В своей песне Высоцкий дал весьма точное определение СССР — заповедник. Это и в самом деле была некая заповедная зона на земле, где люди впервые в истории вершили эксперимент по построению небывалого еще общества — самого справедливого на Земле. Естественно, не все в этом эксперименте обстояло благополучно, однако в основе своей это все-таки было здоровое и прогрессивное общество, где большинству людей их жизнь нравилась. Однако было еще и меньшинство, которое в силу разных причин считало этот эксперимент глумлением над человеческой природой. Это меньшинство делилось на две категории. Представители первой считали, что данный эксперимент надо свернуть и вернуться в лоно цивилизации (то есть — в капитализм), представители второй грезили не о сворачивании эксперимента, а о его реформировании на основе все того же западного опыта (то есть скрестить социализм и капитализм). Высоцкий, судя по его творчеству, находился между двумя этими категориями, периодически поддерживая то одних, то других.
Например, определение СССР как заповедника слетало с его уст и раньше и звучало весьма нелестно, даже пугающе. Так, в песне-сказке 67-го года «О нечисти» он пел: «В заповедных и дремучих страшных Муромских лесах…». В песне «Про козла отпущения» заповедник фигурировал уже без каких-либо пугающих характеристик, но все равно выглядел неуютно. Так что сарказм Высоцкого по отношению к своей социалистической родине был величиной постоянной и прямо вытекал из его склада ума (весьма критического), а также состояния здоровья (алкоголизм делал его характер все более злым и ожесточенным).
Между тем, следуя древней истине, что большое видится на расстоянии, сегодня, по прошествии почти 20 лет после крушения СССР, можно с уверенностью сказать, что существование советского «заповедника» было для всего человечества делом благим. Советский Союз давал миру не только иную альтернативу развития, но и позволял ему существовать в двухполярном состоянии и не скатиться к ядерной катастрофе. С исчезновением СССР жизнь на Земле лучше не стала, а даже наоборот — с этого момента человечество рвануло к своему Армагеддону с удвоенной энергией. Естественно, Высоцкий тогда, в 70-е, об этом знать не мог, хотя и обладал достаточно сильной природной интуицией. Но даже она не смогла отвратить его от роковой ошибки: на мой взгляд, в той геополитической игре, которая тогда бушевала, он поставил не на тех, на кого следовало.
Однако продолжим знакомство с событиями середины весны 73-го.
Вернувшись в Москву, Высоцкий 17 апреля получил-таки долгожданную визу. И на следующий день вместе с Мариной Влади отправился в свое первое путешествие за границу. Ехали они на «Рено» («Renault 16») — той самой машине, которую Влади привезла Высоцкому в подарок еще два года назад. За это время автомобиль успел побывать в нескольких авариях и являл собой не самое презентабельное зрелище (в Париже супруги эту машину продадут). Друзья помогли Высоцкому достать какую-то чудо справку, что позволило ему на этой машине пересечь границу Советского Союза и Польши. Вот как описывает тот день сама М. Влади:
«В конце длинной равнины, у самого горизонта, прямо перед нами маячит граница. Я тайком наблюдаю за тобой, ты сидишь очень прямо, не прислоняясь к спинке сиденья, и немигающими глазами смотришь вперед. Только ходят желваки и побелели пальцы сцепленных рук. От самой Москвы мы ехали очень быстро. Разговор становился все более увлеченным и по мере нашего продвижения на Запад переходил в монолог. А теперь и ты замолчал. Я тоже сильно волнуюсь. У меня в голове прокручиваются всевозможные сценарии: тебя не выпускают, задерживают или даже запирают на замок прямо на границе, и я уже воображаю себе мои действия — я возвращаюсь в Москву, нет, во Францию, нет, я остаюсь возле тюрьмы и объявляю голодовку — чего только я себе не напридумывала! (Этот отрывок лишний раз доказывает, каким наивным человеком тогда была французская кинозвезда: даже не догадывалась о той роли, какую отводили ей самой и ее мужу в политических шахматах высшие советские круги. — Ф. Р.)
Мы курим сигарету за сигаретой, в машине нечем дышать. Наконец, пройдены последние километры. Я сбрасываю скорость, мы приехали. Я вынимаю из сумочки паспорт, страховку, документы на машину и отдаю все это тебе. Ты сильно сжимаешь мне руку, и вот мы уже останавливаемся возле пограничника. Этот очень молодой человек делает нам знак подождать и исчезает в каком-то здании, где контражуром снуют фигуры. Мы смотрим друг на друга, я стараюсь улыбнуться, но у меня что-то заклинивает. Молодой человек машет нам с крыльца, я подъезжаю к зданию, резко скрежетнув тормозами. Мы оба очень бледны. Я не успеваю выключить двигатель, как вдруг со всех сторон к нам кидаются таможенники, буфетчицы, солдаты и официантки баров. Последним подходит командир поста. Вокруг — улыбающиеся лица, к тебе уже вернулся румянец, ты знакомишься с людьми и знакомишь меня. И тут же пишешь автографы на военных билетах, на ресторанном меню, на паспортах или прямо на ладонях… Через несколько минут мы оказываемся в здании, нам возвращают уже проштемпелеванные паспорта, нас угощают чаем, говорят все наперебой. Потом все по очереди фотографируются рядом с нами перед машиной. Это похоже на большой семейный праздник. Повеселев, мы едем дальше. И еще долго видно в зеркальце, как вся погранзастава, стоя на дороге, машет нам вслед. Мы обнимаемся и смеемся, пересекая нейтральную полосу…
Поляки держат нас недолго, и, как только граница скрывается за деревьями, мы останавливаемся. Подпрыгивая, как козленок, ты начинаешь кричать изо всех сил от счастья, от того, что все препятствия позади, от восторга, от ощущения полной свободы. Мы уже по ту сторону границы, которой, думал ты, тебе никогда не пересечь. Мы увидим мир, перед нами столько неоткрытых богатств! Ты чуть не сходишь с ума от радости. Через несколько километров мы снова останавливаемся в маленькой, типично польской деревушке, где нас кормят кровяной колбасой с картошкой и где крестьяне смотрят на нас с любопытством — их удивляет наша беспечная веселость счастливых людей…»
Замечу, что путешественники пробудут несколько часов в Варшаве у друзей Высоцкого — ярых антисоветчиков в лице кинорежиссеров Анджея Вайды, Кшиштоффа Занусси, Ежи Гоффмана и других, после чего отправятся дальше. Однако еще в Польше, проехав Лович, они увидели дорожный знак «Лодзь — 50 км» и решили свернуть в этот город, чтобы встретиться с еще одним антикоммунистом — популярным актером Даниэлем Ольбрыхским, с которым Высоцкий познакомился еще летом 69-го во время Московского кинофестиваля. Как будет чуть позже вспоминать сам Ольбрыхский:
