Люблю Глиэра. Он один из немногих, кто умел создавать драгоценные сплавы чувства и музыки. И Чайковского тоже люблю, но по-другому. Чайковский слишком велик и необъятен, как необъятна Россия. Лиричен, да, но в широком смысле этого слова. Глиэр более «узок». В том понимании, которое определяет желание побыть одному. Или, сказать откровенно, вдвоем…
* * *Это было давно… Впрочем, нет, совсем недавно – всего лишь два года назад. Тем, что мне довелось участвовать в работе Международного конгресса океанологов в Санкт-Петербурге, я был обязан успехам нашей комплексной тихоокеанской экспедиции. Новые методы гидрофизических исследований… Доклад поручили сделать мне.
Из окна моего номера виднелся кусочек площади Космонавтов. Красивая площадь – великолепный монумент, зелень, фонтаны… Сегодня вторая половина дня свободна от заседаний, и я ломал голову над вопросом, как распределить свое время между тремя ответными визитами шведам, канадцам и англичанам. Кроме того, мне необходимо было встретиться с руководителем нашей гидрофизической секции Зенковским. Конец моим колебаниям положил Ваня Матвеев – ихтиолог, большой эрудит в вопросах прикладной гастрономии, весельчак и очень беспокойный сосед по номеру. Едва переступив порог, он скороговоркой сообщил, что минуту назад говорил по телефону с Зенковским.
– Он хочет тебя видеть немедленно. Предстоит какое-то там обсуждение. Старик настолько любезен, что послал за тобой…
– Дилижанс?
– Странно, но ты угадал. «Меркурий», желтенький такой. Через пять минут у подъезда.
Матвеев злорадно ухмыльнулся.
Я поправил галстук и сунул руку в рукав пиджака. Хотя бы и мотоцикл – какая собственно разница? В конце концов, я не страдаю чрезмерной щепетильностью в выборе транспорта.
– Меня приглашают в институт бионетики, – тараторил Матвеев. – Хотел отказаться, но уж очень просили приехать. Как ты думаешь – зачем?
– Полагаю, очередная консультация о способах приготовления севрюги.
– Нет, кроме шуток? Администратор говорит, что звонили несколько раз. Последний звонок застал меня в вестибюле, голос женский и довольно приятный…
– Севрюга, брат, это вещь! Особенно заливная. Пока!
Я вышел из гостиницы и направился к автостоянке. Поискал глазами «Меркурий». Он уже здесь. Желтенький, с коляской. Коляска в царапинах, вмятина на боку. Хорошо еще, что цело ветровое стекло.
Водитель – насколько позволяла видеть его великолепная экипировка – молодой симпатичный парнишка. Сапоги, кожаный костюм на молниях, перчатки с крагами. И разумеется, жесткий спортивный шлем, защитные очки в пол-лица. Затрещал мотор. Юнец сделал приветственный жест, указал на коляску и прощебетал что-то, упомянув Матвеева.
– Да-да, мне передали, – крикнул я и сунул ноги в коляску.
Тесновато… Но ехать, видимо, недалеко. Я покровительственно шлепнул парнишку по кожаной спине:
– Пошел!
Мотоцикл рванулся с места. Скоро я убедился, что за рулем действительно первоклассный водитель. Мы пронеслись мимо новостроек северного района и вылетели на автостраду. Легкое недоумение. Старик Зенковский явно решил соригинальничать. Автострада уводила нас все дальше и дальше за город. Мелькали дорожные указатели с перечнем ближайших дачных поселков. Ладно, погода теплая, пропитаюсь озоном, а к шведам можно и завтра.
Столбик с отметкой «60 километров» заставил меня насторожиться. Куда же мы все-таки едем? Неужели в Приморск? Я довольно бесцеремонно толкнул водителя в бок и знаками попросил остановиться. Водитель отрицательно покачал головой и показал на солнце. Ага, времени маловато, спешит… Если и вправду нужно в Приморск, то зачем мотоцикл? На монорельсе я прикатил бы гораздо быстрее.
Наконец мы свернули направо и, разбрызгивая лужи, покатили по проселочной дороге. Совершенно пустынное место. Неужели Матвеев меня разыграл?.. Сегодня утром я нашел в столе кем-то забытый тюбик губной помады и употребил его на то, чтобы выкрасить диски матвеевской электробритвы «Массаж». Краска оказалась на редкость стойкой, ихтиолог долго не мог отмыть физиономию, и мы едва не опоздали к началу заседания… Нет-нет, он не стал бы мстить так жестоко, здесь явно замешан Зенковский.
Я тронул водителя за плечо и, рискуя повредить голосовые связки, осведомился, правильно ли мы едем. Юнец неопределенно махнул рукой. Это могло означать все, что угодно: «скоро приедем», «отстань от меня», «сиди и не рыпайся»…
Обширное озеро. Должно быть, холодное и глубокое. Красотища какая!.. Волшебный мир воды и неба, холмов, растений и воздуха. Я уже не жалею, что меня сюда занесло.
Мы нырнули в сырой и темный ельник, перемахнули через деревянный мост, под которым сердито шумела речушка, и неожиданно выехали к самому берегу озера.
У дощатого причала – небольшой катер. Выше по берегу – бревенчатый дом. Над крышей – антенна. Экзотика…
Мотоцикл остановился у крыльца, надоевшая трескотня умолкла, и я услышал ровный гул дизеля полевой электростанции. Все это, конечно, занятно, но я не вижу Зенковского.
– Уф!.. – с облегчением вздохнул водитель и звонким голосом сообщил: – Приехали!
– Отличная новость. – Я с удовольствием спрыгнул на твердую землю и стал разминать затекшие колени. – Весь вопрос в том, куда мы приехали? Может быть, ты объяснишь мне, стервец?
– Вы всегда так разговариваете с незнакомыми девушками?
Я обернулся… и впервые взглянул в эти серые и какие-то очень внимательные глаза. Стоял как столб, глядел и неизвестно чему улыбался. Казалось, вся озерная голубизна вдруг хлынула в грудь и утопила сердце в водовороте радостного изумления… Пройдут года, мы станем ближе друг другу, роднее. Но я навсегда сохраню в себе это радостное изумление ею…
Я перевел взгляд на брошенные в коляску шлем и очки, под которыми раньше не сумел угадать светлые волосы незнакомки и ее необыкновенные глаза. Вспомнил злорадную ухмылку Матвеева.
– Мадемуазель, – сказал я, – мой вопрос отменяется. Мне теперь все равно, куда мы приехали. Простите, я не знал, что вы – девушка.
– Глупо, – сказала она. – Бездарный юмор, мсье Матвеев.
– Глупо, – со вздохом согласился я. – Мы совершенно не понимаем друг друга.
Она швырнула перчатки в коляску и вошла в дом. Я последовал за ней. Хотя бы затем, чтобы объяснить, что я не Матвеев. На двери прибит кусочек картона, на котором мелким шрифтом начертана фраза: «НИИМБ, лаборатория самых туманных проблем».
В большой, уставленной какими-то приборами комнате – трое. Двое парней и девушка. Девушка в белом трико, парни в спортивных брюках. Один из них в майке, другой – без. Тот, который в майке, рыжеволос, как солнце; второй был мускулист, как Геракл. Все трое сидят на полу и молча разглядывают разобранный акваланг.
– Здравствуйте, – сказал я.
Три пары глаз. Самые любопытные у девушки в белом.
– Андрей, – ткнул Геракл себя в голую грудь. Указал на остальных: – Жора, Наташа. Но вы чертовски не вовремя… Присаживайтесь.
Забавно… Однако на меня уже никто не смотрел. Акваланг для них почему-то важнее. Я присел рядом с ними на корточки и стал ощупывать детали старенькой двухбаллонной «Ялты».
– Мембрана, – сказал я и вытер руки, испачканные смазкой.
– Труба? – спросил Андрей.
– Труба, конечно… Если нет запасной.
– Жора, если нет запасной… – Бицепсы Андрея угрожающе вздулись.
Жора тяжело вздохнул и подергал себя за вихор.
– У него нет запасной, – с тоской в голосе сообщила Наташа. – У него нет ничего запасного.
– А в чем, собственно, дело? – полюбопытствовал я.
– Расползаются… – тихо сказала Наташа.
Все трое повернули головы и как-то странно поглядели на дверь.
– Кто расползается?
– Бентарки, – нехотя ответил Андрей.
Я тоже взглянул в сторону двери.
– На дне, – пояснила Наташа. – Белковые лапиллаторы. Как голотурии, только большие. Солястер отключился, вот они и расползаются.
– Разберешься, – заверил меня Андрей. – Ты ихтиолог, тебе это будет легко. Бентарки выполняют функции голотурий. Только голотурии жрут для себя, а бентарки перерабатывают ил для других. Понял?
– Кое-что понял. Только я не ихтиолог и не Матвеев. Игорь Соболев, гидрофизик. Ошибка, так сказать. Маленькое недоразуменьице.
И снова три пары глаз. И самые любопытные у Наташи.
– Денек!.. – процедил сквозь зубы Андрей.
Из соседней комнаты вышла моя похитительница. Сейчас она, как и Наташа, в белом трико.
– Ло, познакомься, – сказал Андрей, все еще сидя на корточках. – Соболев Игорь, гидрофизик.
На лице девушки отразилось понятное замешательство.
Андрей повернулся ко мне:
– Лотта Кером, научный сотрудник лаборатории молекулярного синтеза. Все мы тут научные сотрудники. М-да…
Молчание. Лотта продолжала смотреть на меня.
– Она не виновата, – сказал я. – Просто неблагоприятное стечение обстоятельств.
