"Если этот субъект не болван, то уж, верно, прожженный негодяй", внезапно приходит ему в голову.
И вслух:
— А почему вы хотели меня разыскать? Но только не говорите: чтобы помочь мне!
— Я думал, что вам будет интересно узнать, каким образом был выдан склад.
— А каким образом он был выдан?
— Как вы перестали приходить к барышне и брать письма из дупла, барышня и написала о складе оружия Мейеру, ведь барышне известно, что Мейер готов утопить господина лейтенанта в ложке воды.
— Это ты врешь!
— Как вам будет угодно. — Ответ звучит непоколебимо. — Сколько коньяку прикажете, господин лейтенант? Кофе очень горячий.
— Ну, лей — лей уж до краев, — ничего мне не сделается. — Лейтенант острым взглядом смотрит в серое, мутное лицо. — Даже, если бы это была правда, фройляйн Виолета не сказала бы вам этого.
— Да ведь кому же, как не мне, пришлось узнавать для барышни адрес Мейера.
Лейтенант медленно отхлебнул глоток. Потом зажег сигарету.
— И для этого вы сюда приехали? Только чтобы это рассказать? А какой вам интерес?
Холодные безжизненные глаза снова поднимаются на лейтенанта.
— Все дело в том, что я мстительный человек, господин лейтенант. Все это очень просто, как я уже сказал вам.
— Вы хотите отомстить за то, что фройляйн Виолета подбивала ротмистра выгнать вас?
— И это тоже, — говорит лакей, — и другое, все это интимные вещи, господин лейтенант.
— Послушайте, вы, — с досадой восклицает лейтенант, — не разыгрывайте джентльмена! Выкладывайте что знаете, или вы у меня получите! Я подозреваю, что вы отчаянный пройдоха!
Лейтенант с удивлением видит, что серое лицо Редера слегка краснеет. На нем появляется неприятно слащавое выражение, будто он даже чувствует себя польщенным.
— Я стараюсь просвещаться, — говорит он. — Читаю книги; нет, не романы, научные произведения, иногда в несколько сот страниц.
"Если этот субъект не болван, то уж, верно, прожженный негодяй, — снова думает лейтенант. — Но, конечно, болван, таких отъявленных негодяев не бывает!"
И вслух:
— Так расскажите ваши интимные секреты. Не бойтесь, я не покраснею.
— Дело в том, — рассказывает лакей все тем же бесстрастным тоном, — что барышня обращалась со мной точно я и не человек вовсе. Она раздевалась и одевалась в моем присутствии, будто я деревянный. И когда господа уезжали — я хочу сказать: родители — барышня всегда звала меня в ванную помочь ей обсушиться.
— И вы, конечно, были влюблены в Виолету?
— Да, господин лейтенант. Я и сейчас влюблен в барышню.
— И она это знала? И хотела вас помучить?
— Да, господин лейтенант. Именно так.
Тишина, молчание.
Лейтенант сбоку взглядывает на лакея. Он думает: такая мразь, разварной судак, олух, а туда же с чувствами! Такое недоразумение страдает и мучается как настоящий человек…
— А почему вы не отомстите сами?
— Уж очень я смирен, господин лейтенант. Не способен к этому.
— Стало быть, трус?
— Да, господин лейтенант, я человек миролюбивый.
Лейтенант задумывается. Затем с живостью говорит:
— Послушайте, господин Редер. Пойдите в "Золотой шлем", вы там встретите одного толстяка, в черном котелке. Если вы расскажете ему о письме, которое Виолета послала управляющему Мейеру, то молодой даме предстоит пережить в своей жизни не много веселых часов.
— Прошу прощения, господин лейтенант, — упрямо говорит лакей. — Я не согласен иметь дело с полицией. Я предпочитаю господина лейтенанта.
С минуту в комнате стоит тишина. Лейтенант задумчиво помешивает ложечкой в чашке. Лакей стоит в услужливой и все же равнодушной позе.
Лейтенант достает через стол бутылку с коньяком, наливает чашку вровень с краями и отпивает глоток. Он смотрит на лакея и тихо говорит:
— Я, быть может, сделаю это дело несколько иначе, чем вы думаете, Редер.
— Вот и хорошо, господин лейтенант.
— Если вы воображаете, что я прибегну к насилию…
— Да уж господину лейтенанту виднее, как лучше пронять ее.
— Как пронять, да… — откликается лейтенант.
И оба снова долго молчат.
Лейтенант пьет маленькими глотками свой коньяк. Лакей стоит у дверей.
— Редер! — заговорил наконец лейтенант.
— Да, господин лейтенант.
— Когда наступит полная темнота?
Редер подходит к окну, он смотрит в сумрачный дождливый вечер.
— При таком облачном небе — после шести, — решает он.
— Тогда закажите такси на четверть седьмого, пусть подъедет сюда. Он отвезет меня до опушки леса в Нейлоэ. Условьтесь заранее насчет цены.
— Да, господин лейтенант.
— Когда выйдете из дому, да и вообще на улице, — глядите, не шныряет ли где-нибудь этот толстый сыщик, о котором я вам говорил. Такой жирный, бритый человек, бледное одутловатое лицо, странный взгляд, холодный как лед. Черное пальто с бархатным воротником, черный котелок… Нетерпеливо: — Уж вы его узнаете!
— Да, господин лейтенант. Если я его увижу, то узнаю. Можно идти?
— Да… — задумчиво отвечает лейтенант и вдруг с оживлением, но смущенно говорит: — Послушайте, Редер, у меня еще поручение к вам…
— Пожалуйста.
— Мне еще нужен, — говорит лейтенант колеблясь, — мне еще нужен револьвер — я потерял свой…
— Да, господин лейтенант.
— Сможете достать?
— Да, господин лейтенант.
— Не так это просто будет — достать здесь сегодня револьвер. И, разумеется, патронов про запас, Редер.
— Да, господин лейтенант.
— Вы уверены?
— Вполне уверен, господин лейтенант.
— Расходы…
— Я с удовольствием выручу вас.
— У меня еще есть немного денег. Но хватит ли на машину и револьвер?..
— Я это устрою, господин лейтенант. Значит, я вернусь через час.
Губерт Редер ушел, не сказав ни слова. Лейтенант остался один в меблированной комнате. Небольшие шварцвальдские часы громко тикают на стене, из кухни порой доносится грохот посуды. Лейтенант лежит на диване в одном нижнем белье — его одежда сушится у печки.
Он смотрит на стол — там стоит пустая чашка рядом с бутылкой коньяка, еще на три четверти полной. Рука лейтенанта медленно тянется через стол к бутылке. Но он отдергивает руку. "Вам нужна ясная голова", — прозвучал несносный, поучающий голос лакея.
"Почему для этого нужна ясная голова? — думает лейтенант. — Объясни, осел".
И все же он не наливает себе коньяку. Уже сейчас хмель поднимается в нем волной, спадает и снова поднимается все выше… Лейтенант смотрит на часы: двадцать пять минут шестого. В его распоряжении еще добрых три четверти часа, он еще до известной степени принадлежит жизни, а уж там быстро помчится навстречу концу. Глаза неотрывно смотрят на минутную стрелку. Стрелка движется бесконечно медленно. Нет, она совсем не движется, не видно, чтобы маленький промежуток между минутной и часовой стрелкой сокращался. И все же четверть седьмого грянет внезапно, пролетят последние свободные минуты его жизни.
Он пытается думать о Виолете фон Праквиц. Ему хотелось бы снова распалить в себе чувство гнева. Но на новой волне хмеля колышется рыбья, точно обшитая кожей голова Редера с мертвыми, белесыми глазами… Этот тип никогда не открывает рта, когда говорит, я даже не видел его зубов, вдруг с омерзением подумал лейтенант. — Наверное, у него во рту испорченные черные корешки. Потому он и не открывает рта — заплесневелые гнилые корешки!"
Лейтенант хочет еще раз взглянуть на часы, но не может поднять голову со спинки дивана. Он спит, он проспит последнюю, еще принадлежащую ему минуту жизни, спит, спит…
Автомобиль едет сквозь ночь, стволы деревьев, влажные от дождя, посверкивают в свете белых фар — и вот они уже снова темные, черные, и вот их уже поглотила ночь, прежде чем их успели рассмотреть усталые измученные глаза. В углу машины сидит лейтенант, он полулежит, он еще спит, он все еще не может проснуться…
В мозгу сверлящая боль, она мешает ему ясно мыслить. Лейтенант не может понять, за каким чертом впереди рядом с шофером сидит лакей Редер. Ведь он как будто не хотел, чтобы этот отвратительный субъект поехал с ним. Но тут ему вспомнилось, что за машину платит лакей. Ну и пусть себе едет в своей машине сколько ему угодно, лишь бы тотчас же уехал.
Лейтенант чуть ли не радуется, что, несмотря на головную боль, он нашел это решение. Теперь уж не надо ни о чем думать. Все хорошо, все в порядке, толстяк не поймал его еще раз. Теперь уж все пойдет само собой. Он доедет до места, а там легкое движение руки — и готово. Это ведь и в самом деле только легкое движение руки, проще быть не может, незачем над этим и голову ломать. Ведь он это столько раз видел…
Беспокойно шарит он на сиденье, в карманах. Пытается вспомнить, дал ли ему лакей револьвер. Когда уезжали, лейтенант был такой заспанный, он ничего не помнит. Он собирается рассердиться, отыскав на сиденье только бутылку коньяка. Смотри-ка, несмотря на заспанность, бутылку-то не забыл. Лейтенант отпивает порядочный глоток, он прополаскивает коньяком рот.
