– И как долго он сидел в подвале? – спросил Роланд.
– Не знаю, – но Сюзанна помнила пыль на баллоне с ацетиленом, помнила очень хорошо. – Достаточно долго. По его меркам – целую вечность.
– И ему это причиняло боль.
– Еще какую. Ничуть не меньше той, которую он испытал, когда Дандело вырвал у бедного мальчика язык. Готова спорить, от эмоционального доения боль сильнее. Сам видишь, какой он.
Роланд видел, все так, но видел и кое-что еще.
– Мы не можем взять его с собой в такую бурю. Даже если мы закутаем его в три слоя одежды, я уверен, буря его доконает.
Сюзанна кивнула. И у нее в этом сомнений не было. Как в прочем, и в другом: она не могла остаться в доме Дандело. Это доконало бы ее.
Роланд, когда она ему сказала, с ней согласился.
– До окончания бури мы станем лагерем в сарае. Там холодно, но есть два плюса: может прийти Мордред и может вернуться Липпи.
– Ты убьешь их обоих?
– Да, если смогу. У тебя есть возражения? Она обдумала вопрос, потом покачала головой.
– Хорошо. Тогда давай сложим то, что нам нужно с собой взять, потому что два следующих дня нам придется обойтись без костра. Может, даже четыре.
8
Как выяснилось, прошло три ночи и два дня, прежде чем буря задохнулась в собственной ярости и утихла. В сумерках второго дня Липпи появилась из снежной пелены, и Роланд всадил пулю в ее слепую голову. Мордред не показался, хотя во вторую ночь Сюзанна почувствовала его присутствие. Скорее всего, почувствовал и Ыш, потому что встал у входа в сарая, отчаянно лая в валящий снег.
За это время Сюзанна узнала о Патрике Дэнвилле гораздо больше, чем ожидала. Его разум сильно повредился во время периода заточения в подвале, и ее это не удивило. Что удивило, так это скорость, с какой он пошел на поправку, хотя, конечно, до полного восстановления было далеко. Она спрашивала себя, а сколько ей потребовалось бы времени, чтобы прийти в себя. Возможно, все дело было в его таланте. А в том, что Патрик талантлив, она убедилась в кабинете Сейра.
Дандело кормил своего пленника по минимуму, а эмоционально доил регулярно: два раза в неделю, иногда три, какое-то время даже четыре. Всякий раз, когда Патрик думал, что, вновь спустившись в подвал, Дандело его убьет, кто-то заглядывал в хижину монстра. В последнее время Дандело подпитывался от своего пленника реже, потому что «гостей» заметно прибавилось. Той же ночью, когда они устроились на сеновале, Роланд сказал
Сюзанне, что, по его мнению, то были беженцы из «Ле кас руа рюс» или прилегающего к замку городка. Сюзанна могла понять ход мыслей этих беженцев: «Король ушел, так давайте смоемся отсюда, пока раз уж есть такая возможность. В конце концов, Большой Алый может и вернуться, а ведь у него уже съехала крыша, он скатился с катушек, так что дальше будет только хуже».
В некоторых случаях Джо на глазах юноши принимал истинный облик Дандело, и тогда кормился ужасом Патрика. Но монстру хотелось получать от него не только ужас. Сюзанна догадалась, что разные эмоции отличались вкусом: вот и Дандело предпочитал сегодня есть свинину, завтра телятину, а послезавтра – рыбу.
Патрик не мог говорить, но мог жестикулировать. И смог еще больше, после того, как Роланд показал ему свою странную находку, сделанную в кладовой. На одной из самых широких полок лежали большие альбомы для рисования с надписью на обложке: «МИКЕЛАНДЖЕЛО. ДЛЯ РИСОВАНИЯ УГЛЕМ». Угля у них не было, зато рядом с альбомами обнаружились новенькие карандаши «Эберхард-Фабер» №2, перехваченные резинкой. В категорию странных находка Роланда попала потому, что кто-то, предположительно Дандело, аккуратно срезал ластики с каждого из карандашей. Они хранились в баночке, что стояла рядом с карандашами, вместе с несколькими скрепками и точилкой для карандашей, напоминающей свистки, которые крепились с обратной стороны донышка нескольких орис из Кальи Брин Стерджис. Когда Патрик увидел блокноты, его ранее тусклые глаза загорелись, и он протянул к ним руки, радостно вскрикивая.
Роланд посмотрел на Сюзанну, та пожала плечами.
– Давай посмотрим, что он сможет сделать. Я уже догадываюсь, ты, полагаю, тоже.
Как выяснилось, смог Патрик Дэнвилл многое. Рисовал он потрясающе. И его картинки стали голосом, которого он лишился. Рисовал он их быстро, с видимым удовольствием; и его совершенно не волновали шокирующие подробности. На одной Джо Коллинз вгонял топор в затылок ничего не подозревающего гостя, и при этом его губы растягивались в довольной, злобной ухмылке. Рядом с местом вхождения топора в затылок Патрик печатными буквами, шрифтом комиксов, написал: ЧВАК и ХРЯСТЬ!Над головой Джо Коллинза повесил «пузырь» со словами «Получи, болван!»На другой картинке изобразил себя, лежащего на полу, беспомощно корчащегося от смеха, изобразил с ужасающей точностью (не было никакой необходимости подвешивать над головой «пузырь» со словами: «Ха-ха-ха!»), и Коллинза, который стоял, уперев руки в боки, и наблюдал за ним. Потом Патрик перекинул лист с рисунками и быстро нарисовал новую картинку: Коллинз на коленях, одной рукой ухватился за волосы Патрика, тогда как его губы совсем рядом с раззявленным, смеющимся ртом юноши, быстро, одним движением, не отрывая карандаша от бумаги, Патрик нарисовал еще один «пузырь» над головой старика, а потом заполнил его восемью печатными буквами и двумя восклицательными знаками.
– Что тут написано? – спросил Роланд, зачарованный быстротой, с которой бегал по бумаге карандаш.
– «АМ! ХОРОШО!» – ответила Сюзанна, тихо, едва сдерживая тошноту.
Что бы он ни рисовал, она могла наблюдать за ним часами; собственно, и наблюдала. Скорость, с которой на чистом листе появлялись рисунки, потрясала, и никто из них не подумал о том, чтобы дать Патрику ампутированные ластики: в них не было необходимости. Пока юноша не сделал ни единого лишнего штриха, а если и делал, то включал в общую канву. И рисунки эти (чего искать новые слова, если старые – правильные) были гениальными. Никакими не набросками, нет-нет, законченными произведениями искусства. Сюзанна знала, что Патрик (этот или другой Патрик, из другого мира вдоль Тропы Луча) со временем перейдет на масляные краски, и он этого знания ее бросало то в жар, то в холод. Кого они здесь встретили? Лишенного языка Рембрандта? Ей пришло в голову, что это второй идиот-гений, с которым столкнула их ка. Третий, если считать не только Шими, но и Ыша.
Только однажды Сюзанна подумала о том, что ластики его не интересуют, и отнесла это на самонадеянность гения. Ей и в голову не пришло (Роланду тоже), что этот юный Патрик Дэнвилл, возможно, понятия не имеет о существовании ластиков.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
