– Разбиралась ты, – ответила Роланд. – Я-то смеялся бы до самой смерти.
– Мы оба могли это сделать, – гнула свое Сюзанна. – Только ты оказался более уязвимым, потому что твое чувство юмора… извини Роланд, но, по большей части, оно сильно хромает.
– Я знаю, – внезапно он повернулся и вышел из ванной. Ужасная мысль прокралась в голову Сюзанны, и прошло, казалось бы, очень много времени, прежде чем Роланд вернулся.
– Роланд, он все еще…
Стрелок кивнул, чуть улыбнувшись.
– Мертв, как и прежде. Ты стреляешь правильно, Сюзанна, но на этот раз мне требовалось в этом убедиться.
– Я рада, – ответила она.
– Ыш стоит на страже. Если что-то вдруг случится, я уверен, он даст нам знать, – стрелок поднял записку с пола и попытался прочитать, что написано на обороте. Ей пришлось помогать ему только с «аптечным шкафчиком». – «Я кое-что вам оставил». Ты знаешь, что именно?
Она покачала головой.
– Смотреть времени не было.
– А где аптечный шкафчик?
Она указала на зеркало, и Роланд распахнул дверцу. Петли заскрипели. Внутри действительно оказались полки, но, вместо аккуратных рядов пузырьков с таблетками и тюбиков, которые Сюзанна себе представляла, они увидели две бутылки из коричневого стекла, вроде той, что стояла у раскладного кресла, древнюю коробку с «Леденцами от кашля братьев Смит со вкусом черешни» и конверт, который Роланд тут же протянул ей. Надписанный тем же полукаллиграфическим, полупечатным почерком. Сюзанна прочитала:
«Чайлду Роланду, из Гилеада
Сюзанне Дин, из Нью-Йорка
Вы спасли мою жизнь.
Я спас ваши.
Мы в расчете.
С. К.»
– Чайлд? Это слово для тебя что-нибудь значит? Он кивнул.
– Оно описывает рыцаря… или стрелка… который отправился на поиски чего-то важного. Официальный титул, и древний. Мы никогда не называли так друг друга, ты понимаешь, потому что он означает святой, избранный ка. Нам никогда не нравилось так думать о себе, и я уже много лет не воспринимал себя таким.
– И однако, ты – Чайлд Роланд?
– Возможно, когда-то был. Но теперь это всего лишь слово. Здесь и ка уже нет.
– Но мы по-прежнему на Тропе Луча.
– Да, – он провел пальцем по последней строке послания: «Мы в расчете». – Вскрой конверт, Сюзанна. Хочу увидеть, что внутри.
Она вскрыла.
4
В конверте лежала фотокопия поэмы Роберта Браунинга. Поверху Кинг написал имя и фамилию автора своим полукаллиграфическим, полупечатным почерком. В колледже Сюзанна читала драматические монологи Браунинга, но не эту поэму. Однако, похоже, очень хорошо знала, о чем в ней пойдет речь, потому что называлась поэма «Чайлд Роланд к Темной Башне пришел». Состояла она из тридцати четырех строф, повествовательная по структуре, по ритмике относилась к балладам. Каждая строфа начиналась римской цифрой. Кто-то, вероятно Кинг, обвел строфы I, II, XIII, XIV, XVI.
– Прочитай отмеченные строфы, – охрипшим голосом попросил Роланд, – потому что я могу понять только слово-другое, но хочу знать, что в них говорится, хочу знать очень хорошо.
– Строфа первая, – начала Сюзанна, а потом ей пришлось откашляться. Потому что в горле пересохло. Снаружи завывал ветер, над головой чуть помигивала лампочка в обсиженном мухами плафоне.
«Калека древний и седой – он лгал,И глаз его наполнен злобой был,Когда он, объясняя путь, следил,Как я покорно лжи его внимал —Беззубый рот, кривившись, выдавал,Что в мыслях он меня похоронил».
– Коллинз, – сказал Роланд. – Тот, кто писал поэму, говорил о Коллинзе точно так же, как Кинг в своих историях говорил о нашем ка-тете! «Калека древний и седой – он лгал!» Ага, точно лгал!
– Не Коллинз, – напомнила Сюзанна. – Дандело. Роланд кивнул.
– Дандело, ты говоришь правильно. Продолжай.
– Хорошо. Строфа вторая.
«Зачем его оставить здесь могли,Чтоб посохом не сбивать с дороги тех,Дошедших до него? Быть может, смехОн сдерживал – и трещины землиИм были эпитафией в пыли,Когда он посылал на смерть их всех».
– Ты помнишь его палку? Как он ей размахивал? – спросил Роланд.
Конечно, она помнила. Да, вместо пыли был снег, но в остальном все сходилось. «В остальном строфа описывала то, что едва с ними не случилось». От этой мысли Сюзанна содрогнулась.
– Это поэт твоего времени? – спросил Роланд. – Твоего когда?
Она покачала головой.
– Даже не моей страны. Он умер как минимум за шестьдесят лет до моего когда.
– И однако, он видел, что только-только произошло здесь. Один из вариантов, во всяком случае.
– Да. А Стивен Кинг знал эту поэму, – и внезапно ее осенило. Мысль эта сверкнула так ярко, что могла быть лишь истинной. Она посмотрела на Роланда округлившимися глазами. – Именно эта поэма стала для Кинга отправной точкой. Именно она вдохновила его!
– Ты так говоришь, Сюзанна?
– Да.
– Тогда этот Браунинг, должно быть, видел нас.
Она этого не знала. Слишком уж все запуталось. С тем же успехом можно было пытаться ответить на вопрос, что первично, курица или яйцо. Или искать человека в зеркальном зале. Голова у нее пошла кругом.
– Прочитай следующую помеченную строфу, Сюзанна. Прочитай экс-ай-ай-ай.
– Строфа тринадцатая, – начала она.
«Как вылезшие волосы редки,Травинки тонкие пронзают грязь —Запекшуюся кровь; не шевелясь,Стоит слепая лошадь. Чьи клыкиНа шкуре след прожгли? Кто василькиГниющие вплел в гриву, веселясь?»
– А теперь я прочитаю тебе строфу четырнадцатую.
«Живая ли? Она давно мертва, Застыла плоть, и прахом стал скелет. Она не может жить – и все же нет! Вросла в копыта сорная трава, Глаза истлели – но она жива! На ней проклятье – миллиарды лет».
– Липпи, – стрелок оттопырил большой палец правой руки, махнул ею над левым плечом. – Она самая. Ходячий скелет, редкая грива и все такое.
Она промолчала, о чем, собственно, говорить? Конечно, Липпи: слепая, костлявая, с шелудивой, растертой в кровь шеей. «Она, конечно, старая и уродливая, я знаю, – говорил старик… точнее, монстр, который выглядел, как старик. – Ты, старая говнапалата, пожирательница сена, чучело ходящее, четвероногая прокаженная». И все это здесь, в поэме, написанной задолго до появления сэя Кинга на свет, за восемьдесят, может, за сто лет… «как вылезшие волосы редки…»
– Глаза истлели – но она жива, – Роланд мрачно усмехнулся. – Мы это исправим. Отправим ее к дьяволу, где ей самое место.
– Нет, – покачала головой Сюзанна. – Не отправим, – в горле у нее пересохло донельзя. Очень хотелось пить. Но она боялась открыть кран и напиться. Кто знал, что текло по здешним трубам. Оставалось только одно: растопить снега и тогда уж напиться в волю.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
