерла во время съемок фильма Эпштейна, а еще потом пошел слух — впрочем, никто это всерьез не воспринял — что Эпштейн и его команда ее убили. Согласно этой последней версии режиссер хотел снять настоящее убийство и, с согласия остальных актеров и техников, уже достаточно разогретых сатанинскими мессами, воспользовался для этой цели самой малоизвестной и беззащитной актрисой. Узнав о таких слухах, Эпштейн лично стал их поддерживать, и история, с легкими вариациями, достигла слуха некоторых синефилов в Соединенных Штатах. На следующий год состоялась премьера фильма в Лос-Анджелесе и Нью-Йорке. Фильм провалился. Его дублировали на английский, но он вышел хаотичным, сценарий оказался совершенно беспомощным, а игра актеров — ужасной. Эпштейн вернулся в Штаты и попытался разыграть карту со слухами, но один из телеведущих, снимок за снимком, доказал, что сцена якобы реального убийства была сыграна, а не снята. Эту
